– Сет Шостак прямо сейчас рассказывает о нём на американском радио. По‑видимому, они приняли сигнал вчера вечером, и кто‑то проболтался.

Компьютер Сары всё ещё загружался. Из динамиков послышалась стартовая мелодия Windows.

– Что в сообщении?

– Никто не знает. Оно общедоступно, и сейчас вксь мир пытается его разгадать.

Сара обнаружила, что барабанит пальцами по краю стола и мычит что‑то неразборчивое по поводу медленной загрузки компа. Большие иконки начали заполнять десктоп, а маленькие выскакивать одна за другой в системном трее.

– Ну, всё, – сказал Дон. – Пора бежать. Меня ждут в операторской. Тебе сегодня позвонят насчёт интервью. Сообщение в сети повсюду, и на слэш‑доте тоже. Пока.

– Пока. – Она положила трубку левой рукой, правой в это время энергично двигая мышкой, и скоро сообщение – обширный массив нулей и единиц – появилось у неё на экране. Всё ещё сомневаясь, она открыла ещё три браузерных окна и принялась искать информацию о том, когда и как сообщение было принято, что про него уже известно и прочее.

Никакой ошибки. Сообщение было подлинным.

Рядом не было никого, к кому можно было обратиться, но она, откинувшись на спинку кресла, всё‑таки произнесла эти слова, слова, которые были мантрой участников программы SETI с тех пор, как их написал Уолтер Салливан в своей знаменитой книге:

– Мы не одни …

– Профессор Галифакс, правда ли, что мы можем никогда не догадаться о том, что пытаются нам сказать инопланетяне? – спрашивала ведущая – её звали Кэрол Офф – тогда, в 2009, в радиоэфире программы «As It Happens». – Я имею в виду, мы живём на одной планете с дельфинами, и до сих пор не знаем, о чём они говорят. Как вообще возможно понять, о чём говорят существа из другого мира?

Сара улыбнулась Дону, сидевшему в звукооператорской по другую сторону стекла; они много раз обсуждали этот вопрос.

– Ну, во‑первых, вполне возможно, что никакого языка дельфинов не существует, по крайней мере, такого богатого и абстрактного, как наш. У дельфинов меньший, чем у людей, мозг, если брать его в отношении к массе тела, и огромная его часть занята исключительно задачами эхолокации.

– То есть, возможно, что мы не расшифровали их язык, потому что и расшифровывать нечего? – спросила ведущая.

– Именно. Кроме того, из того факта, что мы с одной планеты, вовсе не следует, что у нас больше общего с ними, чем с инопланетянами. На самом деле у нас с дельфинами очень мало общего. У них даже рук нет, а вот у инопланетян они наверняка есть.

– Откуда вы знаете?

– Из того факта, что они построили радиопередатчик. Тем самым доказав, что они – технологически развитые существа. Они почти наверняка живут на суше, из чего, опять же, следует, что с ними у нас больше общего, чем с дельфинами. Чтобы заниматься металлургией и всем прочим, необходимым для радио, нужен огонь. Плюс, конечно, использование радио подразумевает понимание математики, и это тоже роднит нас с ними.

– Не все из нас сильны в математике, – сказала ведущая. – Но означают ли ваши слова, что тот, кто послал это сообщение, должен иметь много общего с тем, кто пытается это сообщение получить ?

Сара помолчала несколько секунд, раздумывая.

– Гмм… да. Да, я думаю, это так.

Доктор Петра Джоунз была рослой, безупречно одетой негритянкой лет тридцати на вид – хотя, как полагал Дон, насчёт работников «Реювенекс» никогда нельзя быть уверенным. Она была очень красива, с высокими скулами и живыми глазами и волосами, заплетёнными в дреды – стиль, который уже несколько раз входил в моду и выходил из неё. Она явилась для еженедельного осмотра Дона и Сары – часть её регулярной поездки по городам и весям, в которых живут клиенты «Реювенекс».

Петра сидела в гостиной дома по Бетти‑Энн‑драйв, скрестив свои длинные ноги. Напротив неё было окно, одно из двух, расположенных по разные стороны от камина.

На улице таял снег; наступала весна. Петра посмотрела на Сару, потом на Дона, и наконец, произнесла:

– Что‑то пошло не так.

