-- А мы уж тут, -- добродушно улыбаясь, встретили они ее у свирепинской околицы. -- Видать, что не привычны ходить пешечком... Пока присядьте, ребята побежали искать Ивана... Присядьте...

   В Свирепине меня не нашли. Старуха Прасковья Шитикова, прибежавшая последнею, печально сказала барышне:

   -- Был он у меня, деточка, на прошлой неделе, а сейчас нету!.. Может, опять когда приедет, бог его знает... Вы с им на Украине, что ли, виделись?

   -- Да, -- сказала барышня.

   Свирепинцы переглянулись с захаровцами.

   -- Полюбовница... Разыскивает!..

   В избе у нас сидела Настя, Аксинья-соседка, Мотя с мальчиком. Говорили, конечно, о подметных письмах и студентах.

   Мать, любительница святости, несмотря на язвительный смех отца, как и Трофим Бычок, утверждала, что "народился антихрист".

   -- Ваньтя, Ваньтя, -- с треском влетел в избу Климка Щукин, пасынок Аксиньи. -- Беги скорей на улицу: к тебе приехала крымская полюбовница!.. Ей-богу!.. В дипломате!.. В мужиковской шапке!..; Хвостом-то так и мельтешит по снегу... Богатая!.. Беги!..

   Не успел Климка закончить своей захлебывающейся речи, в двери, как лиса, просунула коргастую голову Чиказенчиха, смутьянка, помешавшаяся на сплетнях.

   -- А к вам гости, -- сладенько пропела она, пряча блудливую улыбку. -- Тебя, Иван, ищет!.. Прямо с машины... С Совастопали!..

   Я в недоумении поглядел на мать, на отца, на Мотю. У них вытянулись лица. Настя густо, виновато покраснела.

   -- Ее свирепинские парни провожают!.. -- продолжал, прыская, Климка. -- Которые свистят во след-от, глаза лопни!."

   Толпа захаровцев, свирепинцев, осташковцев подошла, гудя, к нашей избе.

   -- Хоз-зява!.. Дома ай нет?

   В раму застучали палки, кулаки, к стеклу прилипли расплющенные рожи.

   Вместе с домашними я выскочил на крыльцо, столкнувшись на пороге с барышней.

   -- Наконец-то! -- чуть не со слезами воскликнула она, протягивая ко мне руки.

   И по тому, как измученная поисками и любопытными расспросами барышня обрадовалась мне, как бросилась навстречу и как крепко сжала мои руки, все окончательно уверились в том, что приехавшая -- моя крымская полюбовница.

   -- Не с брюхом ли?.. Петре Лаврентьичу внучка!.. -- фыркали из сеней.

   -- Он, поди, как змей теперь шипит!.. Мужик сурьезный, взбаломошный, горячий...

   -- К вечеру беспременно произойдет сраженье!..

   -- Ваньтя-то! -- моталась в толпе Чиказенчиха. -- Услыхал, что прикатила, в лице переменился, побледнел, глазами туды-суды, сам не знает куды!.. Пришпилила молодчика!..

   -- Шахтер, -- увидал я Петю, -- разгони их, сволочей!.. Что они, как собаки, лезут?

   -- Да я, Вань, не могу, -- смущенно замялся Петя. -- Их дьяволов, полна улица... Чего ты, скажут, задаешься? Свою ждешь? -- Он осклабился.

   -- Это же городская барышня!.. Осел!.. "Свою ждешь"!

   -- Как? -- разинул шахтер рот. -- Это которая бумаги составляет? -- Лицо его побагровело, ноздри раздулись. -- На какую, право, беду без соображенья можно напороться... Ведь это даже удивительно!..

   Схватив дубовый пест, он зверем выпрыгнул из сеней в середину толпы.

   -- Марш!..

   Полетели пинки, затрещины, поднялся визг; через минуту под окнами на измятом снегу валялась только кем-то оброненная сандального цвета однопалая варежка.

   -- Скажи Прохору, что приехала стриженая барышня, -- шепнул я Насте. -- Беги одним духом... Это неправда, что полюбовница!..

   Когда барышня сняла шапку и все увидали, что она по-солдатски стрижена, мать горько заплакала.

   -- Ваня!.. Милый!.. Что же ты наделал?.. Стыдобушка моя!..

   -- Отстань, мать! -- досадливо закричал я. -- Что ты в наших делах смыслишь?.. Чайку бы вот надо... Отец, ты не сходишь за водой?

