Минька сидел за неподвижным рулем, Павлик самозабвенно дул в жестяной свисток. Оба крутили педали.

Автомобиль со скрежетом и грохотом прокружил два раза по пустынному двору и снова был спрятан в сарайке. В этот день его так никто больше и не видел. Видели только Миньку и Павлика под душем. Они отмывали прилипшую к рукам краску.

Среди общего шума слышатся громкие выкрики:

— Семечки! Семечки! Семечки! Пахучи-и-е!

— Яблоки румяные! Покупай, всего двадцать целковых!

— А вот ковер! Всевозможные виды Крыма и волжские пейзажи!

Шумно и весело по воскресеньям на городском базаре. Народ спешит в цирк, катаются на каруселях детишки. Чуть в стороне идет бойкая торговля подержанными вещами. Что хочешь можно приобрести здесь: от глиняного свистка до мотоцикла с коляской. Ничем не удивишь базарных посетителей.

А вот сегодня десятка полтора зевак стоят вокруг самодельного раскрашенного автомобиля. Какой-то гражданин, ради любопытства или шутки, а может быть, всерьез, настойчиво добивается, за сколько хотят ребята продать свой автомобиль.

— Какие вы коммерсанты! — гудит он низким голосом. — Вынесли товар — и не знаете, сколько он стоит.

Минька и Павлик растерялись перед таким наплывом покупателей. Они в явном затруднении.

— А вы сами… Скажите сами, — выкручивается Минька из трудного положения. Павлик одобрительно кивает.

— Ага! Сами, — добавляет он.

— Да как же я скажу! — удивляется гражданин их торговому невежеству. — Я, к примеру, полтинник вам предложу, ведь не согласитесь?

— Не согласимся, — вздыхают «коммерсанты».

— Да вы хоть товар лицом покажите. Прокатитесь-ка по кругу.

Испуганные вниманием, Минька и Павлик садятся в автомобиль и едут по кругу. Толпа все прибывает. Когда автомобиль останавливается, гражданин сердито говорит:

— Ну и дураки же вы, братцы. Этакую вещь продавать вынесли! Да такой автомобиль вам самим пригодится!

Все начинают разглядывать машину и хвалить ребят. Они млеют от удовольствия. Еще и еще проезжают по кругу, хотя их об этом никто больше не просит. Павлик сигналит во всю мочь. Минька огладывается гордо, он настолько обрадован и растерян, что все равно никого и ничего не видит.

— Так сколько же вы хотите? — допытываются из толпы.

— Сколько дадите, — теперь уже беззаботно отзывается Минька. Сейчас для него главное — не продажа, а всеобщее внимание. Куда там карусель или цирк! Что может сравниться с подобным зрелищем! И героями выступают не кто-то, а Минька и Павлик. Никто из мальчишек мечтать не смеет о такой чести. Минька толкает Павлика в спину, и автомобиль снова едет к удовольствию взрослых покупателей и зависти ребятишек.

Ездят и ездят ребята по кругу, оглядываются гордо по сторонам. В это время из толпы раздается хорошо знакомый возглас:

— Это ваш, да, автомобиль? Продаете?

Повернули головы: так и есть — Олег Кусариков. Рядом полная, хорошо одетая женщина.

— Здравствуйте! — продолжает Олег. — Это вы сами сделали? Здорово! А мы на каруселях катались. Мама, это наши ребята. Минька у нас был.

— Идем, Олежка, идем. Нечего тут делать.

Но куда там! Олег впился глазами в автомобиль, оторваться не может.

— Давай я за тебя покручу педали, — предлагает он Миньке. А тому сразу вспоминается, как Олег вырвал у него велосипед, как не давал по двору прокатиться… Он смеется Олегу в лицо.

— Не трожь! Пожалуй, не купишь!

— А может, куплю!

— Купи, тогда и садись!

И снова автомобиль катит по кругу. Оглушает свисток грохочут колеса. Минька правит прямо на Олега, кричит:

— Посторонись!

Олег пятится, но от машины не отводит глаз. Она ему очень понравилась.

— Пойдем, Олежка, — зовет мать.

— Купи, мама!

— Что ты, Олежка! Куда мы его ставить будем? Пойдем.

Но не таков Олег, требовать он умеет.

— Купи! — кричит он и топает ногой.

— Хорошо, хорошо! — торопливо говорит мать. — Спроси, сколько они хотят.

