— Расскажите, Максим Петрович, о себе.

Поляков снова набил табаком свою вместительную трубку, закурил и, повздыхав, начал:

— Родился я в Москве. Там и учился. Но, можно сказать, всю жизнь прожил в Голятине. Мне шестьдесят восьмой, а двадцати восьми приехал в Голятино. Когда наш городок попал под оккупацию, из-за болезни мне пришлось остаться на месте. Немцы сразу узнали обо мне и пытались привлечь к работе по специальности. Некоторое время меня спасала болезнь, но наступило выздоровление, а вместе с ним и самый тяжелый период моей жизни. Отказаться было невозможно. Безусловно, я как советский человек делал кое-что… Но об этом мне не хочется сейчас вспоминать… В Голятине была подпольная комсомольская организация. Потом… потом их всех переловили, а троих… Шуру Притыкина, Зину Скворцову и моего Женю казнили…

Бахтиаров выбрался из гамака и сел на скамеечку рядом с замолчавшим Поляковым. А тот, помолчав, продолжал:

— До пятьдесят второго года я работал. Потом дали мне пенсию, а для жительства вот эту хоромину. Хотя я и на пенсии, но практику не бросаю, по мере сил помогаю людям…

— Вас здесь многие, очевидно, знают, Максим Петрович?

— Да. Так километров на семьдесят в окружности водятся знакомые, — просто ответил Поляков и, показав рукой на дом, продолжал: — Во время оккупации в этом доме был фашистский штаб.

— Это для меня новость! — вырвалось у Бахтиарова.

— Вы же из другой области. Когда-то тут на огромной площади было поместье богача-помещика Сайчевского, — продолжал Поляков. — При поместье имелся чудесный сад. После революции в бывших барских апартаментах помещалась сельскохозяйственная школа, клуб. Все это разрушили и сожгли немцы. Я сам не видел, но говорили, что сын Сайчевского в форме офицера СС и уже под немецкой фамилией приезжал сюда. Он нещадно расправлялся с местными крестьянами… Вот липы и дом — все, что осталось от поместья. В доме до первой империалистической войны жил управляющий Сайчевского, какой-то немец…

— А здесь неплохо, Максим Петрович, например, провести отпуск, — сказал Бахтиаров.

— Здесь тишина, жизнь отшельническая. Приезжих не бывает. Правда, несколько дней назад тут крутились двое: мужчина и женщина. Я сначала их принял за дачников и еще удивился, что нашлись люди, отважившиеся жить в такой глубинке, но, как потом выяснилось, это были фотографы-натуралисты, доценты биолого-почвенного факультета Московского университета… Так они мне отрекомендовались. Посидели они у дома на скамейке, знакомясь со мной, хотели дом осмотреть, но сбежали, услышав в доме разговор моей гостьи с женщиной из деревни. Мне показалось, что мужчина был крайне удивлен, узнав, что, кроме меня, в доме еще кто-то есть. Я сказал ему, что гостья у меня остановилась пожить ненадолго.

— Я так понимаю, речь идет об Анне Григорьевне? — спросил Бахтиаров, чувствуя, что дольше не в состоянии молчать об этом. — Она ваша гостья?

— Да. В прошлом году был межобластной съезд врачей. Не забыли меня, старика, пригласили. Вот там я и познакомился с Анной Григорьевной. Привлекла она меня серьезностью и обширными знаниями дела. Я рассказал ей о своем житье-бытье и пригласил как-нибудь летом, во время отпуска, приехать погостить. Кстати, она хотела познакомиться и с некоторыми моими наблюдениями и опытом в лечении сердечно-сосудистых заболеваний. Она записала мой адрес и вот несколько дней назад неожиданно появилась. Самочувствие ее было исключительно неважнецкое, но я счел неудобным интересоваться причинами, Мало ли что у молодого человека может быть. Нам, старикам, совать нос в это не всегда удобно. Сегодня, рано утром, она ушла, сказав, что должна повидать родственницу, отдыхающую в «Отраде», есть тут такой санаторий… Вернулась, надо вам сказать, в отвратительнейшем состоянии… Очень плохо было с сердечком… Я принял все возможные меры… Словом, она сейчас спит. Пусть поспит — это хорошо.

Бахтиаров вспомнил о поездке Жаворонковой на съезд врачей. По возвращении она делилась с ним впечатлениями, но о знакомстве с Поляковым не рассказывала.

