Отметим сразу крайнюю неразработанность этого понятия в отечественной рок-журналистике. А точнее — отсутствие более или менее законченных попыток его определения. Ввиду этого позволю себе дать свое собственное, заранее с благодарностью принимая все критические замечания. Итак, концепция — это, с одной стороны, некая проблема, которая в той или иной степени решается в номерах данного альбома, а с другой — ответ на нее (проблему), который проявляется при восприятии всего альбома, т. е. не сводим к какому-то одному его элементу. Под элементами здесь я понимаю не только песни, но и название, и обложку, и эпиграфы. Концепция является не только сознательной, но и (может даже в большей степени) бессознательной установкой автора, ввиду своей (как и всего альбома) многозначности.

Таким образом, если сказано, что эти два альбома представляют собой две части единого целого, нужно доказать, что в них решается какая-то единая проблема. И этому условию Ангедония/Домой — удовлетворяют вполне. Здесь делается попытка определить положение в «обществе развитого социализма» «деклассированных элементов», т. е. людей, принципиально с ним не совпадающих и рефлексирующих по этому поводу (хотя это, кажется, одна из характеристик несовпадения — «винтик» о своем месте в механизме задумываться не должен). Две части демонстрируют два способа осознания этой проблемы: «извне» — мир, в котором я нахожусь, и «изнутри» — я в этом мире.

Разберемся поподробнее. Ангедония открывается простым и ясным положением: «Нас убьют за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам…» Далее идея развивается: что есть в таком мире человеческие качества, чувства («От Большого Ума», «Берегись!», «Рижская»), даются великолепные зарисовки («Медведь Выходит», «Декорации», «Гори, Гори Ясно») и, наконец, вывод — «Ангедония», alles genük, нельзя жить в этом кошмаре.

Стоит отметить отличный mix. Если в начале 60-х Спектор строил «стену звука», то сейчас Летов сооружает что-то вроде «лавы звука». Ударные, которые вносят структурность, убраны назад. Впереди — бас и скрежещущая, воющая, шуршащая гитара. Торжество энтропии. Когда включаешь на полную громкость, ЭТО начинает ползти на тебя, подавляя и засасывая. Саунд отлично дополняет концепцию: алогичный, липкий, ползущий, засасывающий мир.

Та же атмосфера на второй стороне. Хоть жить и противно, и не нужно, жизнь продолжается помимо твоей воли. Домой демонстрирует нам эту жизнь в сингулярном плане. Вначале общий фон: «На Черный День», затем детально, через «мы» («Деклассированным Элементам», «Продано») и через «я» («Полкоролевсгва», «Я Стервенею», «Рижская»). И каким же оказывается место такого рода личности (и личностей) в такого рода мире? Да разумеется — одиночество. Тотальное, галлюцинирующее[32], чреватое суицидом одиночество. Выхода нет. Строчка в последней песне «Домой!..» своей иррациональностью подчеркивает безысходность. Куда, домой? Здесь наша Родина, сынок.

Вполне понятный вопрос и не менее понятный ответ, к которому я полностью присоединяюсь. Концепция присутствует и ясно реализована.

Качество записи, по сравнению с предыдущими работами Летова, заметно возросло, что объясняется, видимо, АУКЦЫОНовской порто-студией. Все, что нужно, слышно. И фрагменты «индустриального хэппенинга» вполне в кайф.

Касаясь инструменталистов. Похоже, что древний принцип «Дворец строится из тех же кирпичей, что и хижина», продолжает действовать, и время для ГрОба летит незаметно. Но это так, брюзжание. На своей территории (панк-рок) они вполне неуязвимы.

Своеобразны соло Джефа. Что-то среднее между колокольным звоном и балалайкой. Как жаль, что люди с такой головой лишены возможности адекватно воплощать свои замыслы в жизнь! (Это относится и к Летову).

Барабаны, как уже было сказано, отведены назад, поэтому рассмотреть их внимательно не представляется возможным. Там же, где они слышны (тюменские записи), все так элементарно, что сказать опять-таки нечего.

Но в целом, все — в кайф. Это — панк, и стилистика соблюдена полностью.

Теперь выводы. Что же в конце концов из этого следует? Что за альбом мы получили? Здесь автор опять возвращается к выспренности. Это — отличная панк-лирика. Раньше у нас был один рациональный Летов, логично доказывающий, что жизнь — говно. Теперь появилась эмоциональная Янка, говорящая то же самое, но на более чувственном уровне. У медали сибирского рока появилась вторая сторона.

