Здравый смысл подсказывал Бубасову, что пришла пора посвятить Георгия во все мельчайшие подробности дела. Но как ни любил он Георгия, как ни верил в него, все же не хотелось расставаться с единовластием. Разделить все с Георгием — значило признать приближение конца. А возможно ли было пойти на это, не испытывая каких-либо физических недугов и недомоганий? Просто он утомился в этом наполненном могильной тишиной доме.

Возня с шифром, запутанным им самим, до крайней степени утомила его. Но в то же время подгоняло желание скорей покончить с расшифровкой и приступить к делу. Пока нет Георгия, придется с помощью Элеоноры посмотреть, во что за истекшие годы превратилась агентурная сеть «Взлетевшего орла» хотя бы в этом городе. Возвратится Георгий, они отправятся в путешествие по стране, будут восстанавливать связи. Придется подумать над тем, чтобы Элеоноре переменить работу и не быть постоянно привязанной к одному месту. Пока Бубасов старался не думать о тех осложнениях, которые могут и обязательно возникнут в будущем.

Обычно около девяти вечера приходила Элеонора. Она своим ключом отпирала дверь. С ее приходом он оставлял работу, и они часа два беседовали. Иногда Бубасов включал приемник и слушал радиопередачи. Но это продолжалось недолго — он быстро начинал сыпать злые комментарии, и Элеонора, говоря о вредности ненужных волнений, выключала приемник.

В последнее свидание он дал ей список с шестью именами. Она должна выяснить, живут ли эти люди в городе. Теперь он желал только одного: скорей бы кончилась эта темная осенняя ночь, наступил и прошел бы день, а в девять он услышит шаги Элеоноры и затем узнает результаты первой проверки.

Бубасов закрыл дверь, тщательно запер ее и пошел в свою комнату. Там он тоже заперся на ключ» вынул из кармана брюк пистолет и положил его на стол, рядом с толстой стопой листов бумаги с именами и фамилиями людей, с которыми придется встретиться. Бубасов взял из пачки один лист и сел в кресло. Придвинув лампу, он стал перечитывать записи:

«Матвей Николаевич Снежников, 1895 г. р., сын торговца хлебом. В годы НЭПа имел в Москве два гастрономических магазина. Завербован в 1927 году. Кличка «Окорок».

«Адам Иванович Кошкинавский, 1902 г. р., ювелир. В 1930 году поджег склады с зерном. Завербован в 1925 году. Кличка «Золотой».

«Николай Петрович Голинский, 1900 г. р., настоящая фамилия Рогожский. Активный участник Ярославского мятежа против власти большевиков в 1918 году. Завербован в 1925 году. Кличка «Пуля».

«Павел Великосвятский, 1890 г. р., сын священника. Сам священнослужитель. Завербован в 1930 году. Работал бухгалтером хирургической больницы. Кличка «Карабин».

«Гаковский Михаил Ростиславович, 1900 г. р., сын генерала. В 1930 году во время коллективизации застрелил деревенского коммуниста. Завербован в 1928 году. Кличка «Корона».

«Морковцев Фавий Тихонович, 1898 г. р., сын владельца фабрики льняных тканей. Завербован в 1930 году. Работал плановиком на ткацкой фабрике имени Токаева. Кличка «Крестолюбец».

Всю свою жизнь на Западе Бубасов изображал из себя сильную личность, человека, верившего в себя и свое назначение. Он почел бы смертельным врагом всякого, осмелившегося назвать его беспочвенным мечтателем. Но в Советской Стране, очутившись совсем рядом с практическим осуществлением своей цели, он ощутил вдруг силу воздействия неприятной мысли о том, что сеть «Взлетевшего орла» за прошедшие годы вся истлела, превратилась в ничто. И теперь, глядя на листок бумаги с записями, он ощущал нечто похожее на растерянность В Мюнхене ему и в голову не приходило, что носители имен и кличек, извлекаемых шифром, могли давно измениться, забыв о том моменте в своей жизни, когда в силу целого ряда причин, а главное классовой ненависти, поддавались увещеваниям о скором крахе советской власти и давали согласие помогать людям, по-воровски приходившим из темноты и уходившим затем в темноту…

Бубасов швырнул листок на стол и помотал головой. «Нет! Не так-то просто меня сломить проклятым сомнениям!» — подумал он и со всей силой ударил по столу кулаком. Как ему сейчас необходим Георгий! Да, он, его единственный сын, нужен ему. Неудача, постигшая Олега, его гибель не волновали так сильно Бубасова, как отсутствие Георгия. Даже, может быть, и лучше, что Олега не стало. Он мог бы продать! Георгий, Элеонора — вот его опора. Неважно, что Элеонора не его кровное детище. Об этом никто не знает. Важно, что она с ним. Пусть бог даст ей удачи!

