-- Теперь, княжна Екатерина Долгорукая, вы свободны и можете идти в тронный зал. Я желаю, чтобы вы присутствовали при сегодняшней торжественной церемонии, -- пренебрежительно обратилась она к Долгорукой.

   Та, бледная, вышла из покоев императрицы.

   -- Ступайте и вы все! -- приказала Анна Иоанновна остальным фрейлинам.

   В эту минуту, "по своему праву", без доклада вошел Алексей Долгорукий. Злобно, хитро, исподлобья оглядел он величественно-пышную фигуру ненавистной Анны Иоанновны и спросил, низко кланяясь:

   -- Вы готовы, ваше величество?

   -- Как видишь, князь Алексей. А у вас все готово? -- И Анна Иоанновна впилась каким-то особенным, загадочным взором в лицо того, кто вкупе с Голицыными подкопался под самодержавие ее трона.

   И невольно смутился Алексей Долгорукий.

   -- Да, ваше величество, все готово. В тронном зале собрались все. И митрополит уже приехал, -- ответил он.

   -- А, и он? И ему хочется поглядеть, как русская царица и императрица будет подписывать отречение от своих исконных державных прав?

   -- Ваше величество!

   -- Ничего, ничего, князь Алексей, я ведь шучу!.. -- криво усмехнулась Анна Иоанновна. -- Будь покоен: я никогда не забуду твоих услуг. Сейчас я выйду. Но прежде я хотела бы повидать тех двух лиц, кои испрашивают у меня аудиенции. Один из них -- Бирон. Он был мне предан и верно служил мне, когда я была жалкой загнанной герцогиней Курляндской. Пусть он, как обер-камергер, поведет меня и к ступеням трона. Другой -- синьор Джиолотти. Он спас меня от болезни. Ему тоже первое место. Так вот ты и впусти их, князь Алексей.

   -- Кого же пригласить первым, ваше величество? -- спросил Долгорукий, заметно вздрогнув и побледнев.

   -- Синьора Джиолотти, -- приказала Анна Иоанновна.

XIX

ИМПЕРАТРИЦА, КУДЕСНИК И "КОНЮХ"

   -- Ваше величество! -- прозвучал знакомый властный голос, и, прежде чем Анна Иоанновна успела опомниться, к ее ногам склонился великий чародей и пылко воскликнул: "Soit bêni ce jour, votre Majestê! Le dernier acte de votre tragêdie est fini..." {Да будет благословен сей день, ваше величество! Последний акт вашей трагедии сыгран... (фр.).}

   -- Так это -- правда? Меня не обманывают? -- пролепетала Анна Иоанновна.

   -- Нет, нет, ваше величество. В то время как мы говорим с вами, сюда уже тайно приближаются те силы, которые должны спасти вас.

   -- И сейчас все окончится?

   -- Все, все, государыня. Вчера я уже видел все то, что совершится сегодня, и сегодня вы мне дадите кольцо самодержавной императрицы.

   Анна Иоанновна была окончательно потрясена. Джиолотти, великий магистр таинственного ордена, осыпал ее руки страстными поцелуями...

   -- Там, ваше величество, ожидает вас тот, кто сыграл большую роль в вашей жизни и который будет играть еще большую. Пусть он войдет. Но... -- тут Джиолотти близко наклонился к уху Анны Иоанновны и таинственно зашептал: -- Но, ваше величество, вчерашнюю ночь с национальным русским инструментом --гуслями -- вы должны искупить.

   Анна Иоанновна вся побелела.

   -- Как?! -- отшатнулась она. -- Вы это знаете?!

   -- Это знаю не только я, но и он. Поэтому вы, лишь только он войдет, должны будете поздравить его с будущей герцогской короной Курляндии.

   -- А разве это случится когда-нибудь? -- затрепетала Анна Иоанновна.

   -- Без сомнения. Я предрекаю вам и ему это важное событие. Или вы мне не верите? -- сверкнул глазами Джиолотти.

   На пороге стоял Бирон в парадной форме.

   -- Эрнст! -- тихо слетело с губ императрицы.

