— Сколько мне скажут, сэр, — и покосился на закрытую дверь в комнату. Видимо боялся более точным ответом вызвать гнев хозяйки…

…Эйб Сторнхилл вздохнул и покачал головой. Ведь эта женщина — как её, да, правильно, Джен Малик — не кажется злой и свои обязательства выполняет честно: индеец не выглядит голодным, его одежда всегда чистая, и всё же… всё же условия слишком тяжелы. Вся работа по дому, плата за ночлег, за еду и наверняка за стирку. Да, она ловко воспользовалась неопытностью бывшего раба. Правда, и её можно понять. Бедность. Бедность иссушила душу этой женщины. Но о её душе заботиться брату Джордану. Так что… Если индейцу станет совсем трудно, надо будет ему помочь с жильём. Лишь бы он не запил, вырвавшись из-под такого контроля.

ТЕТРАДЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Ветер перебирал ветви, обрывая листья. Повернув голову, Ларри видел, как они крутятся в воздухе и исчезают. Осень. Скоро листва совсем облетит, настанет время долгих холодных дождей, холодной грязи вместо земли, вечно сырой холодящей тело одежды… Ларри отвернулся от окна, осторожно потянулся под одеялом и медленно высвободил руки. Легко как стало дышать, даже не верится. И запах от этой мази даже приятный. И сытость. Очень приятная… вкусная сытость. Как давно он не ел вкусно. Очень давно. Три года прошло, нет, больше, три с половиной, а ещё точнее? Три года, семь месяцев… Нет, лучше сейчас об этом не думать, не вспоминать. Доктор Иван советовал вспоминать только приятное. Что ж, ему есть что вспомнить, хотя не так уж много приятных воспоминаний у раба. Даже бывшего.

В палате сумеречно, можно встать и включить свет. Ему разрешают вставать и ходить, только на улицу пока нельзя. А ему и не хочется. Ни выходить, ни вставать, ни вообще двигаться. Вот так лежать и лежать. Как он мечтал об этом. Лежать, никуда не спешить, ни о чём не думать…

…Резкий звонок заставил его вздрогнуть, так что он чуть не выронил камень. Хозяин звал его в кабинет?! Он осторожно положил брошь, над которой работал, сбросил на стул белый халат и, привычно прихлопнув за собой дверь мастерской, побежал в кабинет.

— Сэр?

Двое белых резко обернулись навстречу ему. В серых дорогих костюмах, рубашки в узкую редкую полоску, строгие галстуки. Один — румяный, светловолосый и синеглазый, другой — черноволосый с холодными и очень светлыми глазами. Хозяин за своим столом… Зачем его позвали? Обычно хозяин не отрывал его от работы.

— Ларри, — хозяин смотрит на него со своей обычной грустной улыбкой. — Этот джентльмен, — и лёгким кивком показывает на черноволосого, — поживёт у нас. Подготовь маленькую комнату на антресолях, — он открывает рот, чтобы напомнить, что это комнаты рабов, его комната рядом, белому унизительно жить рядом с рабом, даже в отдельной комнате, но хозяин продолжает: — Всё необходимое возьми в кладовке. Когда всё сделаешь, придёшь сюда. Займись этим сейчас.

— Да, сэр, — он склоняет голову и выходит, окончательно перестав что-либо понимать.

Никакие посетители дальше холла, гостиной и кабинета не допускались. Даже в спальню. Даже в столовую. Разносчики из магазинов дальше кухни не заглядывали. Внутренние комнаты и их сердце — мастерская — были открыты только ему, да ещё старой Энни — та правда, в мастерскую не заходила — ну, и самому хозяину, конечно. А тут… Но, ничего не понимая, он открыл маленькую комнату на антресолях, проветрил её, принёс из кладовки матрац, одеяло, подушку и постельное бельё и — раз это белый — застелил кровать и подвинул её так, чтобы не было видно кольца в стене для приковывания. Теперь салфетку на тумбочку, таз и кувшин. Для одежды маленький разборный стеллаж-вешалка. Правда, в комнате стало совсем тесно. И побежал обратно в кабинет, осторожно постучал и, дождавшись ответа, вошёл.

— Ты уже всё сделал, Ларри? — улыбнулся хозяин.

— Да, сэр.

Светловолосый встал.

— Большое спасибо. Я наведаюсь, как только смогу вырваться, — и мягко хлопнул по плечу второго. — До встречи.

— Всегда рад видеть, — улыбнулся хозяин, а черноволосый молча кивнул.

