Дружный хохот заглушает Пола.

— И он поверил?!

— Да черномазый же! Они всему верят!

— Да, в чём другом, а в этом… они как психованные.

— Хуже жратвы.

— Ну да, скажешь только, это там сын твой, и всё. Они уже родня, понимаешь.

— Да, крови совсем не чувствуют.

— Ну вот, так Зибо ему: сынок, сынок, сам слышал, а он…

— Как каменный, — кивает Грег и вдруг усмехается. — Видно, понял, что ты это в насмешку сказал. Мне как-то старика даже жалко стало. Нахлестал я Угрюмого, что Зибо, дескать, отец твой, уважай и почитай его.

— Ну и как? — хохочут остальные.

— А никак. Был Угрюмым, таким и остался. Ну, так вот, что третье-то было? Да. Что он делал, то уж без булды. Старательный. И силён был. Как бык. Это четыре. Пятое забыл. Ну и ладно. И так… Куда ж ещё. Ему уже за двадцать было, но десяток лет он бы ещё покрутился у меня.

— А вообще-то да. Вполне возможно.

— А вообще-то, он бы придушил тебя, Грег. При случае. Индейцы — они подлые, ни одному верить нельзя.

— Ну, это просто. На ночь приковать или запереть, а днём я с оружием. Ну вот, заваруха грянула, ну, кто куда рванули.

— Побыстрее и подальше.

— Это уж у всех одинаково.

— Ладно, все помним.

— И вот через месяц приезжаю я туда. Хозяйка испугалась, что имение бесхозным и выморочным объявят.

— Это да, русские это резво провернули.

— Ну да. А бесхозное выморочное живо с торгов пойдёт. Вот и рванула. Ну, приехали мы.

— А ты при чём?

— А я ж на контракте. Успел подписать, дурак. А ей по хрену капитуляция там или ещё что, неустойку сдерёт… из-под земли выкопает. Да и родня у неё. Я ж чего думал. Что если они, ну, у кого я имение присмотрел, заартачатся, я хозяйку подкручу, она братцу своему шумнёт, и только тех… упрямых и видели.

— Ого!

— Вот тебе и ого! Ну, приехали. Всё поломано, побито, разграблено.

— Ну, как везде.

Он, не вмешиваясь, но внимательно слушая, кивает. Навидался. Да что там, их с Джонни имение было не лучше.

— Ну, я пошёл смотреть. Хозяйка там над тряпками своими рыдает, хозяин вокруг прыгает, утешает… Смотрю, лакеи есть, повариха. Кланяются, трясутся.

— Шваль это всё.

— Кто бы спорил. А я, ещё когда въезжали, приметил. На скотной дверь не сорвана, а открыта. И окна-продухи не разбиты. Зашёл, — Грег выдерживает паузу. — Полы вымыты.

— Ни хрена себе!

— Во-во. Я в молочную. Книги удойные стопочкой на столе, бидоны с молоком вдоль стены в шеренгу отмытые блестят. А у другой стены на рогожке… рабский хлеб. И не навалом, а аккуратной такой стопочкой до середины стены. И на столе банка консервная вместо кружки и полбуханки. И проволока. Ну, чтоб резать.

— Понятно.

— Рабские хитрости.

— Ну, думаю, это кто ж здесь так по-хозяйски расположился? Пошёл дальше. Сено, концентраты… брикеты, мешки… Всё разложено. И с умом, скажу. Кое до чего и я бы не додумался. Коровы все на месте, сытые, лоснятся, бык тоже… аж блестит как вычищен. Ореховый концентрат жрут, сеном закусывают. Я к телятам. И вижу… — снова интригующая пауза. — Угрюмый! Ходит и молоко телятам наливает. Свеженадоенное. Телята лоснятся, сытые все, здоровенькие.

— Это… это ж получается…

— Во-во! Оно и получается, что он этот месяц так на скотной и жил, и за скотиной смотрел.

— Один?!

— А никого больше я не нашёл. Натаскал, значит, хлеба и жил себе припеваючи.

— Ещё бы!

— На молоке-то.

— И на сливках, небось.

— Ну да, краснорожий жратву не упустит.

— Да чтоб молоко и сливки были, он работал! — взрывается Грег. — Понимаете вы это?! Полы мыл, брикеты эти чёртовы по-своему перекладывал, поил, кормил, чистил, бидоны отдраивал… Да что там, мне черномазые потом на него жаловались. Ябедничали, что он в скотную никого не пускал. Утром им бидон выкатит, они отольют себе, сколько успеют, выйдет, бидон заберёт, и попробуй кто сунуться на скотную. Бьёт не глядя и не думая. Так что не зря я на него глаз положил.

— Да, выходит, не зря.

— Ну, ты скажи, а?!

