Средневековый город не представляет собой, как город в раннюю пору в древности, совершеннейшего военного организма: города, расположенные внутри страны (Binnenlandstädte), в период рыцарского военного строя, в средневековую эпоху в собственном смысле, могут приобретать и отстаивать свою независимость и общественный порядок лишь для своих торговых интересов (Verkehrsinteressen), и то лишь в союзе друг с другом. Впервые эпоха кондотьеров и наемного войска дает даже в Италии преобладание их перед денежной силой там, где капитализм достаточно развит для того, чтобы дать для этого средства (даже борьба за независимость нидерландских городов на суше — не говоря о защите стен — велась всецело с помощью наемных войск, совершенно так же, как и территориальное расширение Флоренции). Город (внутри страны) при всем значении, какое должно было придаваться способности горожан нести военную повинность, все же с самого начала и, чем дальше, тем все больше и больше, носит «бюргерский» характер, сложившийся на почве мирного добывания средств к жизни на рынке. «Бюргер» в средние века с самого начала есть в гораздо более высокой мере «homooeconomicus» [«человек экономический»], чем гражданин античного полиса хотел или мог быть. Прежде всего, что представляет самый резкий контраст с античным полисом, завоевание земли для вывода клерухий обычно находится совершенно вне поля его зрения уже просто потому, что в средневековом городе нет тех, кому они были бы нужны — деклассированных, лишенных (beraubten) своего земельного владения, впавших в неоплатные долги или ищущих для своих потомков земли крестьян в качестве движущего элемента городской политики; а городской патрициат, совершенно как и в древности часто мог помещать свои деньги в имения.

И даже для проникновения крестьян в глубину первобытных лесов и на восток в средние века совсем не имела места завоевательная территориальная экспансия для оккупации земли, наподобие того, какое бывало в древности, потому что движение это совершалось в рамках феодальной организации. Территориальная экспансия, здесь совершавшаяся, находилось теперь в руках сеньоров и владетелей территорий (Grund-und Territorialherren). Как цель политики (нормального) средневекового города «клерухия» была бы невозможна как в военном смысле, так и экономически, тогда как для античного полиса она является нормальной. Интерес средневекового бюргерства — кроме немногих городов, которые эксплуатировали заморские отношения для торговли и колонизации — был и остался направленным на мирное расширение — местного и межрегионального (interlokalen) — сбыта товаров. Конечно, свои шансы на очень крупные доходы (как справедливо подчеркивает Зомбарт[517]) во второй половине средних веков возникающий капитализм находил и теперь там, где ему попадали в руки государственные откупы (Генуя, Флоренция) или — что главное — покрытие финансовых нужд короля. Но это явление и все те фигуры, которые стоят с ним в связи — Аччьяджоли, Бард и, Медичи, Фуггеры[518] и т. д. — не представляют собой ничего нового по сравнению с древностью, которая, начиная с «денежных людей» Хаммурапи и заканчивая Крассом[519], также была вполне знакома с ними; не здесь и не в вопросе о способе накопления первых крупных денежных состояний заключена проблема происхождения особенностей (Eigenart) хозяйственного строя позднего Средневековья и Нового времени и, в конце концов, следовательно, современного капитализма. Но решающие вопросы связаны, с одной стороны, с развитием рынка: как развивался в средние века покупатель для впоследствии капиталистически организованной промышленности? — с другой — с направлением организации производства: как в своем стремлении к получению прибыли капитал нашел путь создания таких организаций «свободного» труда, каких древность не знала? Здесь не место рассматривать эти проблемы. К сказанному до сих пор еще следует прибавить лишь несколько замечаний о противоположности средневекового развития античному, поскольку в этом играют роль аграрные условия.