– В смысле? – тут же отозвался Дон.

Но Сара просто кивнула, и её голос был полон печали.

– Я не регрессирую, верно?

Он почувствовал, как сердце пропускает удар.

Петра тряхнула головой, и бусины, вплетённые в её дреды, издали тихий стук.

– Мне очень жаль, – сказала она едва слышно.

– Я знала, – сказала Сара. – Я… где‑то внутри, я это знала.

– Но почему? – спросил Дон. – Чёрт возьми, почему?

Петра слегка приподняла плечи.

– Это большой вопрос. Наша команда работает над ним в эту самую минуту, и…

– Это можно исправить? – спросил он. Господи, пусть она скажет, что это можно исправить!

– Мы не знаем, – сказала Петра. – Мы никогда раньше не сталкивались с такими случаями. – Она помолчала, по‑видимому, собираясь с мыслями. – Нам удалось удлинить ваши теломеры, Сара, но по какой‑то причине новые конечные последовательности попросту игнорируются при воспроизводстве хромосом. Вместо того чтобы продолжать транскрипцию до самого конца ДНК репликаторный фермент останавливается там, где ваша хромосома заканчивалась раньше. – Она снова помолчала. – Некоторые другие биохимические изменения, которые мы запустили, также были отвергнуты, и мы тоже не знаем, почему.

Дон уже был на ногах.

– Это чепуха какая‑то, – сказал он. – Вы же говорили, что знаете, что делаете.

Петра сжалась, но потом нашла в себе силы. Дону слышался в её речи какой‑то слабый акцент – Джорджия?

– Послушайте, – сказала она, – я доктор, не пиарщик. Мы правда знаем о старении и запрограммированной смерти клеток больше, чем кто‑либо другой. Но до сего дня мы выполнили меньше двух сотен операций омолаживания людей более чем на десять лет. – Она слабо развела руками. – Мы всё ещё на неразведанной территории.

Сара смотрела на свои руки – покрытые старческими пятнами, с почти прозрачной кожей и вздувшимися суставами – лежащие у неё на коленях.

– Я останусь старой.

Это было утверждение, а не вопрос.

Петра закрыла глаза.

– Мне так жаль, Сара. – Но потом её тон стал чуть‑чуть оптимистичней, хотя этот оптимизм показался Дону неискренним. – Но кое что из сделанного нами всё же произвело благоприятный эффект, и ничто из этого не нанесло вреда. Разве вы не говорили в прошлый раз, что у вас прошли донимавшие вас боли?

Сара посмотрела на Дона и прищурилась, словно пытаясь разглядеть кого‑то очень, очень далёкого. Он подошёл к ней и встал рядом, положив руку на её костлявое плечо.

– У вас ведь должны быть хоть какие‑то идеи относительно возможных причин.

– Как я сказала, мы всё ещё работаем над этим, но…

– Но что? – спросил он.

– В общем, дело в том, что у вас был рак груди, миссис Галифакс…

Она сузила глаза.

– Да. И что? Это было давным‑давно.

– Когда мы обсуждали вашу медицинскую историю перед началом процедуры, вы рассказали нам, как его лечили. Химиотерапия. Радиация. Лекарства. Мастэктомия.

– Да.

– Так вот, один из наших специалистов думает, что здесь есть какая‑то связь. Не с успешным лечением, о котором вы нам рассказали. Но он хотел бы знать, были ли до этого какие‑либо неудачные попытки лечения.

– Боже, – сказала Сара. – Я не и вспомню таких деталей. Это было больше сорока лет назад, и я старалась вообще выбросить всё это из головы.

– Конечно, – мягко сказала Петра. – Возможно, нам стоит поговорить с докторами, которые вас лечили.

– Наш терапевт тех времён давно уже умер, – сказал Дон. – А онкологу тогда было за шестьдесят. Она, наверное, тоже уже умерла.

Петра кивнула.

– А ваш старый доктор не мог передать свои записи новому?

– Господи, нам‑то откуда такое знать? – сказал Дон. – Когда мы меняли доктора, то заполняли анкеты с медицинской историей, и я уверен, что мы разрешили передачу наших данных, но…

Петра снова кивнула.