Нужно отметить еще одно достоинство Янки. У нее чисто женские стихи. Немногие наши рокерши (ко всему тому, что большинство из них носят этот титул явно незаслуженно), могут похвастаться этим. «Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах» может сказать только «она», никак не «он». А «Рижская»?

Дай ей Бог дальнейших успехов!

От издателя (А. Разумов).

Необходимо отметить, что рецензия на Ангедонию/Домой была написана задолго до трагического события в мае 1991. Автор передал рецензию непосредственно самой Янке и получил от нее одобрение и подтверждение о совпадении точки зрения И. Вана с собственным восприятием альбома.

Так что это никак не заметки по поводу…

Рецензии:

Один из последних альбомов «сибирского подснежника». Чрезвычайно депрессивная музыка. Саунд напоминает незабвенный ГрОб: грязный фузз, монотонный бас и гитарка сбоку. Временами атональные запилы для оживляжа. Все это выгодно оттеняет янкин голос. Много чисто русских образов: озера, медведи, дома. Но совковость забивает все! Прямо-таки посткакой-то психоделизм. Беззащитность в детских считалках. Пронзительность сродни башлачевской. Невольно вспоминаешь Мамонова: когда кругом тьма, появляется свет. Но цена этому свету слишком велика…

Доступно на кассетах…

Янка Дягилева успела всего за несколько лет стать культовой фигурой русского поэтического рока. Ее можно сравнивать со многими — внешне она напоминала Дженис Джоплин, балладными распевами — Джоан Баэз, фольклорными интонациями — Боба Дилана. И в тоже время Янка была не похожа ни на кого. В ее песнях как в зеркале, отразилась радость и боль загадочной русской души.

Альбом Домой! Был записан Янкой Дягилевой в 1989 годуй включает лучшие из ее ранних работ. Издается впервые.

Ангедония — диагноз, поставленный Янкой этому, увы, столь несовершенному миру. Нет, не боролась она, подобно Егору с Ромычем, на невидимом рок-н-ролльном фронте. Все ее творчество — крик о помощи еще не заболевшим полным отсутствием радости.

Вероятно, это один из ее самых мрачных альбомов. В первых песнях («По Трамвайным Рельсам», «От Большого Ума») еще есть проблеск надежды, желание вырваться из бредового мира серых фуражек и кабинетов, где с портрета улыбается «железный Феликс», хотя попытки уйти от всего этого могут оказаться неудачными… Жесткий саунд по-летовски надрывной гитары сменяется ритмичным боем акустики («Медведь Выходит»), лаконичным рассказом о том, как борются за право на жизнь загнанные в угол. На смену этому приходит тотальная истерика («Декорации»), а она замещается состоянием внутренней опустошенности («Мы По Колено», «Берегись»). После навеянной летовским сарказмом «Гори, Гори Ясно», «Рижская» выглядит, как депрессивно-обреченная.

Две последние песни стоят особняком. «Чужой Дом» как бы подготавливает нас к восприятию картины мира, разворачивающейся в заключительной композиции («Ангедония»). Собственно говоря, песней ее уже никак не назовешь, это, скорее, масштабное noise-полотно, представляющее господство ангедонии. Становится ясно, что все предыдущие песни альбома были лишь прелюдией. Здесь и взгляд на окружающее через призму собственного «я» («Убили меня, значит, надо выдумывать месть»), и емкий образ Родины («Православная пыль, ориентиры на свет — соляные столбы…»), и саркастически-безнадежные ужасающие «картинки» («Сатанеющий третьеклассник во взрослой пилотке со звездочкой повесил щенка — подрастает надежный солдат…»). В целом выстраивается, как бы постепенно собирается, подобно мозаике, огромное изображение вселенского Апокалипсиса, в котором растворяются все «Я» и «Мы», выплеснувшие свою истерику в первых песнях… Вокальная партия основана на интонациях русского народного плача-причета, которые своеобразной путеводной нитью проходят не только через альбом, но и через творчество Янки. Только если в песне «От Большого Ума» все распевы звучат мягко и придают свойственную русским песням лиричность и задушевность, то в «Ангедонии» они, подобно набату, предвещают чуть ли не конец света, а сама Янка предстает перед нами уже не просто страдающей русской девушкой, но женщиной-символом, эдакой юродивой провидицей.