До своего замужества я смеялась легко и непринужденно, и теперь эта милость природы вернулась ко мне. Дэниел, напротив, всегда ранее был тихим и педантичным человеком, но он часто усмехался в бороду, разделяя со мной какую-нибудь шутку. Я могла заставить его смеяться над старой ямайской песней, которых знала множество и пела на креольском английском.

В сентябре мне исполнился двадцать один год. Я позабыла о своем дне рождения, но о нем не забыл Дэниел. Мы бросили якорь у острова Синт-Эустатиус, и когда утром я вышла на палубу, то обнаружила на складном столике, которым мы пользовались для игр, уже готовый завтрак. Обычно мы завтракали и обедали на палубе, сидя на холщевых диванных подушках, используя при этом низкие табуретки как стол — для устойчивости при качке. В тот день на раскладном столике меня ждал свежий хлеб, испеченный Дэниелом за ночь, нарезанный кусочками ананас, сваренные вкрутую яйца, красиво нарезанные и сдобренные китайским соусом, который я особенно любила, и целый кофейник превосходного кофе.

И, только когда Дэниел поцеловал меня, поздравил с днем рождения и разложил для меня холщовое кресло, я вспомнила об этой дате. Потом мы, как на крыльях, летели на парусах к острову Сент-Китс, чтобы успеть пройти больше перед длительным бризом. После полудня мы бросили якорь возле крошечного островка для того, чтобы поймать лобстера. Это был один из необитаемых островков, которые мы облюбовали во время странствований.

В тот вечер, неподалеку от острова Сент-Китс, мы сидели под звездами на палубе и наслаждались ужином из лобстера. Когда ужин был съеден и запит напитком из лимона и ананаса нашего собственного изобретения, Дэниел сходил в каюту и вернулся, держа что-то на ладони: то был маленький кошелек из тонкой скрипящей кожи с красивой ленточкой-завязкой.

— Не может же быть двадцать первый день рождения без подарка, — улыбаясь, сказал Дэниел.

— Ну что ты, Габнор. Ты слишком добр ко мне. — На глаза мои навернулись слезы. То, что в нем содержалось, было легким и маленьким, почти невесомым. Несколько минут я медлила, стоя в свете палубного фонаря и гадая, что же это может быть. Наконец, я покачала головой: — Безнадежно гадать, да, Габнор?

Он погладил свою бороду и серьезно сказал:

— Думаю, да.

Я осторожно потянула за завязку кошелька и засунула туда руку — что-то сверкнуло в свете лампы: золотой диск, своего рода амулет — на толстой золотой цепочке-браслете. Я затаила дыхание. Иногда нам платили за услуги золотом, но не в достаточном количестве, чтобы окупить и двадцатую часть того, что лежало у меня на ладони; и, хотя мы неплохо существовали на наши заработки, мы никогда не могли тратить сверх того, что уходило на пищу и одежду, а также на ремонт нашего жилища.

На золотом диске был выгравирован рельеф корабля. И вновь я затаила дыхание от изумления: выгравированный корабль был точной копией «Кейси». Где и когда, изумлялась я, Дэниелу перепало золото? И цепочка, и амулет были более глубокого цвета, чем те самородки, которыми с нами расплачивались на Арубе. Несомненно, где-то там же он заплатил ювелиру, чтобы сделать цепочку, а возможно, также и золотой диск; но я была уверена, что гравировку сделал сам Дэниел, работая всю ночь напролет, пока я спала.

Что-то было в амулете — золотом, круглом — что пробуждало во мне смутные воспоминания, но я никак не могла возродить их четкими. Внезапно мне пришло в голову, что амулет не был отлит из золота на заказ, а когда-то был монетой. Если это правда, то монета должна была быть больше соверена, и я не могла сообразить, что бы это могло быть. Другого достоинства золотой монеты на Карибских островах не ходило. Я подумала о долгих часах, проведенных Дэниелем без сна, отшлифовывая поверхность, а затем медленно выгравировывая рисунок при помощи стальной иглы.

По моим щекам побежали слезы, а горло сжалось так, что я не могла говорить. Сжимая браслет в ладони, обвила руками его шею и прижалась лицом к его плечу.

— Спасибо, Габнор. Это самый прекрасный подарок, который я получила в жизни, — сказала я через несколько минут.

Он покачал головой.

