Журнал «Мелкое судостроение» поместил технически не очень грамотную статью иностранного автора. Возмущенный столь откровенным низкопоклонством, Крылов устроил нагоняй редколлегии, опубликовавшей «бред сумасшедшего потому только, что этот бред опубликован в иностранном журнале».

— Алексей Николаевич, — не имея оправданий, стал все-таки хоть как-то оправдываться редактор и выдвинул, растерявшись, аргумент: — Журнал наш ведь называется «Мелкое судостроение».

— Хоть судостроение у вас мелкое, но оно не должно быть… глупое.

Уличив японского инженера Иокота, присвоившего себе в статье «Новые формулы для нахождения статистических моментов и моментов инерции площадей» то, что принадлежало Чебышеву, Крылов предупредил коллег-инженеров: «Я не потому вошел во все подробности, что формулы Иокота имели бы значение в кораблестроительных расчетах, — ими пользоваться не будут, а для того, чтобы предостеречь от имеющейся привычки считать все, что носит заграничный штамп, за непреложную истину, а это далеко не всегда правильно».

В больших начинаниях вполне естественны ошибки как теоретического, так и исполнительского плана. Естественно также, что чем их меньше, тем скорее развитие начинания. Противостоять неверным решениям, когда маховик начинания уже раскручен, сможет далеко не каждый специалист. И дело здесь не в личной храбрости, хотя, безусловно, и она нужна, вопрос в умении доказательно подвергнуть критике неверное решение. Особенно же это противостояние подвержено риску, когда оно требуется немедленно. Невыгодность позиции борца очевидна: противники располагали временем, а он лишен этого фактора.

В такие положения неоднократно попадал Крылов. Вот один пример из таких ситуаций: техническое задание предусматривало проектирование и постройку ледокола, который обладал бы мощностью 24 тысячи л.с.

Как известно, ледокол адмирала Макарова «Ермак» с более чем в два раза меньшей мощностью одолевал лед толщиной в один метр.

Ничего не знавший о продуманном техническом задании, академик Крылов вдруг услышал на авторитетном совещании вопрос, какой толщины лед будет преодолевать замышляемый ледокол в 24 тысячи л.с.

Что-то при общем молчании прикинув, Крылов ответил, что ледокол указанной мощности преодолеет толщину льда 1,25-1,5 метра.

Вопрошавший, сориентированный на цифры, в три раза большие, понятно, невольно воскликнул, зачем, мол, тогда такой «сверхмощный» ледокол нужен.

— Ну, это уж другой вопрос, но я полагаю, что есть у нас царь-пушка, царь-колокол, будет и царь-ледокол.

После общего смеха за многомиллионный «памятник» не ратовали даже его проектировщики.

Николай Карлович Кен, судостроитель и преподаватель, начиная занятия с первокурсниками, непременно рассказывал случай из собственной практики:

— Изобрели мы в 1940 году один весьма нужный приборчик с действием на воде. Теоретически все было обосновано и, следовательно, получено «добро» на изготовление прибора. Исполнили три опытных образца — не нарадуемся, всем конструкция взяла: компактностью, простотой изготовления и приведением в действие. Испытали в бассейне, повезли в условия, в которых прибору предстояло нести службу, на большую воду, и — осечка. Первая, понятно, была отнесена за счет известной поговорки о блинах, но вторая, а за ней и третья — они обескураживали.

Вернули прибор на доработку, хотя какая уж доработка, когда и мысли нет о причинах осечки. Не действовал прибор так, как было нужно ему действовать Не срабатывал по-задуманному, а теоретически все в нем было вроде верно. Необходимо отметить, что прпб… имел форму шара и никакой другой иметь не мог. Та., вот, когда он на большой воде начинал работать, то пот воздействием волн отклонялся в сторону, противоположную нужной. Все время в противоположную.

Вносили мы в прибор поправки, принципиальные изменения с перестановкой узлов внутри — ничто не помогало. Делать нечего — приходилось расписываться в собственной беспомощности и невозможности использования прибора. А он был нужен флоту, и, повторяю, теоретически все в нем было обдумано, выверено, высчитано, но… Перед самым «фитилем» от начальства кто-то и: нас, разработчиков злополучного прибора, обмолвился: «А Алексей Николаевич не поможет?» — «Чем? — ви;-разил другой. — И он не бог, да и к восьмидесяти».

