Выдав эту программу–минимум, конопатая добавила:

  –Ты давай, располагайся, щас принесу одежду. Ряса тебе еще не полагается, но и в мирском ходить не след. Я мигом. И с этими словами захлопнула дверь.

  Васса, оставшись одна в келье, присела на топчан и попыталась проанализировать услышанное. Похоже, что скабрезная шуточка  про задорных монашек, резвящихся у себя в келье, возникла не на пустом месте. А посему рано или поздно ей придется поехать на «исповедь» ко всерадетелю.

  – Ладно, пока есть время подумать, – прошептала Васса.

  Она невесело усмехнулась и достала пять монет, что так ловко умыкнула. Машинально взяла один кругляш и начала ловко перекидывать его через фаланги пальцев. Монетка играла на солнце, а множество бликов круговертью солнечных зайчиков устроили чехарду на потолке. Почему–то когда фишка или та же монета, исчезала между пальцами, то появлялась вновь, Вассе лучше думалось.

 ***

 Монастырские размеренные будни ассоциировались у Вассы с паутиной :  день за днем, наворачиваясь на нее коконом серых нитей, затягивали.

  Прошло уже больше двух седьмиц, от утренних и вечерних бдений девушку уже воротило. Величественные шпили монастыря, словно пронзающие небесную высь, вызывали лишь одно желание – повесить на них противную настоятельницу, эту мракобесью мать Арелию, что совала свой длиннющий нос во все дыры. Эта тощая швабра своей дотошностью, скаредностью и назидательностью могла препарировать сознание даже самых стойких разгильдяев. Вассарию же она просто выводила из себя.

 Назидательные рассказы и показная целомудренность, коею щеголяла настоятельница, чуть ли не каждый день проходя под ненавистной аркой святой Баяны, больше всего раздражали Вассу, знавшую о «милых слабостях» всерадетеля. Девушка уже поняла, что самым большим окаянством в монастыре считается прелюбодеяние. Слышал бы это друг деда – изрядный пошляк, заглядывавший изредка в гости и считавший, что девственность – это женский недостаток, исправляемый мужским достоинством. Вот бы посмеялся над монастырской версией самого страшного греха. Но в хогановом доме свой взгляд на прегрешения. А посему любая после приватной встречи со всерадетелем могла больше всего бояться прохода под этой чертовой аркой. Дескать, постриг–то она принимала девицей, а уже после наблудила у стен монастырских...

  Вассария не удивилась бы, если бы узнала, что настоятельница еще и шантажировала монахинь раскрытием их невольной тайны. Теперь понятно, почему раз в полгода служат очередную новую поминальную по самоубиенной грешнице, навсегда покинувшей стены данного монастыря (последнее Васса узнала все от той же словоохотливой рыжухи Уленьки). Последняя, не к ночи будь помянута, появилась в глубине коридора.

  Монахиня, завидев Вассу, наддала ходу и начала приближаться, неумолимо, как понесшаяся повозка, возница которой сдуру отпустил вожжи. Хоганова невеста совсем не солидно при этом размахивала руками и порывалась что–то крикнуть, но выходили только сиплые невнятные звуки.

  Васса, видевшая, какую скорость набрала монахиня, всерьез начала опасалась за свою жизнь. Как и обо что Уленька собралась тормозить?  Выполнять роль буфера между стеной и столь резвой девицей лицедейке как–то не очень хотелось.

 Все обошлось. Последовательница воли святой Баяны последний десяток локтей просто проехалась на подметках, широко расставив согнутые в коленях ноги. Зрелище было столь же эффектным, как мерин на лыжах.

  – Срочно прячься! – выдала наконец Улина.

  –Зачем?

  – Всерадетель приехал, и настоятельница срочно за тобой послала.

  – Зачем прятаться тогда? – Васса талантливо изобразила непонимание.

  – Не спрашивай, но так для тебя будет лучше, – монашка начала нервничать.

  – А для тебя? Если ты меня не найдешь?

  – Да как обычно, отстою молебен ночной, и все, – беспечно отмахнулась рыжая.

  Вассу тронул этот порыв. Редко кто сторонний будет действовать в ущерб себе. А вот нате, эта смешная, в чем–то несуразная Улина пытается ей помочь. Просто по–человечески, не требуя ничего взамен.

  –Уль, а как ты оказалась в монастыре? – Вассария сама от себя не ожидала, что задаст этот вопрос.