Бубасов, растянувшись в кресле, размечтался о том времени, когда все они дружно начнут поднимать сеть «Взлетевшего орла». Кое-что может сделать и Барло. При воспоминании о Барло Бубасов помрачнел. Когда-то в эмигрантском мире он подобрал его, приблизил к себе, многому научил, неоднократно выручал из неприятностей, но все хорошее, сделанное для Барло, было сплошной ошибкой… Вот и сейчас он сидит в Москве, ждет его сигнала. Но Барло поехал в СССР не ради дела, которому они все преданы, а ради Элеоноры. Барло нужна Элеонора! Но он все равно не получит ее. Даже пальцем ему не позволено будет к ней прикоснуться!

Бубасов настолько разволновался, что встал из-за стола и беспокойно стал мерять комнату из угла в угол. И тут у него созрело решение разделаться с Барло. При этой мысли Бубасов несколько повеселел, перестал бестолково носиться по комнате. Любивший всегда порядок в своем жилище, он и здесь стал по-хозяйски переставлять стулья, а покончив с ними, занялся бумагами и книгами, сваленными на столе. Взгляд его упал на список с фамилиями шести агентов, и он подумал: «Последнюю ночь вы, голубчики, спите спокойно. Придется доложить, что сделано, а главное, на что вы способны теперь…»

Окончательный расчет

Яков Свиридов в этот октябрьский день, как и в предыдущие, все еще находился во власти радостных ощущений оттого, что живет на Родине, что ему ничто не угрожает.

Уже неделю он работал шофером легкового такси. Его голубая «победа» с шахматным пояском весело бегала по улицам города. Только несколько грустнели черные глаза Свиридова, когда он вез в машине или видел на улице молоденькую девушку, чем-то напоминающую француженку Мари… Но Свиридов понимал: время залечивает всякие раны и может наступить тот счастливый момент, когда ему приглянется русская Мария.

Впрочем, в этот день Свиридову было не до сердечного вопроса. Кругом только и разговоров об искусственном спутнике Земли, запущенном советскими людьми во Вселенную. Карманы кожаной «канадки» Свиридова были набиты газетами. Он их внимательно прочитает после работы в своей квартире — в мезонине дома его друга Ивана Дубенко, где он теперь официально прописан, с отметкой в новеньком паспорте гражданина СССР.

Все такси, прибывшие к вокзалу перед приходом московского поезда, уже давно увезли в город своих пассажиров, а голубая машина Свиридова еще стояла в стороне, недалеко от справочного киоска. Открыв дверцу, Свиридов увлеченно разговаривал о волнующем научном событии с усатым пожилым железнодорожником.

Наконец собеседник Свиридова, глянув на часы, беспокойно вскрикнул и торопливо побежал на товарный двор станции. Свиридов оглянулся и, не увидев желающих поехать с ним, развернув одну из газет, углубился в чтение.

За этим занятием и застал его лейтенант Томов. Свиридов впервые видел лейтенанта в коричневом демисезонном пальто и серой фетровой шляпе, а поэтому, занятый мыслями о прочитанном, не сразу узнал его. Распахнув дверцу машины, он радостно крикнул:

— Николай Михайлович! Подвезти?

Томов просунулся в машину и тихо, но торопливо сказал:

— Я вас разыскиваю с утра! Немедленно поезжайте в гараж. Сдайте машину и несколько дней сидите дома. На улице не показывайтесь…

Свиридов удивленно поднял брови:

— Что случилось?

Томов оглянулся и шепнул:

— Старик Бубасов в городе.

— «Моцарт»?

— Да.

— Скажите, где он, и я доставлю его к вам!