И все-таки рискнули позвонить. «Приезжайте», — услышали в ответ. Собрались, поехали, а червь сомнения грызет: «Сами в тупик зашли, вон сколько нас, да еще почтенного старца за собой тянем».

Алексей Николаевич сам встретил нас и прямо с порога — к делу:

— Ну-ка, ну-ка, друзья-моряки, показывайте, что там у вас стряслось.

Разложили чертежи, изложили соображения, привели расчеты и недоуменно развели плечами.

— Значит, заваливается не туда, куда нужно, непослушник? Так… — Алексей Николаевич взял карандаг и, нацелился им на общий вид прибора. — Ничего не произойдет, если мы займем некоторое пространство внутри перемычками по всей окружности, создадим нечто вроде внутренних булей?

— Ничего, — как удивленные школьники, подтвердили мы в один голос.

— Преотличненько, друзья-моряки… Ну-с, а образованные перемычками полости заполним… заполним, — размышляя, повторил Алексей Николаевич, — пожалуй, водой. Да — водой… Отличный вы прибор соорудили, трузья-моряки, отличный.

Честное слово, до сих пор краснею за всех нас и радуюсь той простоте, с какой Алексей Николаевич помог разрешить нам большую проблему.

Один эпизод нз жизни Крылова, маленький штришок в великом деянии, которое он совершил.

Во время финской войны потребовался ремонт большого дока. При обследовании его встал вопрос о том, что делать с батопортом. Два ученика академика, уважаемые на флоте профессора Ю.А. Шиманский и П.Ф. Папкович, высказали свои соображения: первый предложил построить новый железобетонный батопорт, второй соглашался, что батопорт должен быть новым, но не железобетонным, а просто железным.

Узнав о действиях и предложениях своих учеников, Крылов не пощадил их нарукавные адмиральские шевроны: «А вы речь главы нашего правительства слышали?.. У нас имеются золотые мастера на все руки, поручите им сегодня это дело, и вам через три дня доложат об исполнении работы… Немедленно чинить старый батопорт!»

«В моей памяти, — вспоминал Шиманский, — особенно запечатлелся следующий, хотя и мелкий, но весьма характерный случай из консультативной деятельности Алексея Николаевича этого периода (30-е годы. — В. Л.). Во время одной из встреч с Алексеем Николаевичем я между прочим сказал, что органы технической безопасности требуют снабжать концы воздушных трубок из цистерн с жидким горючим устройством, предохраняющим проникновение пламени, настаивая при этом на использовании для этой цели запатентованной конструкции, с солидной оплатой ее изобретателю. Спустя несколько дней Алексей Николаевич со словами: «Вот что вам нужно» — кладет на стол какой-то блестящий круглый комочек, который оказался появившейся в то время в продаже обыкновенной металлической губкой для чистки кухонной посуды. Такая губка, будучи вложенной в конец воздушной трубки, задерживает проникновение в нее пламени не хуже, чем сложная запатентованная конструкция».

В 1929 году Крылов опубликовал статью, одно название которой вызывает у человека удивление необычностью для творчества ученого: «О распространении электрического тока по кабелю». Первыми и, конечно, самыми благодарными читателями этой статьи стали… электротехники, запутавшиеся в объяснении основного стержня своей работы, недаром, видно, академик Вологдин, то ли в шутку, то ли всерьез, признавался: «Вето жизнь занимаюсь электричеством, но что оно такое, воздержусь определять».

«Шутили» всерьез гении и до Крылова и Вологдина. Например, Чебышев написал статью «О кройке платья», а Жуковский «Об ударе в водопроводном кране». Нет нужды замечать, что эти «шутки всерьез» ответили на важные принципиальные вопросы науки и практики.

Тогда же, в один из поздних октябрьских вечеров 1929 года, почти напротив дома на невской набережной Васильевского острова, где с недавних пор стал жить Крылов, пристал катер… Ну, катер как катер, чего же в том особенного — в том районе Нева и широка и глубока для маневра, так что и океанским судам швартоваться незазорно.