Вот после такого приказа Брюс и отправился домой.

   -- В Москву, так Москву, -- говорит Брюс.

   А царь все-таки думал, что Брюс проснется и придет прощения у него просить. Только утром ждет -- Брюс не приходит. Вот он сам к нему направляется. А Брюс забрал с собой свои книги, бумаги, подзорные трубы и все свои причиндалы, которые нужны по его науке, и сел в свой воздушный корабль. А у него такой корабль был, вроде как теперь аэропланы... Ну, сел в этот корабль. А Петр бежит и кричит:

   -- Стой, Брюс!

   Только Брюс не послушал, надавил кнопку, корабль и поднялся. Взяло тут Петра большое зло, выхватил он пистолет -- ба-бах! в Брюса... Но только пуля отскочила от Брюса и чуть самого царя не убила. А Брюс кричит с корабля:

   -- Ваши пули для нас ничего, а вот от наших, говорит, мыслей вы покоробитесь!

   И взвился корабль его птицей. А народ собрался, смотрит и крестится:

   -- Слава тебе, Господи, -- говорит. -- Унесли черти Брюса от нас.

   Невежество, понятно. Ведь у этого народа какое понятие про Брюса было? За колдуна его почитали, и думали, что он все болезни на людей насылает. Теперь дури в России много, а раньше еще больше было. Ну, только какое дело до этого Брюсу? Колдун? Ну и пусть. А он свой путь исправно на Москву направляет. И вот прилетел, закружился, как коршун, высматривает, где Сухарева башня стоит... Высмотрел и опустился. Тут полны улицы, полны площади народа... Кто радуется, а больше все ругают:

   -- Не было, говорят, печали, черти накачали: нелегкая Брюса принесла.

   А Брюс принялся в башне работать. Тут один генерал приходит и стал выпытывать, что тот приготавливает. А Брюс говорит:

   -- Да тебе-то что? Ну, приготавливаю. Можешь ли это понять? Я, говорит, в твои дела не вмешиваюсь, ничего от тебя не выпытываю.

   А генерал говорит:

   -- Мое дело иное -- я генерал.

   -- Ну, и я генерал, -- говорит Брюс. А генерал смеется:

   -- Какой, говорит, ты генерал? Ты кудесник. Тут Брюс и разъяснил ему:

   -- Ты, говорит, по аполетам генерал, а я по уму генерал. Сорви, говорит, с тебя аполеты, кто скажет, что ты генерал? Дворник, скажут.

   Тут генерал рассердился и давай его ругать.

   -- Ежели, говорит, на то пошло, я твою башку к чертям разнесу! Наставлю, говорит, орудии, да как тресну, так от тебя, стервы, только клочья полетят.

   Брюс на это отвечает:

   -- Ежели я стерва, так зачем ты пришел ко мне? Пошел, говорит, прочь! -- и в шею выгнал генерала.

   Вот этот господин генерал, его превосходительство, и распалился, помчался в казарму и отдал приказ, чтобы немедля разбить из орудий Сухареву башню. И сейчас привезли пять орудий, наставили на башню... Вот скомандовали: "пли!" И ни одна пушка не выстрелила. Принялись солдаты мудрить и так, и этак -- ничего не помогает, словно это не пушки, а бревна. А Брюс стоит на башне, смеется и кричит:

   -- Вы -- дураки! Зарядили песком орудия и хотите, чтобы они дали огонь.

   Генерал приказал разрядить одно орудие. Разрядили. Смотрят -- вместо пороха песок и в других то же самое. А народ, который тут собрался, говорит генералу:

   -- Вы, ваше превосходительство, лучше увозите свое орудие, не то, говорят, Брюс того вам наделает, что век не человеком будете.

   Тут генерал и того... испугался и скомандовал, чтобы уводили орудия в казарму. А как привезли, смотрят солдаты -- порох настоящий в орудиях. Доложили генералу. А он и руками машет:

   -- Ну его к чорту, этого Брюса, говорит, с ним только грех один. -- И отступил от Брюса.

   Да мало ли еще проделывал Брюс... Вон Лев Толстой говорил: "Брюс на всю Россию был самый чудесный человек". И верно. Ведь иной-то и не поверит, какой он был искусник.

   У него служанка была, сделанная из цветов: подавала, комнату убирала. Теперь вот доискиваются до этого секрета и дойти никак не могут: локомотив плохо действует.

