Хакасская тайга зверем и птицей богата.

Ерофей постоянно наблюдал филина, видел, как тихо вдоль берега проходили маралы, к избушке часто наведывался колонок, на недалеком болоте в тихие вечера, чавкая, кормился кабан. Но все это было недоступно человеку, ходившему на протезе. «Решил я устроить вблизи от домов солонец — в тайге это лучшая из приманок. Через несколько дней наблюдаю следы. Олени и кабарга приходили солонцеваться. Значит, надо делать засаду… Сел и в первый же вечер вижу — тихо идет к солонцу маралуха. Но стельная — по всем законам стрелять нельзя. И хотя никакой бог не покарал бы меня, стрелять я не стал. Вернулся в потемках к избушке ни с чем… Через день снова сел караулить. И вижу: вблизи солонца по чью-то душу затаился медведь — мой враг и мой конкурент. Как видно, зверь, озадаченный странной моей походкой, внимательно меня изучал. Но я решил показать ему силу. Стрелять не стал, но, вскочив, громко крикнул.

Любопытно, что в отличие от первого этот зверь испуга не показал. Оглядываясь, тихо пошел в тайгу. Умный зверь, возможно, понял мою беспомощность и, как знать, мог наметить в жертву себе».

На солонце Ерофей все-таки подстерег молодого марала. Это силы его укрепило, но дело, ради которого он тут высадился, продолжало хиреть. То ли от холода, то ли еще от чего пчелы едва долетали до прилетной доски и, скрючившись, замирали. «То же самое наблюдал я у красных муравьев». Две семьи пчел слил Ерофей в одну более сильную. Но ясно было, как говорят пчеловоды, «из этого роя не вышло ничего». И одинокая жизнь в тайге стала для Робинзона невыносимой. Но как подать бедственный знак?

Тут как раз сел на косе вертолет с туристами с Горного Алтая. Торопясь, Ерофей написал Агафье записку примерно такого же содержания, какую чеховский Ванька Жуков написал дедушке Константину Макаровичу…

Этот же вертолет мог бы переправить Ерофея в обитель на Еринате, но пощадил Ерофей пчел. Они были в разлете, и на произвол судьбы их бросать не хотелось.

Связь с «большой землей» была установлена. Агафья поняла: Ерофей терпит бедствие. И однажды под вечер отшельник услышал два женских голоса — Агафьи и еще один незнакомый. Гости принесли свежего хлеба, домашних гостинцев. И Ерофей впервые за полтора года заплакал.

Решено было: первый же вертолет Агафья попросит перевезти Ерофея «домой». Поставив улей в погреб, Ерофей стал ждать. И вертолет прилетел. Человека со всклоченной бородой, чуть одичавшего и на костылях, посадили в машину.

«Ну, вот я и дома!» — сказал пчеловод, улыбаясь и глотая слезы от радости. И все были рады возвращению. Визжали от восторга и прыгали кобелек Тюбик и постаревшая Ветка.

Какая будет жизнь, Ерофей не знает. Но Агафья сказала: «Грех человека бросить в такой беде».

В этой точке мы и застали события. Наш вертолет, переправляя Агафью с ключей, сел на площадке, где Ерофей бедовал полтора года, — забрали все, что он наготовил там для хозяйства Агафьи, а главное, улей. Ерофей еще надеется жить пчеловодством. «А на крайний случай буду тут дровопилом и дровоколом».

Такова хроника жизни на Еринате.

_{Фото автора. 17 декабря 1999 г.}

Снежная благодать

(Окно в природу)

В Кении мы специально сделали остановку, чтобы полюбоваться всемирно известной горой.

«Ну вот, сбылась мечта идиота — вижу! — шутливо сказал мой спутник. — Снег — в Африке…» «Снег, снег, — воодушевился, словно турок на стамбульском базаре, наш проводник. — Снег!» Он говорил так, как будто сделал нам, сидевшим в машине, драгоценный подарок. «А что такое снег?» — спросил я молодого кенийца. Он не знал. Но он понимал, что это красиво. Не зря же американцы и европейцы приезжают сюда.

«Его бы к нам в Тамбовскую область где-нибудь в феврале. Вот нагляделся бы». Мы шутили, но каждый был счастлив, что видит знаменитую гору и, конечно, диковинное для Африки белое пятнышко на вершине Килиманджаро.

