– Надеюсь, что великий инквизитор велик во всем и в его мудрой голове есть не только план, как мне проникнуть в обитель святой Баяны, но и как выбраться оттуда, желательно не по частям.

На эту шпильку хоганов каратель лишь усмехнулся и, еще раз внимательно оглядев Вассу, прищелкнул языком,  добавив:

– Думаю, сработаемся.

Глава 4

Мартингал по-монастырски

Игрок, мнящий себя опытным, при проигрыше может использовать мартингал – удвоение ставки, дабы при следующей игре не только вернуть утраченное, но и остаться в плюсе. Шулер любит работать с таким, поскольку ободрать оного  до последнего медяка можно намного быстрее, чем при обычном ходе игры.

Из заметок  герра Хайроллера

 – Головой за нее отвечаешь, понял?

 Эрден поймал себя на мысли, что волнуется, как безусый драгун на первом задании, но поделать ничего не мог. Самому ему не раз приходилось бывать и подсадным селезнем, да и уткой однажды тоже (в тот раз дознаватель облачился в женское платье, и бабушка Урина в его исполнении запомнилась надолго всему отделению). Вассария же еще не настолько опытна. Одно дело изобразить пьяную деваху в таверне, другое – провести настоятельницу монастыря при целой толпе народу. Ну, допустим не толпе, но все же... Поэтому Эрден переживал, убеждая себя, что его тревога вызвана исключительно волнением за ход операции, а не за отдельную ее участницу.

 Мужчина перевел взгляд на Вассарию. Сейчас она была абсолютно не похожа на ту клейкую, как намокший леденец,  девку из таверны, от которой хотелось побыстрее отделаться. В двенадцати шагах от него стояла симпатичная, может, чересчур наивная провинциалочка в сером дорожном платье с саквояжем в руках.

 Эрден подошел к девушке, чтобы дать последние наставления:

 – Ты все поняла?

 – Да, как думаешь, клюнет?

 – Наверняка. Ему нравятся именно такие: тихие, скромные, свежие. Если бы иначе – его бы посещали фиррены лавандового квартала.

 Вассария хмыкнула. Слава об обитательницах данного квартала разлетелась далеко за пределы столицы. Благопристойные фиррены со смаком сплетничали о том, как в оном попираются все мыслимые добродетели. При этом говорили, что о такой мерзости даже упоминать не стоит, и тут же в подробностях живописали разврат (интересно, откуда они точно знали, что там твориться, если никогда не были по указанному адресу), творимый в домах за лавандовыми шторами. Многие же герры при упоминании заведений этих улиц мечтательно закатывали глаза (главное, чтобы оного жеста не видели супружницы) и улыбались.

 – Значит, буду нежной и свежей, – Вассария усмехнулась – лицедейство – залог апсвинга, поэтому что–что, а играть роль я умею.

 Эрдену показалось, что он ослышался, поэтому переспросил:

 –А при чем здесь свинки?

 Вассария лишь усмехнулась:

 – И как ты, не зная элементарных вещей,  планировал прижать тех катал? Апсвинг – это когда тебе везет в игре, либо по дурости, либо по умению.

 – А я и не планировал прижать, мне просто нужно было им проиграться. Кстати. А откуда ты щеголяешь такими терминами?

 Васса прикусила не в меру болтливый язык, но было поздно. Эрден не хуже борзой встал в стойку, почуяв дичь, в роли которой выступало прошлое девушки.

 Чтобы хоть как–то выиграть время и уйти от прямого ответа, она промолвила:

 – После того, как все закончится, обязательно расскажу, договорились?

 –Хорошо, договорились, но учти, я запомнил, – и ,зачем–то поправив девушке воротничок, Эрден добавил: – Пошли, уже пора.

 ***

 Спасение души требует серьезных материальных затрат. Сидя за столом перед фьеррой, облаченной и лиловую хламиду, Вассария это поняла по тому, как цепко пробежались крысиные глазки настоятельницы монастыря по ее фигуре. Данная хоганова невеста ассоциировалась у девушки с образом буренкиной смерти. Именно так изображали коровью лихоманку: худой, практически до просвета, высокой аки жердь, с узловатыми пальцами. Только сказочная героиня не была охоча до злата, предпочитая звону меди что-нибудь более питательное и удобоваримое.