   Бирон был бледен. Его глаза сверкали худо скрытой злобой, голова надменно запрокинулась назад. Он быстро и решительно подошел к Анне Иоанновне и хрипло произнес:

   -- Я полагал, что русская императрица никогда не может так низко пасть, чтобы забавляться со своими развратными смердами. Я полагал, что к трону, который добыл я вам, вас поведу я. Но, кажется, я ошибся? Прикажете мне позвать князя Ивана Долгорукого? Может быть, и теперь, в эту страшную минуту, когда ваша судьба висит на волоске, у вас явится желание позабавиться игрой на гуслях? -- И вдруг Бирон грубо схватил Анну Иоанновну за руку: -- Слушайте, Анна: еще не все произошло, еще вы не освобождены, еще вся сила в наших руках. Понимаете вы это? -- А затем он опустился перед смятенной императрицей на колени и пылко воскликнул: -- Моя дорогая Анна, за что вы так жестоко надсмеялись надо мной? Ведь я безумно люблю вас. За вас я готов отдать последнюю каплю крови. -- Бирон вскочил. -- Говори, отвечай: ты моя?

   И Анна Иоанновна покорно ответила:

   -- Твоя.

   -- Ты больше никогда этого не сделаешь? Ты не изменишь твоему Эрнсту?

   -- Не изменю.

   -- Так вести тебя туда, в этот страшный зал? -- Веди!..

XX

ДА ЗДРАВСТВУЕТ САМОДЕРЖАВНАЯ ИМПЕРАТРИЦА!

   Тронный зал дворца имел необычайно торжественный вид. Все верховники были уже в сборе. В своих роскошных мундирах, сверкающих алмазными звездами и золотым шитьем, они, образовав особую группу, вели тихий разговор. Здесь -- как это возможно только во дворце с его интригами -- "враг" дружески-любезно беседовал с "врагом".

   На лицах всех собравшихся можно было прочесть острое ожидание чего-то решительного, важного. Сегодняшнее официальное провозглашение Анны Иоанновны императрицей, событие, которое должно было случиться вот сейчас, невольно волновало всех. Но в то время как одни ликовали, другие стояли с понурыми, бледными лицами.

   К числу первых принадлежали те верховники-конституционалисты, которым удалось в Митаве вырвать подпись Анны Иоанновны на ограничительной грамоте; к числу вторых -- все те, которые предчувствовали для себя ужас полновластного владычества отдельной кучки лиц вроде Голицыных и Долгоруких.

   Ни для кого не являлось тайной, что при провозглашении Анна Иоанновна вторично должна будет отречься от всех прочих прерогатив самодержавной царской власти.

   Центром всеобщего внимания являлись князья Голицыны, в особенности Дмитрий, и князья Долгорукие --

   Алексей и Иван. Это были те, кто через час-два должны были явиться настоящими вершителями судеб Российской империи.

   Как ни старался князь Алексей Долгорукий владеть собой, его волнение невольно бросалось всем в глаза. Он был бледен, как никогда. Его взоры беспокойно блуждали, отыскивая фигуру Ивана. А тот со своим красивым, развратным лицом стоял с младшим Голицыным. Он что-то рассказывал последнему и, сверкая белыми зубами, довольно громко, без стеснения хохотал.

   -- Что это с князем Алексеем Долгоруким? Смотрите, как он бледен и расстроен!.. -- слышались тихие голоса.

   Князь Дмитрий Голицын, беседовавший с Алексеем Долгоруким, тоже не мог не заметить его расстроенного вида и тихо спросил:

   -- Что с тобой, князь Алексей? Ты взволновался, гляди: у тебя даже руки ходуном ходят.

   Какая-то судорога пробежала по лицу всесильного вельможи, и он ответил:

   -- Я думаю, что и ты, князь Дмитрий, не вполне спокоен.

   -- Я? И не думаю волноваться!.. -- усмехнулся Голицын. -- Через час все будет окончено. Она станет императрицей, но править государством будем мы.

   -- Слушай, князь Дмитрий, -- начал шепотом Долгорукий. -- Слушай! Тяжелое предчувствие мучает мою душу. Сердце ноет, словно беду слышит.

   -- Что это ты, князь Алексей, в бабьи приметы веровать стал? Стыдись, -- улыбнулся князь Голицын.

   -- Ах, князь Дмитрий, ты вот все шутки шутишь, а я зорко ко всему приглядываюсь.

   -- Ну и что же ты увидел?

   -- Большую перемену в ней. Вот уже несколько дней, как она голову подняла, на меня поглядывает насмешливо, вроде бы с издевкой. Это, помяни мое слово, неспроста.