Сердце Марты сильно забилось. Теперь говорил Пабло:

— Ты должна мне кое-что за эту невыносимую ночь… Дай-ка, я…

Онес отвечала, жеманно растягивая слова:

— Пабло, с тех пор, как я тебя встретила, всегда… Это идет против моих принципов. В этом доме… Чуть ли не на глазах у моей семьи… Бесстыдник!

Шепот Пабло. Марта словно окаменела, она изо всех сил напрягала слух. После неясного ответа она услышала только одно слово:

— …глупости.

— Нет, нет…

— Ты мне еще скажешь, что твоя семья ничего не подозревает!

— Ради бога, молчи!

Они замолчали. Но они были там, внизу, под окном, в жарком, укромном уголке, среди плюща и жасмина — они, Пабло и Онеста. Несколько минут Марта ничего не понимала, несмотря на то, что все чувства ее были обострены, а слух улавливал каждый звук, долетавший снизу. Потом поняла, что Онеста сказала: «Бесстыдник!» — в подтверждение чего-то уже случившегося. А он ответил: «Глупости».

Несомненно, они целовались. Марта ощутила, как к горлу подступает тошнота от одной мысли, что Пабло, печальный, добрый Пабло, мог целовать старую, глупую, размалеванную женщину — ее тетку Онес.

Марта лежала, не шевелясь, вся в поту. Она тоже целовалась с Сиксто, но теперь твердо знала, что это было не так низко, не так по-свински. Их поцелуи были чистые. Сколько раз Пабло уверял ее, что исключительных людей нет, что из человеческих существ достигают совершенства одни святые! Однако ее он сурово осуждал: «Ты не должна, ты молодая, ты сильная!»

В тот день ей хотелось опуститься перед ним на колени, как перед богом, и просить прощения за свою безнравственность.

Марте показалось, что на фоне звезд, сиявших все ярче, заплясали черные точки. Пабло едва удостоил ее прощением, когда Марта рассказала ему о своем романе с Сиксто. Почему, если ему было все равно? И потом, какое он имел право, раз сам целуется с Онес?

У Марты было ощущение, будто все эти звуки, эти слова она слышит не наяву, а в каком-то кошмарном сне… Уверена ли она, что это Пабло там внизу?.. А может, там вообще никого нет?

Она так напрягала слух, что ее барабанные перепонки казалось, вот-вот лопнут.

Не оставалось сомнения, что это Пабло и Онес. Через минуту она снова услышала их. Марта приподнялась на постели. Она дрожала и не могла даже спустить ноги на пол, точно потеряла власть над своими движениями. Ее пожирало мучительное любопытство. Наконец она на цыпочках подошла к окну. Опершись о подоконник, она выглянула наружу.

В первый момент Марта не увидела ничего. Перед рассветом ночь стала темнее. Зной растянул свой пыльный покров между землей и звездами; под плющом тени были еще гуще. Она устремила взгляд в том направлении, откуда слышалось тяжелое дыхание и шепот, перемежаемые тихими смешками Онес.

Марта заметила тень, более темную, чем другие, там где стояла цементная скамья. Тень казалась единым существом. Потом она ясно различила: Онес сидела на коленях у Пабло.

То, что Марта увидела, заставило ее разом позабыть все свои представления о стыде и приличии. Ей было не больно. Ею овладело бездумное любопытство. Любопытство более острое и более грязное, чем все, что когда-либо она испытала в жизни. Это уносило их с Сиксто поцелуи в другой мир, где существуют вещи чистые и прекрасные; это возвеличивало их, делало невинными. От этого ее мутило, как может мутить от вида крови, вытекающей из раны.

Вдруг Марта увидела, что Пабло и Онеста прекратили свои ласки. Они замерли, застыли в полной тишине. Марта тоже замерла, тоже застыла в тишине, наполовину высунувшись из окна, не дыша, широко раскрыв глаза. И услышала шепот Онесты:

— Боже мой… Я забыла, что…

Онеста увидела ее.

Вот теперь Марта почувствовала жгучий стыд. Ее оцепеневшие чувства ожили, кровь горячо заструилась в жилах, мысль лихорадочно заработала. Она соскользнула на пол и, упав на колени, скрылась из виду для тех, внизу. Прислонясь лбом к стене, она сидела, не шевелясь, и кровь тяжело стучала у нее в висках, как в тот день, когда Хосе ударил ее; Марте казалось, будто она бьется головой о стену.

