росли и крепли коллективные сельские хозяйства. Потом он здоровался с генералом армии, командовавшим

фронтом, в частях которого Павел Петрович провоевал всю Отечественную войну; потом с партизанским

батькой, прошедшим по вражьим тылам от Путивля до Карпат; и со многими, многими другими.

Павла Петровича охватывало удивительное чувство: будто все прожитые годы, все годы существования

советской власти, от гражданской войны и вот по сей день, вдруг уплотнились, сдвинулись, сошлись в одной

точке, — потому что в этой точке оказались герои каждого из этих величественных лет, каждого этапа жизни

страны. Тут были герои борьбы за советскую власть, за индустриализацию страны, за коллективизацию, за

свободу и независимость родины против иноземных захватчиков, за восстановление разрушенного, за

дальнейший рост и расцвет отчизны.

Зазвенел звонок, распахнулись двери зала заседания. Делегаты входили, отыскивали места своих

делегаций, садились, раскладывали перед собой блокноты, карандаши, вечные ручки. Зал наполнялся, гудел.

Место делегации с Лады было почти сразу же за украинской делегацией, трибуны президиума казались

отсюда совсем близкими, и Павел Петрович очень этому радовался — он хорошо будет все видеть.

Одна из лож, рядом с местом президиума, если смотреть из зала — правая, была уже заполнена. На

первый взгляд думалось, что в ней незнакомые. Но Павел Петрович неожиданно для себя стал различать лица.

Он узнал руководителей коммунистов Болгарии и Венгрии, узнал маленькую мужественную кореянку,

известную всему миру своей неутомимой борьбой за мир, он узнал благородный и строгий профиль

замечательной испанской женщины, которая сказала когда-то: “Лучше умереть стоя, чем жить на коленях…”

Некоторых Павел Петрович узнать не мог, он их видел впервые. Их называли соседи Павла Петровича.

Кто-то назвал имя представителя Китайской Народной Республики. Павел Петрович внимательно всматривался

в его озабоченное лицо и пытался представить себе заботы, которые обременяли человека, великая страна

которого становилась на путь строительства новой жизни.

Зал продолжал гудеть, все уже заняли свои места. Нарастало ожидание.

В семь часов в местах за президиумом, поднимаясь откуда-то один за другим по лесенке, стали

появляться члены Политбюро. Зал встал и встретил их грохотом рукоплесканий.

Овация то затихала, то вновь нарастала.

Наконец зал успокоился.

Съезд объявляется открытым, нарастая, гремит “Интернационал”.

Пели все. Павел Петрович был горд тем, что поет этот гимн вместе с учениками великого Ленина, чей

образ в эту минуту осенял их простертой над ними рукой.

Начался отчетный доклад Центрального Комитета съезду. Перед делегатами развертывалась картина

пройденного страной и партией большого пути, картина того, что сделано, и того, что еще надо сделать,

открывались перспективы дальнейшего пути.

Каждое из положений доклада Павел Петрович сопоставлял со своей жизнью и деятельностью. Он

продумывал свои скромные достижения, свои ошибки, свои возможности и силы, которые он приложит для

выполнения огромных, намеченных партией планов.

Отчетный доклад закончился поздно ночью. Делегаты, возбужденные, шли через Красную площадь к

гостиницам. Надо было скорее ложиться спать, потому что завтра заседание начнется с утра. Но спать никому

не хотелось, так много было впечатлений, так переполнены были сердца.

Павел Петрович купил в вестибюле гостиницы талончик и заказал разговор с Федором Ивановичем.

Неизвестно, понимал ли Федор Иванович что-нибудь из сбивчивых и плохо слышимых там, на Ладе, рассказов

своего друга, — во всяком случае, он то и дело восклицал: “Ну и здорово! Да что ты? Счастливый какой, черт!”

Павел Петрович хоть немного освободил себя от груза впечатлений, он мог ложиться спать.