Еще разговор о снеге случился у меня на Аляске, где в горах лежат четырехметровые пласты снега, и где зимой к колесам маленьких самолетов крепят лыжи, и где охотники ходят на сетчатых «лапках», слегка похожих на теннисные ракетки. Такой снаряд не позволяет человеку по снегу скользить, но держит ногу, как держит он куропатку, у которой ноги в жестких, упругих перьях, как держат зайца, у которого лапы так велики, что впору вспомнить о лапте.

И такой вот разговор на Аляске о снеге был у нас с русским попом-старовером. Староверы на Дальнем Востоке в Гражданскую войну переправились тайно через Амур и осели в Китае. А потом, когда революция победила и здесь (1949 г.), русских попросили куда-нибудь удалиться. Организация Объединенных Наций взяла их под опеку и помогла перебраться кому в Австралию, кому в Южную Америку. «Чего же в Америке не задержались?» Старик подумал.

«Ты знаешь, Василий, климат (ударение сделал он на последнем слоге), климат не наш — снега нету. Русскому человеку снег нужен. Вот и добрались до Аляски».

Русский человек любит снег, хотя к концу зимы и начинает его поругивать. И когда хочет сказать о чем-то уже ненужном и невозвратном, скажет: «Нужен, как летошний снег».

А как ждут снега к Новому году! И если он запоздал или растаял, сетуют: «Ну что за праздник без снега!»

А что в природе? Поглядите на красногрудых птиц, сидящих на заиндевелых деревьях. Очень похожи на краснобокие яблоки. И чудо-названье птицы: снегирь. Произнесите вслух, и вы почувствуете безошибочность слова.

Снега природа ждет. Знает, что небеса вывалят, вытрясут его непременно, и загодя все начинают к снегу готовиться. Несколько животных — зайцы, белые куропатки, горностаи, ласки, песцы — понемногу начинают белеть.

У зайца сначала белеют живот и ноги. А если снег задержался, заяц успевает весь побелеть. И нет ничего страшней для косого, чем лежать белым, заметным, далеко видным. Как избавленье от мук встречает он снегопад.

Все побелевшие сразу становятся невидимками. Только темные глазки блестят да черная кисточка на хвосте выдает горностая.

Зачем эта кисточка мышелову? Своих узнавать?

А скорее всего, хищников сбивать с толку. Сделает горностай обманное движение хвостиком в сторону, и хищник, одураченный, дает юркому горностаю выиграть секунду-другую и скрыться.

«Снег», — произнес африканец русское слово. А у народов Севера, видящих снег почти круглый год, такого слова в языке нет. Зато у них есть много названий состояния снега: пороша, крупа, метель, поземка, пурга, гололед, наст…

Для жителей Севера, чья жизнь связана с оленем, страшнее всего оттепель — мокрый снег. Мороз после нее непременно вернется, и снег покроется жесткою коркою льда.

Олень, сам добывающий корм из-под снега, обречен — он режет ноги о наст, у него кровоточат губы. Две беды оленеводов на Севере: летом — гнус, зимой — наст.

Но наст в тундре — происшествие чрезвычайное. А снег для многих животных — спасительное одеяло. Чем суше снег, тем в нем теплее. Без этого покрывала много животных даже в средних широтах мороза не выдержали бы.

Белая куропатка нехотя покидает ночлег под снегом.

У многочисленной мышиной братии вся зимняя жизнь — под снегом. В теплом гнезде выводят мышат, по тоннелям, проложенным во всех направлениях, мыши прогуливаются, ходят в гости друг к другу. Иногда по специально прорытому колодцу поднимается мышка к снежной поверхности «проветриться». Отваживается в солнечный день иногда пробежаться, оставляя красивую, как на швейной машине пройденную, прихотливую строчку следов.

Часто мыши в снежных своих коридорах дерутся, привлекая писком лисиц. Мышиную возню они слышат при толще снега в полметра на расстоянии пятнадцати — двадцати шагов.

Я это много раз проверял на лыжне. Лиса охотно пользуется накатанным снегом. Но услышала мышь — сейчас же туда. На мгновенье замирает над этим местом, подпрыгивает, чтобы носом вниз, возможно, глубже вторгнуться в снег и резво-резво работает лапами. В белой морозной пыли мелькает только рыжий пушистый хвост…