Должны ли мы теперь назвать Екатерину II, а вместе с ней и Россию агрессором? Ответом должно быть «да», но с оговорками. Ведь Россия была ничуть не более агрессивна, чем любая другая держава XVIII века: в конце концов, Пруссия захватила Силезию и по кусочку отщипывала от Саксонии и Польши; Австрия была ничуть не менее прожорлива по отношению к Польше, а до того попыталась еще поглотить Баварию, а затем обменять ее на австрийские Нидерланды; Франция присоединила к себе Лотарингию и, несомненно, проделала бы то же самое с Нидерландами, если бы ей это позволили; Швеция отторгла Норвегию от Дании; а Англия, разумеется, обирала все колонии Франции, до которых только дотягивались ее руки. Не было в этом и ничего удивительного, ведь все правители великих держав стремились расширить и округлить свои территории, дабы таким образом увеличить мощь нации и заслужить похвалу современников и нечто вроде земного бессмертия. Раздел соседних государств был общепринятым способом добиться подобных результатов^{594}. Да и что могло быть естественнее? Приходится лишь оплакивать тот факт, что, с одной стороны, советские историки оказываются вынуждены отрицать сам факт, что подобная политика существовала, а с другой — некоторые западные исследователи воспринимают ее же как свидетельство особой агрессивности русской и советской внешней политики.

Всем, кто участвовал в знаменитом крымском путешествии Екатерины II, была вручена одна из самых удивительных российских памятных медалей. На аверсе медали изображен профиль императрицы в обрамлении из ее титулов, а на оборотной стороне — карта с маршрутом путешествия. Надпись на реверсе сообщает, что путешествие предпринято в 25-ю годовщину восшествия императрицы на престол. Здесь же провозглашается, что путешественники руководствовались соображениями «пользы»[210].

Какова же была цель этого путешествия? Или, снова обращаясь к медали, в чем состояла его «польза»? Не сосредотачиваясь непосредственно на затасканном, даже пресловутом вопросе о «потемкинских деревнях», данная работа старается поместить крымское путешествие императрицы в исторический контекст.

Читая труды Монтескье, Бильфельда, Беккариа и Юсти, императрица извлекла из них общие принципы правления. Но адаптировать эти принципы к действительности «на местности» — это совсем другое дело. Не зная характера людей, их «гения», как могла она издавать для них законы? До какой степени существующее право должно приспосабливаться к местным традициям? И до какой степени может она распространить существующее право на недавно аннексированные или очень удаленные территории?^{595} Откуда правителю все это узнать? Так что начать с инспекционной поездки было логично.

Инспекционная поездка по своим владениям в XVIII веке была обычным явлением[211]. Корни его вполне могут лежать в посещениях вновь назначенными епископами своей разбросанной по обширной территории паствы, чтобы познакомиться с положением дел в епархии. Путешествуя из одного прихода в другой, они пытались понять духовные потребности различных общин, над которыми они теперь были поставлены. Вполне естественно было следовать этой модели недавно взошедшему на престол светскому правителю, который желает ознакомиться с унаследованными им владениями, или уже давно утвердившемуся правителю, который хочет осмотреть вновь приобретенные владения. Если «вновь приобретенный» понимать широко, то крымское путешествие как раз подходит под вторую категорию.

Петр I без устали совершал поездки, чтобы проинспектировать своих подданных. Он мог появиться почти где угодно и когда угодно, чтобы увидеть своими глазами, как выполняются его приказы. Несколько раз поездки даже заводили его надолго за границу, где он мог видеть, как другие народы решают свои проблемы. Однако с его смертью такие поездки приостановились. Возродила их Екатерина II. Она приехала в Россию в 1744 году и больше ее не покидала[212]. Но ее путешествия внутри империи были настолько протяженными, что к тому времени, когда она велела отчеканить медаль, о которой шла речь в начале статьи, ей была знакома большая часть территории России в пределах досягаемости. Крымская поездка, самое знаменитое из ее путешествий, вполне соответствует традиции ее инспекционных поездок.