  Монашка, похоже, тоже его не ожидала, потому как откровенно ответила:

  – Когда в обнищавшей семье ты четырнадцатая  дочь, на приданое рассчитывать не приходиться. А кто за меня так пойдет. Не захотела всю жизнь приживалкой быть при старших, которые будут попрекать куском. В белошвейки–горничные идти отец не позволил бы – как–никак герцогский род, с каплей императорской крови, – на последних словах девушка махнула рукой, словно отгоняя почетное родство как надоедливую муху.

  – А здесь крыша, еда. Не разносолы, но никто же не запрещает – пока не знает – держать в келье постный пирожок, чтобы подпитать дух и тело, – монашка хитро усмехнулась,  – Да и занимаюсь тем, что по душе – оклады расписываю. Конечно молитвы, посты и бдения – то еще развлечение. Но здесь для меня все же лучше, чем в миру.

  Такой короткой и эмоциональной исповедью Васса была поражена. До этого монастырь ей казался чуть ли не тюрьмой. А смотри–ка ты, для кого–то  он – лучшее из зол. Меж тем Улина резко выдохнула, словно коря себя за откровение:

  – В общем, я не для того оббежала пол монастыря, чтобы ты мне тут кошачий хвост на кулак мотала. Давай прячься от всерадетеля! – повелительно цыкнула монашка.

  – Улина, спасибо тебе огромное, но не стою я твоей ночи бдения.

  Васса в порыве попыталась обнять монашку на прощанье. Выглядело это со стороны как потуга обхватить стог. А потом девушка развернулась и припустила в сторону кабинета настоятельницы.

  – Дуреха, одумайся! Я же тебе добра желаю! – понеслось беглянке в след.

 Вассария чуть–чуть не успела. Всерадетель уже покинул гостеприимные хоромы матери Арелии и через двор направлялся к карете. Видно, много времени уже прошло с распоряжения найти и привести в кабинет новую послушницу, вот носитель слова хоганова и потерял терпение.

  Девушка решила, что столь удобный случай упускать не стоит и, разбежавшись, попыталась повторить недавний Уленькин маневр. Благо грязи на улице было в избытке и скользить ничего не мешало. Разогнавшись, она точно так же, как и монашка до этого, поставила стопы параллельно и почувствовала себя как в детстве, когда стоя съезжала с горки.

  Однако кое–чего Васса не учла: тормозной путь по дворовой грязи оказался намного длиннее. И девушка, практически не сбавляя ходу, врезалась во всерадетеля. Мужчину крепкого, даже кряжистого, однако, видно, не привыкшего к таранам в виде послушниц, снесло в сторону как щепку. Глубокая лужа радостно распахнула свои объятия проводнику слова хоганова. Вассария же, слегка замедлившая ход, затормозила уже о шедшую впереди настоятельницу, оседлав почтенную фиррену на манер норовистого жеребца.

  –Вы меня искали? – это первое, что пришло на ум девушке в этой ситуации, поспешившей слезть с костлявой спины матушки Арелии.

  Всерадетель, отплевываясь вставал из лужи, напоминая скорее мракобеса, нежели служителя Хогана.

  «И пришёл к нам дед Капец!» – пронеслось в голове Вассы.

  – Да искали, но уже надобность в том отпала, – зло прошипела Аурелия, потирая поясницу.

 «Вот это будет номер! Застрять в этом гребаном монастыре еще на пару седьмиц, а может, и дольше или вовсе провалить задание», – размышляла девушка, а ее руки меж тем уже приподнимали подол платья, так, чтобы виден был лишь маленький, а потому и весьма соблазнительный участок тела – голая лодыжка. Этому приему научил ее дед, правда, уже не как шулера, а как молоденькую фьеррину. Старик Хайроллер утверждал, что кровь мужчины будоражит не увиденное, а домысленное. Поэтому, если желаешь отвлечь герра, не стоит выпрыгивать из декольте. Гораздо эффективнее повернуться так, чтобы край юбки на мгновение оказался чуть выше дозволенного. Впрочем и «случайно» с грохотом разбитый лекифы эпохи Брутгартов сгодится. Вазы или еще чего-нибудь столь же ценного не было, и Вассе пришлось работать с тем, что имелось в наличии. Девушка попыталась распалить воображение всерадетеля, старательно изображая на лице муки боли.