А потом начались муки… Она страдала не от ревности и не от зависти, потому что ее тело было еще слишком молодо, а ее любовь к Пабло — слишком возвышенна, слишком идеальна. Она страдала от отвращения. Она чувствовала себя больной, к горлу подступала тошнота. В ушах стоял звон, отгораживавший ее от звуков внешнего мира. Она даже не слышала, как те двое ушли, как хрустел гравий у них под ногами.

Наутро левант кончился. Задули островные ветры, в люди наконец смогли вздохнуть полной грудью. В час похорон Тересы воздух стал свежим и прозрачным, и маленькие белые чистые облачка поплыли по голубому небу.

В этот час Марта еще не знала, что Хосе согласился на ее отъезд.

В доме на всех окнах были спущены шторы. Сад заполнился мужчинами; куря и болтая, они ждали выноса гроба. Среди них было много крестьян и все служащие из конторы Хосе. Женщины набились в спальню Пино. Впервые Пино находилась в центре всеобщего внимания, играла важную роль в обществе. Сидя в кресле, она осматривалась, говорила, поглядывала из полумрака с недоверием и гордостью. Иногда она переводила взгляд с гостей на свою модную мебель, и странное удовольствие освещало ее лицо. В другие минуты Пино душили рыдания, она была близка к истерике. Тогда вокруг поднимался одобрительный и сочувственный ропот.

Марта тоже появилась в этой спальне, подталкиваемая матерью Пино. Искаженное мукой лицо ее было страшно. Она моргала, точно что-то застилало ей глаза. Просторная комната стала тесной от собравшихся здесь женщин. Все они были одеты в черное, и все, старые и молодые, худые и толстые, охали и вздыхали, и среди них по запаху можно было отличить изысканных дам от крестьянок. От одного их вида Марта почувствовала головокружение и одурь.

Как ей велели, она наклонилась поцеловать Пино, и лицо невестки показалось ей невероятно большим, серым и холодным. Марта подняла голову, и перед глазами у нее пошли круги… И все же это было лучше, чем жуткие часы, проведенные в одиночестве; Марта даже порадовалась нашествию женщин, поцелуям, разговорам, мешавшим ей думать. Она поняла смысл этих соболезнований и сочла милосердным стремление одурманить семью усопшей словами сочувствия… Это точно укол морфия. Это усыпляет.

Вдруг она увидела Онес, направлявшуюся к ней в своем черном платье тетка была воплощением скорби и скромности.

Марта почувствовала острую, невыносимую боль, слезы выступили у нее на глазах. Онес обняла ее. И тогда в этой комнате, набитой женщинами в трауре, Марту охватила слепая, неудержимая ярость. Она могла бы убить Онесту. Сжав зубы, она с силой обняла тетку. И словно охваченная внезапной судорогой, наступила сандалиями ей на ноги. Онеста вскрикнула.

К счастью, все сочли крик Онесты естественным и уместным. Пино тут же подхватила его, у нее едва не началась истерика. Среди посетительниц поднялся переполох, черные юбки замелькали по комнате. Женщины спешили на помощь. Они были счастливы.

Марта подумала: «Я не хочу сходить с ума». Она отошла к прикрытому шторой окну, убегая от самой себя, от своего безумия, которого она теперь стыдилась. Ее попытались увести оттуда, чтобы она не смотрела на катафалк, ожидавший в саду, но она упрямо осталась стоять на месте.

В отчаянье Марта отыскивала глазами Пабло и не видела его. Ей было стыдно, что он все еще ей нужен. Она вспомнила, как презирала Пино за то, что невестка разыскивала Хосе, нуждалась в нем, хоть и верила в его связь со служанками. А Пабло по той же причине — потому что он простил свою жену — Марта считала героем… Она верила в свою беспристрастность, свою доброту и непогрешимость, а на деле была так чудовищно несправедлива. И разве справедливо было срывать свою ярость на Онес? Могла бы она так оттоптать ноги Пабло?

Марта подумала, что виденное прошлой ночью, точно раскаленным железом, отметило ее и все в ней перевернуло. Как будто она, пытаясь убежать от жизни, стремясь к сияющему прекрасному идеалу, у самой цели оказалась охваченной адским пламенем.