— Ну, и я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а рот не попало.

Дед отложил подшитые валенки и стал собирать разложенный по лежанке сапожный припас.

Бабка, зевнув, перекрестила рот и остановила прялку.

— Засиделись, — кивнул дед и встал. — Тём, тебе в первую завтра?

— Да, — Артём тряхнул головой и встал.

И как всегда, дед, убрав всё, отправился на крыльцо покурить. Артём пошёл с ним. Не курить, а постоять рядом, поговорить.

— Дед, у нас на саженцы записываются. Мне как?

— Пишись, конечно, — пыхнул дымом дед.

Они стояли рядом на крыльце в сапогах на босу ногу и в накинутых на плечи куртках.

— Огород делать надо, не прибыток — так добавок.

Артём покосился на деда.

— Дед, а что, мы и огород сняли? Ну, как горницу.

Дед долго молча курил, а Артём терпеливо ждал, хотя мороз уже прихватывал за уши.

— Женюсь я, Тём, — сказал наконец дед. — Одной семьёй жить будем.

— А мы как же? — глухо спросил Артём. — Мне что, с малыми уходить?

— Дурак ты, Тёмка, — улыбнулся дед. — Мне она жена, а вам бабка, вы ей — внуки. Понял? Сказал же, одной семьёй будем. И дом будет весь наш, и огород, и хозяйство всё.

Артём кивнул, соображая.

— Так оно, конечно, дешевле будет. Ну, чем нанимать.

Дед долго от души хохотал, едва не выронив сигарету.

— Хозяйственный ты у меня, — он взъерошил Артёму с затылка на лоб волосы. — Айда на боковую.

Артём не любил и боялся, когда его трогали, но деда терпел. У деда все права, и не для боли это, и не для другого. Дед же знает, кто он, кем был до Свободы, и никому не сказал, и вообще…

После крыльца в доме даже жарко и пахнет жилым теплом. Они на ощупь пробрались к свои постелям и легли.

Артём, как всегда, подвинул Саньку — тот раскидывается, руки и ноги во все стороны на всю длину, а Лилька всегда клубочком сворачивается — и вытянулся на краю. Одеяло ватное, тёплое. Ну что ж, если как дед говорит, одной семьёй, то, может, не так уж плохо и будет. Он устало закрыл глаза. Завтра ему в первую, и завтра уроки делать, русский, английский, арифметику, а по истории им рассказывать будут, пока они плохо читают, то не по учебнику, а с голоса учат, интересно, а сеянцы и рассада совсем разные, на какие же записываться, он даже не знает, что есть в огороде, а чего нет, а с бабкой разговаривать он не любит, она, как надзиратель, ворчит и ругается, и командует, пусть дед у бабки выспросит, а он уже у деда узнает всё… Мысли были спокойные, сонные.

Учёба в школе оказалась на удивление интересным занятием. В глубине души Эркин побаивался, что будет, как в учебном питомнике, но… ну, ничего такого и даже похожего! И в бригаде нормально отнеслись, что он по пятницам теперь не ходит в пивную. Ряха попробовал было съязвить, но на Ряху он давно плевал. Учиться было нетрудно и… и необидно, вот! Первый он — не первый, Тима в английском не обойти, но и не из последних. Нет, всё хорошо, по-настоящему хорошо. А по воскресеньям теперь кино. Тоже неплохо. Жизнь шла быстро, события набегали одно на другое, и только вот это ощущение, что всё хорошо, всё как надо, не менялось.

Отметили день рождения Жени. Пришли с её работы нарядные женщины с мужьями в костюмах при галстуках. Эркин ещё после именин у Медведева ломал голову, где бы научиться завязывать галстук, чтобы не ставить Женю в неловкое положение. И сообразил: да Артём же! Малец ведь джи, так что должен это знать. И в первый же день, когда их смены совпали, спросил:

— Ты галстук завязывать умеешь?

— А тебе зачем? — взъерошился Артём, сразу почуявший намёк на прошлое.

— Надо, — кратко ответил Эркин, но, помедлив, решил объяснить: — Не хочу быть хуже других.

Артём понимающе кивнул.

— Галстук есть?

Эркин полез в сумку, но Артём остановил его.

— Пошли. Не при всех же.

И Эркин согласился. Были они в тот день в утренней смене и после уроков пошли в туалет, где с пятой попытки Эркин освоил простой виндзорский узел.