Он посторонился с поклоном, пропуская белого, и они остались втроём.

— Ларри, — голос хозяина как всегда ровен и мягок. — Никто не должен знать, что этот джентльмен живёт у нас. Энни я предупрежу сам. Она будет только готовить, всё остальное на тебе. — Черноволосый опять молча кивнул, и хозяин обратился к нему: — Сейчас вас проводят в вашу комнату и покажут всё остальное.

Черноволосый встал, взял небольшой саквояж.

— Спасибо, — и шагнул к нему.

Он торопливо посторонился и открыл перед гостем — а кем же ещё? — дверь, успел поймать краем глаза кивок хозяина и пошёл следом.

— Сюда, сэр… Теперь сюда… Здесь ступеньки, сэр…

Он привёл белого на антресоли..

— Вот сюда, сэр. Пожалуйста.

Белый оглядел крохотную комнатушку с резко скошенным потолком, круглым окошком с крестовиной переплёта и матовыми стёклами и тихо присвистнул:

— Однако.

Он почувствовал лёгкую обиду. Целая комната, всё есть. Но тут же одёрнул себя, что для белого, конечно, это плохо. Белый продолжал оглядываться, и он не выдержал:

— Бельё свежее, сэр.

— Вижу, — улыбнулся белый, ставя саквояж на пол. — Тебя как зовут? Ларри?

— Да, сэр.

— Ну, а меня можешь называть… — и опять улыбка. — Фредди. Понял?

— Да, сэр.

— А сейчас… Я оставил в холле шляпу и плащ. Принеси сюда.

— Да, сэр.

Когда он вернулся, неся его шляпу и плащ, этот… Фредди уже переоделся, разложив и развесив свои вещи на стеллаже и задвинув саквояж под кровать. В джинсах, клетчатой рубашке, кроссовках… ну, совсем другой человек. Даже лицо… не такое строгое и застывшее.

— Ага, спасибо, парень.

У него забрали вещи и очень ловко пристроили на стеллаж.

— А куда выходит окно?

— На крышу, сэр, — удивился он вопросу.

— Так, — Фредди оглядел результаты своего труда и подошёл к окну, осторожно попробовал раму. — Оно что, не открывается?

— Нет, сэр. Это же… — он осёкся, и тут же его окатил такой холодный взгляд, что от страха стянуло кожу.

— Что, это же? Договаривай, парень.

— В комнатах для рабов окна не открываются, сэр, — тихо ответил он.

— Это почему?

— Чтоб не бежали, сэр, — и тут же поправился: — Чтобы не пытались бежать.

— Ну-ну, — хмыкнул Фредди. — За этой стенкой что?

— Такая же, сэр. Я там сплю.

— Ага, ясно. А за этой?

— Уборная, сэр, — нехотя ответил он и заторопился: — Там чисто, сэр, и без запаха. Я каждый день мою.

— Ясно-ясно. А ванная где?

— Внизу, сэр, в спальне.

— Тоже ясно, — Фредди улыбнулся, разглядывая его. — А эта, Энни, где спит?

— Возле кухни, сэр. И там прачечная и гладильня рядом.

— Большое хозяйство, — кивнул Фредди. — И… гардеробная где?

— Здесь наверху, сэр. Под другим скатом.

— А мастерская?

Он потупился. Говорить о мастерской нельзя. Это было первым, что он запомнил, когда хозяин водил его новокупленного раба, двенадцатилетнего мальчишку, по дому, показывая комнаты и объясняя его обязанности. Фредди рассматривал его, насмешливо щёря светлые холодные глаза неуловимого серо-голубого цвета, как… он не успел подобрать сравнения.

— Ладно. Ну, веди, показывай, где и что. Чтоб мне не путаться потом…

…Ларри улыбнулся воспоминаниям. Фредди и впрямь всё запомнил с первого раза. Всё осмотрел. У каждой двери останавливался и ждал, когда ему откроют. Чаще просто с порога оглядывал комнату и отступал, давая закрыть. И чердак, да нет, чердак и выход на крышу он показал Фредди позже.

— Сумерничаешь? Или спишь?

Ларри вздрогнул и повернул голову. Ужин? Уже ужин? Спал он, что ли? Щекастая веснушчатая девушка в белом халате, приговаривая что-то непонятное, включила свет и переставила на тумбочку тарелки.

— Ужин, ешь, — сказала она по-английски и продолжила опять непонятно: — Ешь, поправляйся, твою болезнь заедать надо.

— Спасибо, мэм, — Ларри откинул одеяло и сел, взял тарелку.