Изменить стиль страницы
* * *

Можно сказать, что «Летов виноват в смерти Янки», а можно: «Не было бы Летова, не было бы и Янки, и ее песен». Суть-то одна — Янка неразрывно связана с Летовым, она — его придаток. А сколько еще этих придатков, поимённых и безымянных, многие из которых до сих пор делают или делали то, что подчас круче Летова (распавшаяся ТЕПЛАЯ ТРАССА, например). А белый свет и до Летова стоял, простите уж за нескромность, автор этих строк треть своих значимых вещей написал и имени Летова не зная. А самого Д. Аверьянова, автора «По Тонкому Льду», «Эхо Войны» и многих других ОХУЕННЫХ вещей, устраивает ли эта роль запущенного снаряда, слепого орудия в руках некоего божества? Короче, неужели исключительно Летову обязаны мы тем, что можем сегодня слушать Янку, ТЕПЛУЮ ТРАССУ или ПОГРАНИЧНУЮ ЗОНУ? Очень сомневаюсь. И даже более того, есть все основания думать, что по большому счету, он и ни причем тут вовсе (то есть, причем, конечно, но не Летов, а кто-то са-а-авсем другой, кто и самого Летова запустил).

А Фо Мин (А. Фомин).

«Свирепый Еж», Колтуши, 2(8)/97 г.

ПО ТРАМВАЙНЫМ РЕЛЬСАМ

«Эту песню не задушишь, не убьешь…»

Расцвет нашей рок-музыки, как известно, пришелся на 80-е годы. Под «апрельским ветром перемен» по всей стране открывались рок-клубы, проводились фестивали, семинары; рок обсуждали на «высших инстанциях» и т. д. Атмосфера всей этой рок-деятельности приобрела оттенок разрешенности, хотя гонения за рок-музыку все равно продолжались, порой — самые дичайшие. Привкус запрета, так притягивавший к року и скрашивавший его убогость, как музыки, понемногу сходил на нет, — естественно, что постепенно рок становился чем-то модным, в ряде случаев прокоммерческим, рассчитанным на массы. Казалось, рок-н-ролл превращается в мутное болото, чтобы всколыхнуть его, требовалось одно — вернуться назад, вспомнить как и с чего все начиналось. Людей, делавших это, было немного, но они были. В Новосибирске — Яна Дягилева.

Первые ее песни появились года с 86-го: «Порой Умирают Боги» (см. ТЛ № 16–97), «Нарисовали Икону» и др. Для песен той поры прежде всего характерна была предельная янкина открытость, искренность, полнейшее отсутствие какой-либо наигранности.

Нарисовали икону —
и под дождем забыли,
Очи святой мадонны
струи воды размыли,
Краска слезой струилась —
то небеса рыдали,
Люди под кровом укрылись —
люди о том не знали.
А небеса сердились,
а небеса ругались,
Бурею разразились…
Овцы толпой сбивались,
молнии в окна били,
ветры срывали крыши,
Псы под дверями выли,
метались в амбарах мыши.
Жались к подолам дети,
а старики крестились,
Падали на колени,
на образа молились…
Солнышко утром встало,
люди из дома вышли,
Тявкали псы устало,
правили люди крыши.
А в стороне, у порога
клочья холста лежали.
Люди забыли бога,
люди плечами жали…
(1986)

В 1987 году на I Новосибирском рок-фестивале Яна познакомилась с Егором Летовым — лидером крупно тогда наскандалившей ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Это знакомство впоследствии сыграло очень значительную, если не определяющую роль в дальнейшем янкином пути.

Многие видят только хорошее в сотрудничестве Янки и Егора… Все познается в сравнении, посему не удивляйтесь обилию летовского имени в этой статье. Получилось так, что известность Янка приобрела во многом благодаря Летову — все ее альбомы выпекались на ГрОбовской кухне, на иногородние концерты Яна выезжала вместе с ГО. В результате большинством аудитории Яна стала восприниматься с непременной привязкой к Егору — «творческой ветвью ГО», а ее группа ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ — лишь как одна из целой обоймы сибирских панк-групп. Саму Яну такое положение дел, видимо, устраивало — я не случайно упоминал о самых первых ее песнях, — медленно, но верно Янка влезла в тесные границы панк-рока, а ее песни постепенно приобрели не свойственную им ранее агрессию. Участие Летова в музыке ВЕЛИКИХ ОКТЯБРЕЙ давало себя знать: тяжелый, сырой, «фирменный» ГрОбовский звук, кривые, визжащие гитарные ходы… Несомненно, в некоторых случаях это ощутимо помогало в восприятии отдельных моментов:

С виду ложь — с гуся кровь, побежит со щеки,
Ни пропить, ни пропеть, ни слепить черепки,
Ни крестов, ни сердец — все злодейская масть,
Убивать-хоронить — горевать-забывать.
Поливает дождем первородная мысль,
Размывает дорожки — гляди, разошлись,
В темноте все в одну, все одно к одному
Не мешает другому
Лицу все к лицу.
Все к лицу подлецу, как родному отцу,
Не рассказывай, батя, и так все пройдет.
Чередой дочерей, всем раздеться, лежать,
Убивать-хоронить — горевать-забывать.
Побежали глаза по стволам, по рядам.
Покатилось лицо по камням, по следам
Безразмерной дырой, укрывая траву,
Насовсем позабыть — разузнать, да уснуть.
Только солнечный свет на просветах пружин,
Переломанный ужас на проломах дверей,
Несгибаемый ужас в изгибах коленей
В поклон до могил деревянным цветам.
(1990)

Но все равно сквозь грохот, дым и скрежет пробивалось то чистое и ясное, не укладываемое ни в какие музыкальные определения, что собственно и есть янкины песни.

Ожидало поле ягоды,
ожидало море погоды,
Рассыпалось человечеством —
просыпалось одиночеством,
Незасеянная пашенка,
недостроенная башенка,
Только узенькая досточка,
только беленькая косточка.
Не завязанная ленточка,
недоношенная доченька,
Отвязала белой ниточкой,
обмотала светлым волосом
И оставила до времени
вместе с вымытыми окнами,
Вместе с выцветшими красками,
вместе с высохшими глазками,
С огородным горем луковым,
с благородным раем маковым.
Очень страшно засыпать…
(«Выше Ноги От Земли», 1990)