СИББИ. И мне бы хотелось иметь камень, из которого можно сварить похлебку.
БРОДЯГА. Лишь у одного человека на земле есть такой камень, мэм, и никакой другой камень на земле не делает то, что делает этот камень, потому что он волшебный. Единственное, что я попрошу у вас, мэм, это горшок с кипящей водой.
СИББИ. Это пожалуйста. Джон, налей воды в маленький горшок.
бродяга (кладет камень в горшок). Ну вот, теперь мне надо поставить горшок на огонь, и у меня вскоре будет много похлебки.
СИББИ. Больше ничего не надо туда класть?
БРОДЯГА. Ничего… разве что, может быть, немножко травки, чтобы волшебство не покинуло мой камень. У вас, мэм, есть сланлус, срезанный ножом с черной ручкой?
СИББИ. Нет, конечно. Я такого в доме не держу.
БРОДЯГА. А фиараван, который собирают, когда дует северный ветер?
СИББИ. И этого нет.
БРОДЯГА. А отростка атар-талава, отца всех трав?
ДЖОН. Этого полно около изгороди. Сейчас принесу.
БРОДЯГА. О, не стоит беспокоиться. Вот тут, рядом со мной, есть листья. Их вполне хватит. (Он берет пригоршнями листья капусты и луковицы и бросает их в горшок.)
СИББИ. А где вы взяли камень?
БРОДЯГА. Вот как это было. Шел я как-то по лесу, и со мной была большая борзая. Она бежала за кроликом, ну, а я за ней и, когда наконец добрался до края гравиевого карьера, где росло несколько почти засохших кустиков, то увидел, что сидит мой пес, весь дрожит, а перед ним сидит старичок и снимает с себя кроличью шкуру. (Он поглядел на окорок.) Одолжите-ка мне шкурку помешать похлебку… (Он берет окорок и кладет его в горшок.)
ДЖОН. Ой! Окорок!
БРОДЯГА. Я сказал не окорок, а кролик.
СИББИ. Придержи язык, Джон, если тебя глухота одолела.
БРОДЯГА. (Он помешивает окороком в похлебке.) Ну, как я уже сказал, сидит старичок, и только я подумал, что он мал, как орех, а его голова уже среди звезд. Ну и испугался я.
СИББИ. Неудивительно. Совсем неудивительно.
БРОДЯГА. Ну вот, достает он из кармана маленький камешек – этот самый – и показывает его мне. «Отзови пса, – говорит он, – и я дам тебе этот камень, а тогда, захочется тебе похлебки, или каши, или даже нашего самогона, положи его в горшок, налей воды и знай себе помешивай понемногу, не успеешь оглянуться, как получишь, что пожелаешь».
СИББИ. Самогон! И его тоже можно?
БРОДЯГА. Да не глядите вы так, мэм. Еще накликаете на себя беду, нельзя ведь смотреть на горшок, когда в нем кипит похлебка. Надо накрыть его крышкой или как-то подкрасить воду. Дайте-ка мне немного того, что на тарелке.
Сибби подает ему тарелку, и он сыплет в горшок пару пригоршней.
ДЖОН. Умный человек!
СИББИ. Хорошо иметь такой камень. (Она закончила щипать цыпленка, и теперь он лежит у нее на коленях.)
БРОДЯГА. У него есть еще одно свойство, мэм. Если камень в руках католика, то положи вы в горшок даже самое белое мясо, какое только есть на свете, оно станет черным-пречерным.
СИББИ. Ну и чудеса. Надо будет рассказать отцу Джону.
БРОДЯГА. А если в другой день положить немножко мяса, ничего плохого не случится, даже наоборот. Смотрите, мэм. Я на минутку положу в горшок маленькую симпатичную курочку, которая лежит у вас на коленях, и вы сами поймете. (Берет цыпленка и кладет в горшок.)
ДЖОН (с сарказмом). Хорошо, что сегодня не пятница!
СИББИ. Придержи язык, Джон, и не перебивай человека, не то получишь по башке, как бабушка короля Лохланна.
ДЖОН. Давай, давай, я больше ничего не скажу.
БРОДЯГА. Если мне придется проходить в ваших местах в пятницу, я прихвачу с собой добрый кусок барана или грудку индюшки, и вы сами убедитесь, что через две минуты в горшке будет вонючая жижа.
СИББИ (встает). Пора вынуть цыпленка.
БРОДЯГА. Я помогу вам, мэм, чтобы вы не ошпарились. Еще минутка, и вы увидите вашу курочку белой, как ваша кожа, на которой лилии и розы сражаются за власть. Вам приходилось слышать, что парни из вашего прихода пели, когда вы вышли замуж, – те из них, которые не онемели от горя и которым не совсем мешали рыдания, или выпившие немного, чтобы успокоиться и не сойти с ума, когда потеряли надежду заполучить вас?
Довольная Сибби вновь усаживается на свое место.
СИББИ. А они пели?
БРОДЯГА. Пели, мэм, еще как пели. Вот так они пели:
Нет, не то – странные штуки вытворяет память!
СИББИ. При чем тут Пейстин?
БРОДЯГА. А как им называть вас? Неужели вашим настоящим именем, когда у вас есть муж, который готов вышибить мозги любому, едва посмотревшему в вашу сторону?
СИББИ. Ну, наверно, нет.
БРОДЯГА. Я стоял рядом, когда парень сочинял песню и записывал ее плотницким огрызком карандаша, а по щекам у него бежали слезы.
Cибби взяла вилку, чтобы вытащить из горшка цыпленка, но бродяга, жестом удержав ее на месте, продолжал петь.
Сибби вновь привстала, но бродяга взял ее за руку.
БРОДЯГА. Подожди, сейчас уже конец. (Поет.)
Бродяга повторяет песню с самого начала, и Сибби поет вместе с ним, отбивая такт вилкой.
СИББИ (обращаясь к Джону). Я всегда знала, что слишком хороша для тебя. (Продолжает напевать.)
ДЖОН. Отлично он обошел бедняжку.
СИББИ (неожиданно очнувшись). Ты еще не вытащил цыпленка?
БРОДЯГА (вытаскивает цыпленка и старательно отжимает его). Все в порядке, мэм. Глядите.
Он кладет цыпленка на стол.
ДЖОН. А как там похлебка?
БРОДЯГА (пробует бульон ложкой). Очень вкусно. И так всегда.
СИББИ. Я тоже хочу попробовать.
БРОДЯГА (cнимает горшок с огня, незаметно вытаскивает из него окорок и прячет за спину). Дайте же во что налить похлебку для этой небесной женщины.
Джон подает ему рюмку для яйца, которую бродяга, заполнив, подвигает Сибби. Джон подает ему кружку, и ее бродяга наполняет для себя, после чего, то выливая содержимое в миску, стоящую на столе, то вновь наполняя кружку, время от времени отпивает из нее. Сибби дует на рюмку для яйца и нюхает ее.
СИББИ. Пахнет-то хорошо. (Пробует.) Вкусно. Ох, я бы все отдала, лишь бы заполучить твой камень!
БРОДЯГА. Мэм, его нельзя купить за все сокровища в мире. Если бы я пожелал его продать, то лорд-наместник уже давно отдал бы мне Дублинский замок со всем его содержимым.