Возникает вопрос: почему же за долгие годы пласт не исчез? Потому, что каменная соль, как это ни странно, пластична; подобно льду, она «течет» в пониженье под тяжестью земли над нею. Натекает она в баскунчакскую впадину из соседних с нею мощных (свыше тысячи метров!) соляных куполов. И если брать этот «натек» расчетливо, в соответствии с его приростом, промысел может существовать бесконечно долго, позволяя не прибегать к сооружению шахт для подземной добычи.

Давнишний «Солесос» к нашему времени сменился уже четырьмя поколениями оригинальных комбайнов соледобычи. Высокомеханизированное производство действует с весны до осени, а зимою сложное оборудование, работавшее в агрессивной среде, ремонтируется к новому сезону. Семнадцать процентов добываемой в стране соли (более семи миллионов тонн) приходится на Баскунчак.

Этой осенью, глядя на карту у костра на Ахтубе, мы обнаружили «соленое место», знакомое еще по школьным урокам географии. «Шестьдесят километров всего… Махнем?» Через полчаса мы уже мчались в сторону Баскунчака.

С фотографии, сделанной из космоса, озеро выглядит голубым глазом на желтом пространстве полупустыни. Направление к нему на равнине указывает непонятно как появившаяся тут горушка.

Добыча соли была по сезону времени остановлена, но рядом с жилым поселком мы увидели озеро и на его берегу — синевато-белую гору добытой, но еще не переработанной соли.

Любопытно, что только пятая часть всей добываемой в мире соли идет к нам на стол («щепотка» в пять килограммов на человека в год). Основная же масса соли поступает на химическую переработку — из нее получают десятки важных продуктов.

XIX век. Начало промысла.

Обо всем этом говорил я с многолетним директором предприятия на Баскунчаке Евгением Петровичем Демичевым. Он, несомненно, самый «просоленный» человек в этом крае — родился в Заволжье, после блестящего окончанья университета имел возможность выбора места работы. Выбрал он Баскунчак, затерянный в полупустынной равнине, и все, чем может сегодня гордиться известная в России «солонка», связано тут с именем Евгения Петровича. Он тут и старожил, и главный из успешных работников. Твердой рукой спас он промысел, когда бездумное завышенье добычи грозило производству гибелью, поскольку выходило из согласованного с природой ритма прирастанья пласта. Противоборство директора с плановиками тут все хорошо помнят, поскольку исчезновение промысла погубило бы и поселок у озера. Евгений Петрович постоянно совершенствовал механизацию и технологию добычи соли. А работая тут уже почти пятьдесят лет, он умеет ценить труд всех, кто связал жизнь свою с промыслом. Поселок добытчиков соли чист, благоустроен, тут не только в советское время получали жилье бесплатно, но и теперь получают.

Евгений Петрович не дал предприятию развалиться во время «трясенья земли» большой Перестройкой, сумел удержать на промысле молодежь и своего сына тоже. Это человек, уважаемый всеми и (теперь похвалой его уже не испортишь) всеми любимый. «Он для нас как отец», — сказал мне рабочий, провожавший к директору. «Я уже не директор — оформил пенсию, — улыбнулся Евгений Петрович. — Но уговорили остаться советником у нового руководства».

После беседы в небольшом кабинете с Евгением Петровичем полазили мы по горам соли, приготовленной к зимней переработке. Сверху хорошо было видно синеватое озеро, из которого черпают привычный для нас дар природы, в котором два по отдельности существа (натрий и хлор) ядовиты, а вместе являются необходимым на каждом столе продуктом.

Евгений Петрович Демичев.

_{Фото В. Пескова и из архива музея в Баскунчаке.}

_{13 ноября 2008 г.}

Шатун

(Окно в природу)

Из лесных мест Сибири приходят письма о появлении медведей в селеньях. «Забираются ночью в коровники, ломают жилые постройки в поисках корма. Кое-где приходится пускать в ход оружие. Человеческих потерь пока нет, но несколько медведей убито».

В зимнюю спячку медведи ложатся не от хорошей жизни. Есть и другие животные, которым сон помогает пережить зиму и жару летом. Но ложащимся спать надо обязательно приготовить к зимовке запасы жира, которых хватит как раз до апреля — до первой травы и всего, что можно обнаружить в лесу.