Поляков стал набивать трубку. Бахтиаров сказал:

— Вам отдыхать нужно, Максим Петрович, а я вас задерживаю.

— Я вообще мало сплю, — ответил Поляков, — а сегодня почти весь вечер спал, боясь, что ночью потребуюсь. Больная есть в деревне… Пойдемте, я устрою вас.

Бахтиаров помотал головой. Ему было не до сна. Помолчав немного, он сказал:

— Как вы здесь живете? Все-таки нет удобств…

— Удобств, — усмехнулся Поляков. — Вы задали точно такой же вопрос, как и московские доценты…

Это напоминание навело Бахтиарова на мысль о потерявшихся в Кулинске следах мужчины в сером. Тот тоже был с женщиной.

— Какого числа у вас были доценты? — спросил он.

Подходившие к его дому люди сразу произвели на Полякова неприятное впечатление. Вопрос Бахтиарова заставил вспомнить это, и, помолчав некоторое время, он ответил:

— Были они на второй день после приезда Анны Григорьевны. Она приехала семнадцатого, а они, следовательно, были восемнадцатого… Рано утром…

— Расскажите, как они выглядели?

Подумав, Поляков ответил:

— Мужчине лет пятьдесят, высокий, чувствуется, физически сильный. Лицо суровое, глаза темные, весьма неприятно, когда они на вас смотрят. Одет он был в костюм из зеленоватой ткани, шляпа под цвет костюма. Весь обвешан футлярами, как турист… Вот спутницу его я затрудняюсь описать… Наштукатуренная, полная, в спортивных штанах, ей годков сорок с гаком. Вы их видели где-нибудь?

Бахтиаров едва заметно мотнул головой:

— Долго вы разговаривали с этими доцентами?

— Минут двадцать.

— Чем они интересовались?

— Главным образом домом. Давно ли он ремонтировался…

— Странно.

— Причем это было спрошено не в лоб, как говорят. Они, например, заговорили о том, не боюсь ли я жить в таком старом доме, он может развалиться… Вот тут и был вставлен вопрос о ремонте. Не знаю, как бы дальше развернулся разговор с ними, но, как уже вам говорил, они поспешно ушли, услышав, что в доме есть еще люди…

Видя, что Бахтиаров задумался. Поляков замолчал, нетерпеливо посматривая на него. Закурив трубку, он сказал:

— Я вижу, эти люди вас чем-то заинтересовали?

— У каждого человека есть какая-то отличительная черта, либо в разговоре, либо во внешности, — серьезно сказал Бахтиаров. — Что вы подметили в этих людях?

Теперь задумался Поляков. Тишина ночи плотно лежала кругом. В саду прокричала какая-то птица, и опять все стихло.

— Вы заставили меня пошевелить мозгами, — наконец сказал Поляков. — Действительно, это была какая-то странная пара. Главное, как только почуяли в доме людей, моментально ретировались… Особые приметы?… У мужчины — маленькая голова…

Бахтиаров схватил Полякова за рукав:

— Маленькая голова!

— Для его роста непропорционально мала, — продолжал Поляков. — Эту особенность даже не привыкший наблюдать заметит.

Бахтиаров в радостном порыве поднялся на ноги и беспокойно оглянулся.

Поляков удивленно посмотрел на него:

— Что с вами, батенька мой?

Но Бахтиаров пропустил мимо ушей вопрос Полякова. Он возбужденно думал: «Они это, они!»

Глядя на Бахтиарова, Поляков понял, что рассказанное им явилось для чекиста каким-то недостающим звеном. Пока он раскуривал потухшую трубку, Бахтиаров уже несколько успокоился и, усаживаясь рядом, спросил:

— А откуда они взялись?

Поляков пожал плечами и молча помотал головой.

— Не на парашютах же они спустились перед вашим домом? — продолжал Бахтиаров.

— Вот этого я не знаю… Просто мне ни к чему было, — признался Поляков.

Бахтиаров задумался.

— Скажите, Максим Петрович, вы, конечно, слышали о районном городке Кулинске?

— Безусловно.

— За сколько часов можно добраться от Кулинска до вас?

Помолчав, Поляков ответил:

— В сухое время года дорога вполне приличная, и на автомашине часика за три докатить можно…

Бахтиаров с чувством признательности смотрел на попыхивающего трубкой Полякова. «Не все против меня, — думал он. — Славный старик мне очень помог. Но что мерзавцам нужно было в его доме?»