1. Прибалтика, 1764 год

Первой и самой скромной из основных поездок императрицы была поездка в прибалтийские губернии — Лифляндию и Эстляндию, куда Екатерина отправилась 24 июня 1764 года из Санкт-Петербурга^{596}. Стремясь понять ситуацию в прибалтийских провинциях, императрица посетила Нарву, осмотрела флот в Ревеле, понаблюдала за инсценировкой морского боя в Балтийском порту, побывала в Пернове, Риге и Митаве и в конце июля через Нарву вернулась в Петербург^{597}. Эту поездку длиной в месяц императрица предприняла, в частности, для того, чтобы посмотреть, насколько продвинулась интеграция прибалтийских народов в империю.

Из увиденного Екатерина поняла, что до завершения этого процесса еще очень далеко. Дворянство по-прежнему сохраняло местные политические и экономические привилегии, подтвержденные для них Петром I сорок лет назад. К тому же императрицу потрясло бедственное положение прибалтийского крестьянства. Потеряв возможность распоряжаться землей, которую они обрабатывали, прибалтийские крестьяне оказались в еще худшем положении, чем русские крестьяне^{598}. В общем, предстояло еще много работы, особенно в установлении прав собственности на землю.

Спустя чуть меньше трех недель после начала поездки в Риге Екатерина получила известие о попытке освободить из заключения бывшего царя Ивана VI, который и погиб в результате этого происшествия. Благодаря усилиям находившегося в Петербурге Никиты Ивановича Панина положение держалось под контролем, но императрица тем не менее поспешила назад в Петербург, чтобы наблюдать за расследованием, она прибыла туда 25 июля[213].

Несмотря на то что поездку пришлось прервать, Екатерине удалось восстановить традицию. Она рассчитала поездку так, чтобы обследовать область, отдаленную от центра государства. Более того, территория, которую надлежало инспектировать, отличалась культурой и традициями от центральных областей. С другой стороны, путь туда и обратно проходил только по суше: до водных путешествий было еще далеко. И, вероятно, как раз из-за трудностей, связанных с сухопутным путешествием, никто из российской знати и иностранных дипломатов не был приглашен. Пока это была только рабочая поездка. 

2. Среднее Поволжье, 1767 год

Во многих отношениях путешествие императрицы по Среднему Поволжью предварило ее крымское путешествие. Подготовка к путешествию проходила зимой и в начале весны 1767 года, когда большая часть привилегированного общества была занята выборами делегатов в Уложенную комиссию^{599}. Екатерина со свитой отправилась по суше из Москвы 28 апреля и 1 мая прибыла в Тверь. Там ее уже ждали шесть специально построенных галер и судов с припасами. На следующий день суда снялись с якоря, и флотилия почти с двумя тысячами человек на борту направилась вниз по Волге мимо Рыбной слободы, Ярославля, Костромы, Кинешмы, Нижнего Новгорода, Чебоксар, Казани (где путешественники остановились на неделю), Симбирска, откуда путешественники двинулись к Алатырю, Арзамасу, Мурому, Владимиру и Коломенскому^{600}. На борту находились такие представители российской знати, как Григорий Григорьевич и Владимир Григорьевич Орловы, Иван Григорьевич и Захар Григорьевич Чернышевы, Иван Перфильевич Елагин, Дмитрий Васильевич Волков, не говоря о большей части дипломатического корпуса, который добрался, правда, только до Костромы^{601}. Чтобы занять себя во время скучных переходов, Екатерина и некоторые придворные переводили на русский исторический роман Жана Франсуа Мармонтеля «Велизарий»[214]. Водная часть путешествия закончилась в Симбирске, где путешественники сошли на берег и направились в Москву. По прибытии в древнюю столицу императрица открыла заседания Уложенной комиссии.