Медленный, но постоянный подъем экономического положения средневекового крестьянства, который заканчивается лишь с остановкой внутренней колонизации, в лесной области и в направлении к востоку, но который в средние века означал возникновение медленно расширявшегося рынка для городов — как, наоборот, развитие городов означало возникновение возможности сбыта для крестьянских продуктов — связан, как уже последние замечания позволяли предполагать, в конце концов, как и перед тем рассмотренное специфически «бюргерское» развитие средневековых городов в противоположность античным, с жизненными условиями, какие в это время представляла крестьянам континентальной Европы установившаяся за пределами городов феодальная организация общества. Представляется здесь уместным бросить взгляд на ее противоположность параллельным явлениям Древности.

Мы видели, какое большое значение имели феодальные элементы в течение всей древности. Мы видели всевластие религиозно окрашенных клиентских отношений в Египте, и при страшной силе религиозного элемента в повседневной жизни людей античного мира, где даже искусственное, чисто рациональное образование фил и т. п. сейчас же приобретало религиозную значительность, нельзя и для более поздней поры недооценивать живучести феодальных отношений верности (Treuverhältnisse). И исходный пункт феодального развития в обоих случаях один и тот же. В начале развития стоит в средние века, как и древности, дружина (trusris) областного князя (des Gaufürsten), которая потом опять появляется в большем масштабе, как дружина короля, здесь, как и в древности, часто рассматриваемая как чуждая стране (landfremd) или, во всяком случае, стоящая вне земского права (Landrecht), находящаяся под защитой принудительной власти короля. Здесь, как и там, мы находим зачатки королевского магазинного управления (Magazinverwaltung), снабжение войска из магазинов (Capitulaire de villis), мероприятия, направленные против дороговизны (Teuerungspolitik) и т. д. Здесь, как и там, наконец, из этой дружины — хотя при использовании и разных других, вне специально дружинных отношений лежащих правовых институтов — развивающаяся рыцарская знать, благодаря своему могуществу и невозможности без нее обойтись, все более и более связывает короля, делает его зависимым от себя, иногда низводит его до положения чисто выборного короля и получает господство над страной. Но как и король не есть городской король, так и знать не есть городская знать и ею — по крайней мере в континентальной области, в противоположность отчасти берегам Средиземного моря — в средние века не сделалась.

Также и крупные поместья (die Grundherrschaften). В древности, до императорской эпохи включительно, они составляют основу существования городских рантье. Это прежде всего просто потому, что то, что мы называем древностью, обнимает область береговой культуры (Küstenkulturgebiet): уже фессалийское крупное поместье (Grundherrschaft) носит, по-видимому, ближе стоящий к средним векам характер, — собственно о территориях внутри материка мы узнаем кое-что впервые в эллинистическую и особенно в императорскую эпоху (см. ниже). В средние же века, напротив, центр тяжести того исторического целого (historisches Kontinuum), которое продолжается от фараонов до нашей культуры, приходится на страны внутри материка (Binnenland). Масса крупных поместий здесь составляет не пригородные, но настоящие деревенские образования, которые должны служить основой существования для постоянно живущих в деревне людей и их свиты (князей и свободных вассалов с их рыцарями-министериалами). Эту функцию крупные поместья отправляют вовсе не исключительно, а очень крупные — не всегда и преимущественно, в натурально-хозяйственной форме. Напротив, король, князья, крупные вассалы, все они и здесь хотят извлекать выгоды и из обмена (Verkehr). Основание рынков и городов представляет собой, как уже было упомянуто, княжескую и сеньориальную спекуляцию на пошлины и ренты (fürstliche und grundherrliche Gebühren — und Rentemspekulationen). Но знать и сеньоры (Grundherren) не являются как таковые, как это было в древности, городскими гражданами; напротив, они стремятся свои барские дворы (Herrengöfe) охранить от включения их в «свободную» общину города, изолируя их, и отнимать у городов право включать в свой состав «Ausbürger’ов». Сельские и городские круги интересов также стремятся разъединиться. То, что этого они далеко не вполне достигают, понятно; но они все же приближаются к этому в такой мере, в какой это нигде и никогда не было возможно в полисе Древнего мира, этом военном экзерцицплаце и постоянном лагере.