— Это то немногое, чем я могу поблагодарить тебя за дружбу, милая Кейси. Это очень мало. А теперь давай вместе выпьем за твое здоровье.

Я рассмеялась, и мы подняли свои оловянные кружки с лимонно-ананасовым напитком. Если бы я была предусмотрительнее и обладала бы хорошей интуицией, то увидела бы в этом какое-то темное предзнаменование. Но я ощущала лишь тепло и уют. Никакой знак не принесли мне волны, ничто не нашептал ветер: я не знала, что эта счастливая глава моей жизни близка к завершению и что амулет, который я держала в руках, сделанный и подаренный с такой любовью, принесет мне несчастье — как кукла, наводящая порчу и изготовленная колдуном-обеа — и предаст меня в руки людей-зомби.

7

Мы выпили за мое здоровье, и я уселась рассматривать подарок. На обратной стороне амулета были заметны слабые следы обработки, и я с изумлением спросила:

— Ты сделал это из золотой монеты, Габнор? — Дэниел кивнул, и я, наконец, вспомнила, где я видела это. — О, теперь я вспоминаю. Это похоже на монету, которую ты дал мистеру Локхарту в тот день… — Я осеклась, поняв, что нарушила наше негласное правило: не говорить о прошлом. — Прости, — виновато добавила я.

Дэниел покачал головой:

— Извиняться не за что, дорогая моя. — Он стал задумчивым, его мысли унеслись далеко. — Иногда мне хочется поведать тебе, что стоит за тем давним визитом мистера Локхарта. Сейчас это уже неважно, но… — Он вновь надолго замолчал, а потом заговорил, будто и не заметил своей паузы: — Вот уже тридцать лет я несу чувство вины, и, возможно, оно станет чуть полегче, если я поделюсь с тобой. — Он положил свою руку на мою и улыбнулся. — Поделюсь со своей приемной дочерью, с другом и попутчиком.

По спине моей пополз холодок.

— Скажи мне, если только ты сам желаешь этого, Габнор. Я не настаиваю.

— Я полагаю, что время пришло, — сказал он. — Ты помнишь, что тебе говорил обо мне тот молодой человек?

Я сделала над собой усилие, чтобы вернуться в прошлое, откинув три года.

— Он сказал, что твое настоящее имя Ма Хо и что ты разрушил его семью, принеся его отцу позор и смерть. Но ведь эти обвинения нелепы. Ты никак не мог сделать такое.

Дэниел вздохнул:

— Спасибо тебе, Кейси, милая. Но, кажется, мистер Локхарт сказал сущую правду.

Я искала слова, чтобы возразить — и не находила. Дэниел взглянул на луну и продолжал:

— Его отец был основателем Торговой компании «Локхарт». Это была очень большая компания, она имела отделения в Шанхае и Гонконге, и крупнее ее была только «Джарден Мэтсон». Отец его был истинным гением торговли. Богач, но любил риск. Однажды, в Гонконге вся сеть его магазинов была уничтожена огнем, а еще большая торговая площадь погорела в Шанхае. Это было печально, но еще хуже был то, что сам Р. Дж. Локхарт был обвинен в поджоге.

— Как так?

— Есть два ответа на этот вопрос. — В его голосе звучала усталость. — Первый в том, что у него были большие финансовые затруднения, и он сделал это, чтобы получить страховку. Именно это утверждало обвинение на суде. Второй ответ — и истинно правдивый — в том, что кто-то намеренно обвинил его в поджоге, чтобы подставить. Кто-то сфабриковал дело против него.

— Сфабриковал? Но кто?

Дэниел долго молчал. Наконец он заговорил:

— Кейси, ты знаешь, что такое тонг?

— Тонг? Нет, я не знаю значения этого слова.

— Это тайное китайское общество, вроде сицилийской мафии или каморры в Италии. Каким-то образом семья Локхартов задела могущественный тонг, возможно, что это было связано с бизнесом. Лидеры тонга решили уничтожить Торговую компанию «Локхарт». Для этого было необходимо уничтожить самого Р. Дж. Локхарта. Был разработан план и разосланы приказы. Двум младшим членам тонга было приказано устроить пожар, а затем признаться владельцам страховой компании, что Р. Дж. Локхарт заплатил им деньги за поджог складов в Гонконге и Шанхае. И я был одним из этих младших членов тонга.