  – Еще раз напомните, сколько вы отдаете добровольной платой на нужды монастыря, дитя? – этот вопрос настоятельница задавала уже второй раз, правда в иной формулировке.

  Вассарию душила милая коренная обитательница болота, в народе именуемая жабой. Фьеррине вручили  «на расходы» приличную сумму злотнями, но лицедейка за недолгое время как–то прикипела душою к выданному кошелю. Вверять его в руки этой алчной женщине девушке не хотелось. Пришлось.

  – Вот, здесь двадцать злотых, – Васса положила кошель на стол и скромно потупила взор. Пять монет ей все же удалось незаметно умыкнуть. Это обстоятельство хоть как–то примирило девушку с необходимостью расставания с 'реквизитом'.

  – Что ж, это небольшой, но все же вклад во спасение вашей души. Да будет милостив к Вам Хоган.  –Припрятав кошель в один из ящиков стола, уже более деловым тоном настоятельница добавила: – Раз Вы, дитя мое, решили отринуть все мирское, после гибели вашего жениха стать послушницей и последовательницей святой Баяны, мы вам в этом поможем.

  Неестественно тонкие пальцы женщины ухватились за ручку массивного колокольчика. Раздавшийся после этого звук, больше всего напоминавший набат, а не мелодичный перезвон (какой должен был прозвучать, по логике), пронесся по кабинету, а затем и по коридору стаей мракобесов. Спустя два вздоха в кабинет вошла монахиня, протиснувшись в дверной проем бочком и слегка при этом втянув живот.

  – Уленька, проводи новую послушницу в келью, выдай ей одежду и объясни распорядок нашего монастыря, – фьерра кивком головы указала вошедшей на Вассарию.

  Появившаяся монашка была так же похожа на настоятельницу, как хряк на воблу: пухлые щеки, погребенные под кучей веснушек, рыжие взлохмаченные вихры, которые даже лиловая косынка укротить была не в силах. Уленькины же телеса свидетельствовали о заботливости ее родителей, так откормивших свою дитятку, чтобы точно оградить ее от разврата, да и вообще любого покушения на ее честь – смельчаков и энтузиастов всегда дефицит.

 «Нет худа без добра. Зато если вдруг какой злыдень попытается выкинуть эту Уленьку из окна, у убийцы ничего не получится - просто надорвется», – отстраненно подумала Васса, глядя в спину монашке, пытающейся тараном взять дверной проем. Вера движет горы, а уверенность, помноженная на упрямство – даже дверные проемы. Пыхтя, Уля все–же вышла в коридор, видимо, из принципа не став поворачиваться боком.

  Как только Васса с хогановой невестой  покинули кабинет, толстушка накинулась на девушку с таким энтузиазмом, что оным можно было и убить:

  –Ты новенькая? А откуда? Почему решила сюда пойти? – и, не давая Вассарии вставить и слова, продолжила тараторить. – Жаль, что ты такая нежная вся. Плохо вы, тихони, тут приживаетесь. Вот давеча была одна, ну прям ты точь–в–точь, да занедужила: рвать ее по утрам начало, вся зеленая была, есть ничего не хотела. Настоятельница уж как переживала, да ничего сделать не смогли, пришлось ее в лекарский дом везти.

  «Знаем мы эту болезнь, через девять месяцев сама проходит», – ехидно прокомментировала Васса.

  Провожатая меж тем разливалась соловьем:

  – А еще до этого была другая. Тоже скромница, ручки тонкие, стан словно тростиночка – рукой перешибешь. Все ходила как в воду опущенная. Даже беседы со всерадетелем, на которые горемычная ездила, ее душу не спасли. Преставилась. Душеньку свою загубила в петлице, – вещала монашка и тут же безо всякого перехода выдала: – А вот кормят здесь жуть! Помереть порою с голодухи можно. Ты вон и так тощая, так что как будут в трапезной обед разносить – ешь все.

  От этого стрекота голова Вассы уже шла кругом, но, на счастье девушки, они наконец–то дошли до отведенной ей кельи.

  Монашка, словно вспомнив о порученной ей обязанности уже, на пороге оттараторила: «Встаем до зари, со вторыми петухами, полторы свечи – утренняя молитва, потом трапезная, потом настоятельница дневные поручения раздаст. Как колокол зазвонит – время молитвы и обеда, потом опять по поручениям. Вечером молитва и ужин».