   -- Нет, не схожу, -- с глубоким презрением глядя на барышню, ответил он. -- У меня для вас чаю не наготовлено. Да, -- стукнул отец по лавке кулаком, -- не наготовлено! Богат -- в трактир веди свою дворянку, а в моем доме не имеешь правов распоряжаться!.. Наш-шел курву!.. -- Сжимая кулаки, он шагнул вперед. -- Вон из моей хаты!.. Я х-хозяин!..

   Если бы не Прохор с Настей, с шумом влетевшие в этот момент в избу, у нас бы действительно загорелось такое сражение, что от отцовской хаты не осталось бы и щепок.

   -- Поглядим, какую ты правду говоришь! -- по-детски захлебываясь, еще из сеней визжал Прохор. -- Ежели ты, кляча крученая, обманула, косу оторву! Где она тут, мошенница?.. Ваня, жив-здоров? Где барышня?.. Ах ты, мать чесная, отец праведный!..

   Перебравшись через порог, маньчжурец столкнулся нос к носу с барышней.

   -- Так и есть, -- промолвил он, роняя костыли. -- Как же это?..

   Смущенный, посеревший, он прижался в дверях к Пете.

   -- Ты уж, Петруш, здесь? Успел? Какой ты хитрый!.. Здравствуйте, барышня!.. Проведать нас приехали? Все ли живы-здоровы?..

   Глядя на шахтера, на меня, на Настю, он счастливо хихикал, морща испитое лицо свое.

   -- Пойдем, Галкин, к тебе в избу, -- сказал я, одеваясь. -- На наших черт насел, чтоб им лопнуть!.. Барышня, захватите свой дипломатик!..

   А по деревне звонили:

   -- Петрушке-то Володимерову счастье: деньги, поди, приперла -- несусветную силу!

   -- Где он ее, шельму, подцепил? Вот тебе и Ваньтя!

   -- Нет, та-то дура: на мужика полестилась!.. Привередница!..

   До глубокой полночи барышня беседовала с нами... Устала, охрипла, язык не ворочается, бесперечь пила воду, а мы все приставали:

   -- Еще немного, барышня, еще чуть-чуть.

   -- Не зовите меня барышней, -- просила она, -- зовите товарищем.

   Мы поправлялись:

   -- Ну-к, еще про что-нибудь, товарищ-барышня!

   -- Какие вы все странные, -- смеялась она.

   И мы смеялись.

   -- Главная статья: нет привычки... Барышня -- это постоянно, кого ни встретишь в дипломате, а товарищ... Мужик мужика, конечно... это дело десятое!..

   -- Мужик мужика променял на быка, -- передразнивал Галкин. -- Нет привычки, надобно стараться!

   Он всеми силами старался помочь барышне, в особо интересных местах рассказа гладил ее по голове, заставил сесть на подушку, чтобы было мягче, как ребенок, смеялся, когда она улыбалась чему-нибудь, шипел на всех.

   Было поздно. Сквозь забитые одеждой окна мягко гудел колокол: церковный сторож отбивал часы; скрипел снег под ногами колотушечника. Лица товарищей возбужденно счастливы.

   Через день-два после отъезда барышни по Осташкову разнеслась весть, что в смежном с нами уезде "началось".

   С отрядами казаков и стражников по деревням ездил губернатор, драл мужиков розгами. В одной деревне наводил суд и расправу, а "это", как головня, перебрасывалось в соседнюю: там и тут зловеще вспыхивали зарева. Ульяныч, мещанин-щетинник, рассказывая, только крутил головою от изумления.

   -- Теперь никогда не поеду торговать туда, а то и мне достанется.

   -- Там уж тебя ждут! -- смеялись над ним.

   В Пилатовке по поводу событий говорили:

   -- "Они" смикитили, что из середки уезда начинать -- никто не делат. Приехал набольший, собрал их у нас в Роговике...

   -- Кого?

   -- Дыть стюдентов, кого же!.. Ваньтя тоже был, шахтеришко. Собрал в Роговике на сход... Ну, как?.. Как прикажете!.. Давайте перебросимся на вьюжный край, а оттелева -- холстом... А ты, Ваньть, тут буторажь!.. "Они"-- хитрые, жабы!..

   Сладкодеревенцы, горлопяты, бахвалились:

   -- Скоро нас соборовать начнут, дай вот только губернатор приедет, он нам привьет воспу!..

   Шахтер самолично созвал группу, предлагая "подтереть слюни и -- за дело"... Того же мнения были Штундист, Богач, маньчжурец и Рылов, а Лопатин, я, Максим Колоухий и другие растерялись: может быть, еще не время?..