Медведь — зверь крупный, запасов надо ему немало. Это всеядное существо не упустит мясную пищу, но «фоновые» корма в разных местах для медведей разные. На Камчатке и на реках Дальнего Востока главный корм — рыба. Западнее проблему решают кедровые орехи и ягоды. В средней полосе медведи осенью много едят рябины, выходят ночами пастись на посевы овса. Все кончается благополучно, если разнообразного корма было в достатке. Но в столетие несколько раз случается так, что одновременно не дают достаточный урожай ягодники и орешники. И тогда, голодая, медведи покидают насиженные места и, теряя осторожность, начинают искать еду всюду, в том числе в человеческих поселеньях. Именно так случилось в Сибири в этом году.

Некоторым зверям, что называется, «внатруску» удается в последние недели осени чем-то разжиться, и они могут залечь в берлоги. Но тощий медведь в берлогу не ляжет. Он будет и по снегу (почти всегда неуспешно) искать какой-нибудь корм и становится очень опасным для всех, кто с ним повстречается. Обычно медведи людей опасаются, но шатун способен задавить более слабого собрата и начинает охотиться на людей.

В благополучные годы жертвами голода становятся больные или старые звери. (Охотники называют таких медведей «червивыми».) Но в голодный год шатуном может стать и здоровый, но не набравший запасов на зиму зверь. И если столкновения с человеком вызывают иногда обстоятельства — случайно опасно сблизились или медведь защищал свою добычу, — то шатун начинает, пренебрегая опасностью, человека преследовать.

Я не один раз встречался с медведями нос к носу на Кавказе, на Камчатке и на Аляске. Сознаюсь, дважды испытал смертельный испуг, но кончалось все благополучно. А двое людей, которых я хорошо знал, погибли (оба фотографы).

Один (японец) лег спать в палатке на Камчатке вблизи местечка, где медведи ловили рыбу. Один из зверей, как видно, потерял страх близости человека, другому, готовому лечь в берлогу, не понравилась слежка за ним. В обоих случаях люди стали жертвами своей неосмотрительности. Что же касается шатунов, то они, обнаружив присутствие человека, начинают за ним охотиться.

Мой друг ученый-зоолог Георгий Георгиевич Шубин подвергся в молодости нападению шатуна, но нашел в себе силы нанести зверю смертельную рану ножом. Сам он, теряя сознанье и оставляя кровавый след, дополз до охотничьей избушки, где жили они с приятелем. Раны, нанесенные зверем, были не смертельными. Человек выжил. (На войне Георгий Георгиевич стал знаменитым разведчиком.)

Бдительность помогла избежать на Камчатке драмы охотнику-промысловику Владимиру Никитичу Новикову. С ним в зимовье, как всегда, находилась жена Лидия Александровна. Оба они заметили вблизи от избушки следы медведя.

Шатун! Владимир Никитич распорядился: из-под крыши — ни шагу! А сам с предельной бдительностью стал обследовать тайгу в окрестностях. Медведь заметил, что обнаружен, но удалиться не захотел. В течение четырех суток, соблюдая все правила осторожности, человек и зверь охотились друг за другом. Ружье оказалось главным средством выиграть поединок.

А вот что случилось еще в тех же местах на Камчатке. Мне рассказал об этом старожил полуострова Анатолий Георгиевич Коваленков, три месяца назад умерший от болезни в постели. «Речной долиной на «Буране» я подъехал к своему зимовью. Заглушив мотор, карабин повесил на гвоздь у двери с внешней стороны сруба. Раздевшись, стал класть в печку дрова. И вдруг услышал яростный лай собаки. Так лаять она могла только на человека или медведя. Присутствие человека в этих местах исключалось, значит, медведь. Толкнув ногой дверь, я прямо возле порога увидел огромного шатуна. Он стоял на задних лапах и отбивался от Боя, отчаянно державшего его за «штаны», не давая зверю шагнуть в избушку. Стрелять! Но карабин-то висит за дверью. Сжавшись в кулак, я резко протянул руку и сдернул с гвоздя ружье. Медведь сразу понял, где главная опасность. Но я карабин уже вскинул и успел выстрелить, упершись стволом зверю в грудь. Медведь крепок на рану, но тут смерть зверя была мгновенной — головой он упал прямо в избушку.