   А Брюс-то вон как шагал: на тысячу лет вперед погоду предсказывал. А теперь эти самые барометры. Посмотришь -- одно только смехотворство. Указывает стрелка: "ясная погода". А на дворе-то жарит дождище как из ведра. По мостовой реки бегут. Что же это, мол, ваш инструмент врет? Говорит: "ясная погода", а вон какой хлещет дождь! Или, по-вашему, называется это прекрасная погода?

   -- Да тут, говорит, что-то винтик в каприз ударился.

   -- И примется крутить этот винтик. -- Теперь, говорит, в полной исправности.

   -- А что, спрашиваю, показывает?

   -- Да теперь, говорит, на завтрашний день предрекает: "пасмурно, а к вечеру дождь".

   Ну, утром встаешь... Солнце -- и ни единой тучки!.. Ну, думаешь, к вечеру дождь соберется... И вечером хорошая погода, и заря ясная... -- Что же это, мол, наше здоровье, механизм-то ваш подгулял? Вы бы салом его смазали, что ли...

   -- А чорт его знает, что он врет! Только, говорит, зря деньги загубил на такую дрянь! -- да обземь его... И вылетели винты, стрелки, пружинки дурацкие, крючочки - этот поганый механизм...

   А почему он действует с обманом? А все по единственной причине: слаба гайка -- дойти не могут и только пыль в глаза пускают. На словах -- мастера: все теория-матушка отдувается, а как практики коснется, то и примутся выдумывать эти стрелки, стержни. Понятно, без теории практики не бывает, но практика теорию побивает. А у Брюса всегда теория с практикой сходилась. Вот от этого самого и ошибки не выходило... Ну, и голова на плечах была, а не тыква!

   А вот насчет смерти его не знаю, как и сказать: тут надвое рассказывают. Одни говорят, что лакей не полил его живой водой. Это будто он выдумал живую и мертвую воду, чтобы стариков превращать в молодых. Вот взял, изрубил в куски своего лакея. А тот лакей был старый... Ну, изрубил, перемыл мясо, полил мертвой водой, все тело срослось, полил живой водой -- лакей стал молодым. Потом Брюс сам захотел помолодеть. Научил лакея. Вот изрубил его лакей, полил мертвой водой -- тело срослось. А живой водой не полил. Ну, видит -- умер, похоронили...

   А вернее всего он улетел, потому что ежели бы он умер, то остался бы воздушный корабль, а то его нигде не могли найти. Это так и было: сел на корабль и полетел, а куда -- неизвестно. И трубы забрал с собой. Вот начальство видит -- нет Брюса, и написало царю: "Брюс неизвестно куда девался, какое распоряжение будет насчет его книг, порошков?" А Петр написал: "Не трогать до моего приезда". Через сколько-то времени приезжает. Заперся в башне и трое суток рассматривал книги, порошки. Туда ему обед и ужин подавали. А народ собрался, ждет, что будет. Вот на четвертые сутки приказывает царь вылить в яму все эти Брюсовы жидкости, а порошки сжечь на костре, книги и бумаги замуровать в стену этой самой башни.

   -- Но, говорит Петр, главных-то книг нет. Должно быть, спрятал в потаенном месте.

   Ну, замуровали. И приказал царь запереть башню на замок и сам печати к двери приложил сургучные. И приказал поставить часового с ружьем. И уехал царь, и тут вскорости помер.

   После него другие царствовали. А только у Сухаревой башни все ставят часового. Вот стала царствовать Екатерина Великая. Докладывают ей насчет Сухаревой башни. Она говорит:

   -- Не я ее запечатывала, и не мне ее распечатывать. А часовой, говорит, пусть стоит. Как, говорит, заведено, так пусть и будет.

   Ну и другие цари такой же ответ давали.

   Вот взошел на престол Александр Третий. Был он на коронацию в Москве. Едет осматривать город и проезжает мимо Сухаревой башни. Часовой встал на караул -- честь отдает. Вот царь спрашивает генерала:

   -- А что хранится в этой башне? А генерал отвечает:

   -- Не могу знать.

   Царь приказал кучеру остановиться, выходит из коляски, спрашивает часового:

   -- Что ты, братец, караулишь?

   -- Не могу знать, ваше императорское величество, -- говорит часовой.