Седьмого октября делала доклад мандатная комиссия. Павел Петрович узнал, что подавляющее число

делегатов — люди его поколения, которым от сорока одного года до пятидесяти лет. Люди от сорока одного года

до пятидесяти лет составляли более шестидесяти процентов участников съезда. Вот оно, его замечательное

поколение!

Многие из собравшихся здесь еще не были коммунистами, они были только комсомольцами в годы, когда

партия повела борьбу за индустриализацию страны, за коллективизацию сельского хозяйства. Но каждое дело,

порученное им партией, они выполняли свято. Они прокладывали железные дороги через горячие пески

пустынь, вручную вбивали сваи под фундаменты заводов, фабрик, доменных печей, ночами просиживали на

сельских собраниях, рассказывая крестьянам о тех великих переменах, какие произойдут в их трудной

крестьянской жизни, если они поймут глубочайший смысл коллективизации.

Из людей этого поколения выросли первые ударники, носители зерен коммунистического будущего. Уже

с партийными билетами в карманах гимнастерок они пошли в огонь Великой Отечественной войны отстаивать

от злобного врага то, что было завоевано их отцами и старшими братьями и что было построено ими самими.

Они всегда и всюду шли по пути, который им указывала партия, и путь этот приводил их только к победе.

Павел Петрович думал о партии, о том, какая она удивительная. Ведь в ту пору, когда создавалась старая

“Искра”, в преддверии большевизма, в этом деле, как писал впоследствии Ленин, участвовал какой-нибудь

десяток революционеров. Три года спустя, когда возникал большевизм, на нелегальных съездах в Брюсселе и

Лондоне участвовало десятка четыре революционеров. Горстка людей отважно пошла через годы, через

испытания, в жестокой борьбе обретая силы и умение; горстка людей вырастала в партию, какой по

организованности, дисциплине и ясности идей история человечества еще не знала. Павел Петрович ощущал

величайшую гордость от того, что он состоит в партии, в которой был десяток революционеров, а стало почти

семь миллионов людей.

День за днем продолжал съезд свою работу. Перед Павлом Петровичем развертывались перспективы

будущего. В докладе о директивах по пятому пятилетнему плану было сказано, что основой роста

промышленности и всего народного хозяйства является металлургия. У Павла Петровича возникало такое

чувство, будто это он, он лично ответствен за то, чтобы к концу пятилетия выплавка стали увеличилась на

шестьдесят два процента.

Выходя после заседания из зала, Павел Петрович почувствовал, что его кто-то взял за локоть. Он

оглянулся. Возле него стоял человек с очень знакомым, улыбающимся лицом.

— Колосов? — сказал этот человек. — Павел?

— Я, — ответил Павел Петрович, силясь вспомнить, где же он видел это широкое лицо в оспинках, эти

веселые блестящие глаза. — Петров?! — воскликнул он вдруг, протягивая руку. — Алексей! — И сразу в памяти

встали уральские степи, восточные злые ветры, ледяные бураны зимой и нестерпимая жарища летом. Запахло

полынью и пылью, дощатыми бараками, общежитиями, тощей похлебкой тридцатых годов. Он вспомнил

первые дни Магнитки, вспомнил бетонщика Алешку и едва удержался от того, чтобы тут же среди сотен

делегатов партийного съезда не броситься на шею другу своих молодых дней. — Толстый какой стал! Не

узнать, — сказал он, тиская руку Петрова.

Они не спеша шли через Красную площадь, на ходу, в нескольких словах рассказывая друг другу главное

из своей жизни. Павел Петрович не думал, конечно, что Петров с тех пор, когда они расстались на больших

дорогах новостроек, так и остался в бетонщиках, что так двадцать два года и стоит возле бетономешалки. Но

все же не сразу в сознании его улеглось то, что вологодский паренек Алешка, балагур, игрок в “козла”, озорник

на слово, — теперь директор металлургического комбината на юге.

— Да, вот так, — рассказывал Петров. — Достроили, ты-то уехал, а я остался… Достроили, значит,