— Ну, а дальше-то что?

— К тому и веду. Я, значит, даже похвалил его, что, дескать, молодец, правильно, хозяйское добро уберёг. Он и ухом не повёл. Как, скажи, нету меня для него. Ладно. Угрюмый — он Угрюмый и есть. Пошёл я дальше. Думаю, хоть здесь порядок и одной головной болью меньше. Отловил одного черномазого, велел двух телят забить и всё молоко на кухню перетащить.

— Ну да, пока краснорожий всё не выпил.

— Ну да. И тут мне кричат, что Угрюмый бежит. Я на крыльцо. Вижу: идёт. И у ворот уже. Я как гаркну ему, чтоб вернулся.

— И послушался?

— Ты же без плети уж наверняка.

— Послушался! Вот что я ещё пятое забыл. Послушный был. Не прекословил. И делал, что скажешь.

— Ни хрена он не послушный. Я о нём тоже кое-что расскажу.

— Заткнись. Давай, Грег.

— Ну что. Я его к хозяйке. Закрепить надо.

— Ну да, понятно.

— Так эта стерва верещит, что её разорили, и не слушает ни хрена. А всего-то и надо было… Ну, она орёт, я ей чего-то втолковать стараюсь, а он…

— Ну?!

— Повернулся и ушёл. Ну! На кухню завернул, полбатона белого хлеба взял и ветчины кусок, мы там с собой кой-чего привезли, и ушёл.

— Всё-таки уворовал!

— Не удержался!

Грег хотел ещё что-то сказать, но махнул рукой и стал собирать карты.

— И что? — разжал он губы. — Не встречал ты его больше?

— Бог миловал, — усмехается Грег. — Мне ещё жить хочется. Полу вон тоже… повезло.

— А ни хрена. Я и не боюсь. Я над ним спьяну не куражился.

— Мг. Ты это трезвым делал.

— Я шутил. А что он дурак, тупарь краснорожий и шуток не понимает…

— Мг, — кивает Грег. — Это когда он из душа шёл, а ты его лицом в навоз тыкал, ты, значит, шутил?

— Он на душе повихнутый был, — хохочет Пол. — Это ж смехота! До вечера его проманежишь, чтоб время впритык вышло, и отпустишь… Так он бегом бежал до душевой. Не пожрёт, лишь бы в душ попасть.

— А ты его от самой двери заворачиваешь.

— А что? — ухмыляется Пол. — Темно уже, и где раб должен быть? То-то!

И снова дружный гогот. А ведь он и раньше слышал и слушал такие рассказы. О тупых неблагодарных рабах. Но теперь…

…— О чём задумался, Фредди?

— Тебя жду, — ответил он сразу.

Улыбающийся Джонатан уселся напротив и, сохраняя на лице выражение полного довольства жизнью, встревоженно спросил:

— Ты что, Фредди?

— В паскудную компанию вчера попал, — буркнул Фредди и нехотя пояснил: — Надзиратели. Гнусняк к гнусняку. Пьян что ли был, что так вляпался. Ладно. Мы идём?

— Сейчас кофе выпью и пойдём.

Фредди повертел свою чашку.

— Понимаешь, Джонни, там были двое… Мне о них ещё Эркин рассказывал.

— Понятно, — кивнул Джонатан. — Рассказы про тупую двуногую скотину, так?

— Да.

— Всё это — дело прошлое, Фредди. Хорошо, конечно, что Эркин с ними не столкнулся.

— Эт-то да, пришлось бы выкупать парня.

— Вот именно. Я готов. Пошли.

— Пошли, — Фредди решительно отодвинул недопитую чашку и встал.

Они шли без спешки и задержек, мимоходом здороваясь со встречными. Вот и комендатура. И снова Фредди как тогда, как всегда при входе в «казённый дом» дёрнуло холодком по спине, когда проходил мимо часового. Мимолётно взглянув на Джонатана, понял, что и того тоже… дёргает. А вот и уже знакомый кабинет.

— Добрый день, капитан.

— Добрый день, Бредли, — улыбающийся Старцев встал из-за стола. — Здравствуйте, Трейси. Садитесь.

Усадил не у стенки, а у стола. И так ловко, что Фредди оказался не за спиной Джонатана, а рядом. Ловок. Фредди привычно держал каменную маску, но по быстрому смеющемуся взгляду русского понял: можно не играть. Вернее, не нужно. Чего этот и не знает, так догадывается, если не уже…

— Кажется, я могу вас порадовать Бредли. Обе проблемы решаемы. Сначала о кладах.

Старцев вежливо дождался кивка Джонатана и продолжил:

— Собственник земли является и собственником найденного на этой земле или в её недрах, если иной вариант не оговорен в сертификате на владение. Так что проверьте формулировку своего сертификата.