Карусель птиц вертелась в пяти-шести шагах от скрадка. Участники этого карнавала походили на фигурки в черных плащах — не хватало лишь факелов. Самки, наблюдая бескровные стычки соперников и слушая их серенады (в которых, можно предположить, закодирована жизненная сила болотного кулика), спешили на встречу с избранником. Путь к нему указывала белая вспышка перьев. Ночь была звездная, и мы долго могли наблюдать смотрины «добродушных дупелей» (так называл птиц Тургенев). Получив свою долю вниманья на игрище, самки не спеша удалялись на окраину тока.

Гнезда дупеля строят вблизи от ристалища. В них всегда четыре довольно крупных яйца. Заботы о потомстве у этих птиц лежат только на самке, тогда как у близкой родни дупелей — бекасов — заботы о детях родители делят поровну: двух птенцов водит самка, а двух — самец. Неизвестно, есть ли у других каких-нибудь птиц подобное «разделенье труда»?

Ночные хороводы у дупелей длятся до рассветного часа. Но увидеть любовные игры занятных птиц сегодня непросто — мало осталось дупелей на земле. Еще труднее сфотографировать куликов. Но на Севере они водят свои хороводы в светлые ночи. Снимок, который вы видите, сделан, видимо, там. Я нашел его в плохо напечатанной книжке. Пришлось кисточкой аккуратно «реставрировать» облик «болотного короля». Желание выглядеть красивым и сильным делает дупеля на току, как видите, несколько карикатурным. Но это на наш, человеческий, взгляд. У дупелей же свои понятия о том, как должен выглядеть ухажер на смотринах.

«Слушайте и смотрите — я готов к продолжению дупелиного рода».

_{Фото из архива В. Пескова. 29 мая 2008 г.}

Мустанги

(Окно в природу)

Возможно, не всем известно, что мустанг — это никакой не зверь, а всего лишь одичавшая или рожденная в диком табуне лошадь. К прежней свободе, когда не надо держать на хребте седока или ходить в упряжке, лошади возвращаются очень быстро. И очень ценят свободу. В Прикаспии лет полтораста назад одичали лошади сторожевых казачьих отрядов. Казачьим коням позволяла скрываться хитрость (а может быть, и не очень строгий пригляд людей), и они становились вольными дикарями. Попытки вернуть их в оглобли и под седло ни к чему не привели: лошади, пойманные с большим трудом, отказывались от еды и так вернули себе свободу.

Родина лошадей — Америка. Отсюда по перешейку, соединявшему некогда два материка, они перешли в Азию и широко расселились в степных районах. У себя же на родине в ледниковый период лошади почему-то вымерли, и до времен Колумба американский континент был «безлошадным». Коней сюда по деревянным трапам с каравелл свели конкистадоры. Лошадь помогала европейцам покорять новые земли и их обитателей. Впервые увидев всадников, ацтеки посчитали, что человек и лошадь были одним существом, странным и беспощадным. Однако, когда индейцы поняли, что лошадь может служить им так же преданно, как и пришельцам, они стали превосходными всадниками, даже более ловкими, чем бледнолицые.

И тогда уже поселенцам, в воловьих повозках покорявшим пространства, индеец и лошадь стали казаться одним существом — стремительным, неуловимым и мстительным. А лошади между тем норовили уйти из-под седел — и бледнолицых, и краснокожих. Отбиться от рук человека и скрыться не составляло труда, эта земля как будто была создана для лошадей: на тысячи миль простирались безлюдные вольные степи. И, вернувшись на прежнюю родину, кони нашли свое место среди оленей, бизонов, птиц и волков. Человек тоже расселялся здесь, но пространства хватало всем, и ковбой лишь из удали пускался вскачь за мустангами. Управиться с дикой лошадью мог только очень умелый и выносливый человек; объездить мустанга, вернуть лошадь в послушный табун было высшей аттестацией для ковбоя. А поскольку профессия эта слабых людей не терпела, почти каждый пастух мог похвастать укрощенным мустангом.