— Для двойного галстук не тот, — объяснил Артём. — А этот ты отпарь как следует. Как новый будет.

Эркин молча кивнул, пряча галстук. Он его специально купил для учёбы, не подарок же в тряпку превращать.

И на день рождения Жени он был при полном параде. Они даже купили стол и двенадцать стульев, добавили стулья из кухни, и всем места хватило. И танцевали под пластинки. Он опасался, конечно, что ненароком подставит Женю, он же всё-таки грузчик с рабочего двора, а они… но обошлось. Говорили о кино, а в кино он с Женей ходил, и фильмы эти видел, о всяких хозяйственных мелочах, а он и в этом разбирается. Так что всё прошло как нельзя лучше. И самое главное — его подарок Жене понравился. Тонка цепочка с подвеской-розой и такие же серёжки. Он в тот день заставил себя проснуться раньше Жени, не одеваясь — так рано Алиска ещё спит — вышел из спальни в кладовку, достал из тайника тёмно-бордовую бархатную коробочку и, вернувшись в спальню, аккуратно подсунул коробочку под подушку Жени так, что она не проснулась. А потом оделся и пошёл будить Алису. И Женю по всем правилам разбудило их дружное пение под дверью.

— Хэппи бёрсдей ту ю, хэппи бёрсдей ту ю!

А когда они вошли, Женя уже сидела в постели. Алиса вручила свой подарок. — большой рисунок с прикреплённым к листу пакетиком с маленьким нарядным платочком, как носовым, но и не нос вытирать, в карман жакета вставлять для красоты. Важно объяснив назначение подарка, Алиса полезла на кровать, здраво рассудив, что пока мама с Эриком целуются, она немного покувыркается. Хорошо, Эркин в тот день было во вторую смену, а Женя едва не опоздала на работу, примеряя подарок.

Нет, всё у него хорошо, и ничего лучшего ему не надо. И с каждым днём всё ярче солнце, всё ниже сугробы, и ветер совсем другой, весенний.

— Эркин, — Женя подложила ему бутерброд, — тебе нужно пальто. Ну, или куртка.

— Зачем? — мгновенно вскинул он на неё глаза.

— На весну. Демисезонное. А то у тебя всё либо зимнее, либо летнее. В полушубке скоро будет жарко, а всё потает, так и в бурках неудобно.

Эркин задумчиво кивнул.

— Женя, а у тебя…

— У меня черевички как раз. И пальто. А у тебя ничего нет.

Командный тон Жени не оставлял ему лазейки, но особо сопротивляться он и не хотел. Эркин уже не просто узнал, а понял и принял, что не должен быть хуже других и в рабском ходить уже не будет. А денег хватит, у Жени заработок большой, у него… приличный, ссуду они только для мебели трогают, так что, да, и Жене, и Алисе, и ему нужна… де-ми-сезонная одежда.

— Хорошо, Женя. В субботу, да?

— Да, сразу после занятий. Прямо оттуда и пойдём.

— Хорошо.

Эркин допил чай и встал. И, как всегда, провожая его, женя вышла в прихожую, и смотрела, как он натягивает бурки, надевает ушанку, уже не заматывает, а накидывает на шею шарф и надевает полушубок, и каждое его движение завораживающе красиво. И он не рисуется перед ней, он просто иначе не может. Прощальная улыбка, поцелуй в щёку, и вот уже даже шагов за дверью не слышно.

Женя вернулась на кухню. До работы ещё столько дел, обед, Эркин сегодня учится, придёт поздно, усталый, зато завтра, господи, завтра же суббота, вот как здорово, счёт дням потеряла, так, а Алиску пора поднимать, ну, как будни, так её не разбудишь, а в выходные ни свет ни заря вскакивает!.. Женя вытерла руки и побежала будить Алису.

ТЕТРАДЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Ради этого города пришлось пожертвовать отдыхом, но другого варианта нет. Инспекция региональных лагерей — муторное дело, а ещё лекции, другие комитетские и не только дела… Все две недели рассчитаны по часам, если не по минутам. Но…

… Он просматривает бумаги, а Маша сидит напротив, сложив на столе сине-фиолетовые от старого обморожения руки и, не отрываясь, смотрит на него.

— Гаря, это обязательно?

— Да, Маша.

Она кивает.

— Хорошо. Раз ты так говоришь, значит, так и есть, но ты ничего не хочешь объяснить мне?