— Сколько вы хотите? — спрашивает Олег.

Минька и Павлик переглядываются. Они бы сказали: сколько дашь, но знают, что Олег жадный, обманет.

— Просите пятьдесят рублей, — подсказывают из толпы.

— Пятьдесят, — говорят ребята.

— Они с ума сошли! — ужасается мать Олега. — Пойдем отсюда.

В толпе хохот. Но теперь уже смеются не над продавцами, а над Кусариковыми. Олег топает обеими ногами и ни за что не хочет уходить, мать его уговаривает.

— Хорошо! — сдается она наконец. — Предложи им двадцать пять рублей, и пусть везут к нам домой.

— Не отдавайте, ребята, — опять вмешивается гражданин. — Такую вещь сделали! Да вы же настоящие конструкторы! И потом деньги. Зачем они вам понадобились? Ну, допустим, мороженое или там конфеты. Да разве это может сравниться с машиной! Не с чем-нибудь, — с машиной!

— Деньги нам на велосипед нужны, — поясняет Минька.

— Не в обиду будь сказано, но вы в самом деле, братцы, дураками выглядите! — взрывается гражданин. — Машину на велосипед хотите сменить! Скажите вы об этом кому-нибудь — засмеют, ей-ей засмеют.

Между тем Олег ревет. И мать брезгливо говорят:

— Хорошо! Пусть едут за нами, я покупаю.

Олег теперь прыгает от радости.

— Вылезайте! — кричит он. — Покупаем! Мой теперь автомобиль! Ну, живей вылезайте!

Ребята темнеют. Им и так жалко расставаться с машиной: столько времени делали, а тут еще он со своими поддразниваниями.

— Долго вас просить! — злится Олег.

Минька в упор смотрит на него.

— Просить совсем не надо. Уходи отсюда! Не надо твоих денег. Сами будем кататься.

Автомобиль круто разворачивается.

С базарной площади Миньку и Павлика провожают одобрительными возгласами.

1956 год.

Граненая звездочка

Вот уже который раз прихожу к лекальщику Сергею Блинову, выпытываю, что было самое интересное в его жизни. По его глазам, ответам видно, что он бы с удовольствием избавился от меня, что я ему надоел, но он терпит; терпение — одно из главных качеств, необходимых хорошему лекальщику.

Сегодня он встречает меня более радушно, ставит стул, сам садится напротив. Ему лет двадцать шесть-двадцать восемь. Скуластое лицо, строгие карие глаза и пышная шевелюра жестких волос делают его мужественным и, пожалуй, красивым.

— Может, это и не то, что от меня требуется, но я буду рассказывать о граненой звездочке.

Ни одним мускулом стараюсь не выдать своей радости — наконец-то!

Сергей достает из пластмассовой коробочки маленькую звездочку, напоминающую ту, что носят Герои. Только не золотом, а синевой отливает ее стальная поверхность. Она так чисто сделана, что видишь в ней свое отражение.

— Значит, вы расскажете, как добились такого мастерства?

— Нет, не об этом. Да и делал ее другой человек. Собственно, мой рассказ, если хотите, о человечности… Непонятно? В то время, о котором пойдет речь, я тоже плохо понимал…

Я, тогда еще ремесленник, вместе со своими товарищами проходил практику на заводе. Обучал нас Суровцев, мастер замечательный! Мы любили его, а все же за глаза называли «конусом». Череп у него как-то чудно скошен. Кстати, когда он узнал, что его так зовут, он не рассердился, не раскричался, только воскликнул изумленно: «Шестьдесят лет был Иваном Яковлевичем, а эти зимогоры прозвали 'конусом'!»

Мы тогда были озорниками, ничего не скажешь. Умели смеяться по самому незначительному поводу, высказывали обо всем торопливые суждения и мечтали о чем-то необыкновенном…

Помню, как-то сидели на заводском дворе около цветочных клумб — с первых дней войны котлован с водой остался, его и окружили клумбами, не хватало только фонтана. Смену мы свою закончили, но уходить не спешили, отдыхали, любуясь пестротой цветов, сверканием солнца.

Я, грешный, люблю лето, особенно теплое, яркое, без сильных ветров, люблю не только потому, что природа одевается в зелень и радует глаз, люблю за доброту, которую, по моему твердому убеждению, лето приносит людям. Летом всегда больше смеха, неистощимого веселья, летом человек находит себя сильнее и красивее.