Табуны дикарей, в свою очередь, похищали у ковбоев покорных и, казалось бы, преданных лошадей. Чуть отбивалась кобыла от человека, как табун ее диких подруг начинал призывно ржать — и тогда древний инстинкт свободы брал верх: одним мустангом в прериях становилось больше… Такая игра с человеком продолжалась довольно долго, почти четыреста лет. Дикая лошадь стала частью американской истории.

Путешествуя по Штатам времен Эдисона и братьев Райт, мы могли бы увидеть романтику прерий. Два миллиона мустангов паслись в то время в предгорьях и на равнинах. Сегодня кинокамера может выследить разве что табунок дикарей, чтобы размножить былую романтику на телеэкранах. На специальной карте значком присутствия мустангов помечены лишь пустыни Калифорнии, Аризоны, Юты, Монтаны, Вайоминга… Чтобы попытаться увидеть диких скакунов, мы добрались до Вайоминга, к местечку Ловелл.

Распахивая степи, одичавших лошадей люди стреляли и теснили в пустыни. Сейчас мустангов около сорока тысяч. Их решили оставить и охранять как часть американской истории.

Наши проводники, бывшие ковбои Вилли Питерсон и Джин Нан, имели прямое отношенье к мустангам. Раньше они ловили их, чтобы улучшить породу своих лошадей, а теперь охраняют. Тут, в диких местах, не вся земля частная. Сотни тысяч гектаров неудобных, бесплодных территорий принадлежат государству.

Вилли Питерсон — управляющий этих земель, Джин Нан ему помогает. Эти пространства отпели мустангам, потому что прокормиться здесь способны только они. «Иногда я думаю: не воздухом ли они питаются там, в горах?»

Не очень надеясь увидеть мустангов в холмистой пустыне, мы все же их встретили. Сначала увидели жеребца. Он стоял на глиняном гребне в позе чуткого стража: красный холм, и на нем четко очерченный силуэт… Сухой можжевельник рвет штаны, царапает тело, но мы, пригнувшись, движемся к нужной точке. Ага, вон те, кого жеребец бережет. Внизу на полоске травы пасутся лошади. Одну из них сосет жеребенок. Обычные лошади. И кажется странным — подбираться к ним надо очень уж осторожно.

Живут мустанги небольшими группами. Во главе каждой стоит жеребец — заботливый, властный, ревнивый. Его задача — оберегать свой небольшой табунок от соперников и опасностей. Роль героя-любовника и бдительного стража-рыцаря очень обременительна. Жеребец постоянно находится в движении, постоянно должен сохранять бдительность. Отдыхает он, лишь когда убежден: опасности нет. Природой мустанги созданы для жизни на равнинных просторах. Но, загнанные человеком в горное гетто, они приспособились выживать и здесь. Холод зимой сорок пять градусов, и сорок пять — жара летом. Скудная пища, которую надо добывать, разгребая снег, летом — очередь у маленьких водоемов, где лошадей подстерегают опасности.

В книге о путешествии по Америке мы с другом подробно рассказали о встрече с мустангами. А последние несколько лет я собирался съездить в наши полупустыни у реки Маныч, где живет группа одичавших лошадей со всеми повадками мустангов. Но неделю назад я вдруг встретил мустангов (удивительно!) в лесной зоне между Кашином и Кимрами.

Несколько табунов сразу. Держатся явно избранных территорий. В каждом табуне, так же, как в американских пустынях, сторожкий раздувающий ноздри вожак. Соперника из соседнего табуна не подпустит.

Я приблизился к явно одичавшему табуну до рубежа, от которого лошади побегут или вожак рванется меня прогнать. Их тридцать пять. Разномастные, упитанные, осторожные. Три жеребенка испуганно жмутся к маткам. Уши у всего табуна навострены. Еще шагов пять в их сторону, и мустанги срываются с места. Мышастого цвета жеребец, заржав, остается прикрыть убегающих.

Проезжаем с километр по дороге: на поляне сбоку — еще табун. Поведение — то же. А потом новый табун, еще… «Да сколько же — их?» — «Говорят, что выпустили тут шесть лет назад около четырех тысяч». Земли заброшены. Какие-то люди с деньгами решили держать лошадей то ли для производства кумыса, то ли «на колбасу».