Хафа, Джама и Бахерза, только им приходится иметь дело с туркменами-теке,

которые гораздо опаснее йомутов^24 .

С вершины Черного холма мне впервые удалось посмотреть на Каспийское

море. Отсюда видно не открытое море, а часть его, отрезанная длинной косой,

оканчивающейся у Ашуры, и называемая Мертвым морем. Издали коса, за которой

можно долго следить взглядом, кажется узкой полоской, откуда тянутся кверху

несколько деревьев. Вид пустынного берега не мог ни в коей мере вдохновить

меня, я сгорал от нетерпения увидеть восточный берег моря и поспешил домой,

чтобы узнать, насколько продвинулись приготовления к нашему переезду на

туркменский берег, все заботы о котором взял на себя Нурулла.

Накануне вечером мне сказали, что нас берет в Ашуру, за кран с головы,

афганское судно, доставляющее русским провизию, оттуда мы сможем за

три-четыре часа добраться с туркменами до Гёмюштепе^25 . В самой Ашуре живет

Хидр-хан, туркменский предводитель, состоящий на русской службе, который

оказывает поддержку бедным хаджи и которого мы также сможем посетить. Все

это нас очень обрадовало, и мы дали свое согласие. Поэтому я был крайне

удивлен, узнав, что этот афганец готов к отъезду и собирается взять всех

хаджи, за исключением моей скромной особы, поскольку меня считают тайным

эмиссаром султана, а он, дескать, не хочет потерять у русских свой хлеб,

взяв на судно* [39] *такую личность. Подобное заявление меня немало изумило.

Но я очень обрадовался, когда мои спутники объявили, что, если он меня не

возьмет, они тоже не поедут, а лучше подождут другого случая. Об этом весьма

напыщенным тоном рассказал мне курильщик опиума Эмир Мухаммед; позже пришел

и сам афга-нец (он называл себя Анахан), выразил свое сожаление, обещал обо

всем молчать и попросил рекомендательное письмо к Хайдар-эфенди. Я счел

разумным не издать ни звука, чтобы он не истолковал мои слова как попытку

успокоить его подозрения, от души посмеялся над его идеями и обещал ему

оставить у Нуруллы несколько строк, адресованных в Тегеран, что я и сделал.

Мне постоянно приходилось скрывать свое истинное лицо под покровом тайны или

сомнения, так как человек Востока имеет обыкновение верить не тому, в чем

его рьяно убеждают, а полагать совершенно противоположное; малейший протест

с моей стороны означал бы в глазах этих людей подтверждение их

предположений. Эта тема более не затрагивалась.

В тот же вечер мы узнали, что один туркмен, отправлявшийся прямо в

Гёмюштепе, готов без всякого вознаграждения, просто из благочестия, взять с

собой всех хаджи; нам надо было только рано утром явиться на берег, чтобы

незамедлительно воспользоваться возможным попутным ветром.* *Я, Хаджи Билал

и Хаджи Салих, признанный триумвират нищенского каравана, тотчас отправились

с визитом к этому туркмену, которого звали Якуб. Он был молод, с

необыкновенно смелыми глазами. Якуб обнял каждого из нас и согласился

подождать еще один день, чтобы мы как следует запаслись провизией. Он уже

получил благословение Хаджи Билала и Хаджи Салиха, и мы собрались уйти, как

вдруг он отозвал меня в сторону и попросил ненадолго задержаться. Я остался.

Тогда он, с некоторой застенчивостью, рассказал мне, что уже довольно долгое

время питает несчастную неразделенную страсть к девушке из его племени и что

один еврей, искусный чародей, который находится в данный момент в Каратепе,

пообещал изготовить приворотный талисман (нусха), если ему удастся достать

30 капель свежего розового масла, прямо из Мекки, которое необходимо для

написания волшебной формулы. "Мы знаем, - говорил Якуб, - что хаджи приносят

из святого города розовое масло и другие благовония, а так как ты самый

младший из предводителей, я обратился к тебе и надеюсь, что ты исполнишь мою

просьбу". Меня не столь удивило суеверие этого сына пустыни, сколь вера в

слова "премудрого" израильтянина, и так как у моих спутников действительно

оказа-лось с собой розовое масло, его желание скоро исполнилось, и он

по-детски радовался этому.

На другой день рано утром мы все собрались на берегу моря. У каждого

кроме нищенской сумы был еще мешок с мукой. Прошло немало времени, прежде

чем лодка (называемая "теймиль"), представляющая собой выдолбленное дерево,

доставила нас на борт суденышка, которое из-за мелководья стояло в море,*

[40] *на расстоянии одной английской мили. Я никогда не забуду этого

переезда. Тонкий древесный ствол, выдолбленное нутро которого было в полном

беспорядке заполнено пассажирами, мешками с мукой и прочим имуществом, в

любой момент грозил пойти на дно, и нам просто повезло, что все мы сухими

взошли на борт судна. У туркмен имеются три вида судов: а) кезебой, с одной

мачтой и двумя парусами, большим и маленьким, которое они большей частью

употребляют для грузовых перевозок; б) каюк, с одним парусом, быстроходное

судно, употребляемое при их разбойничьих набегах, и в) теймиль, уже

упомянутая лодка. Судно, предоставленное Якубом в наше распоряжение, было

кезебой, оно доставило с острова Черекен [Челекен] на по-бережье Персии

нефть, смолу и соль и теперь возвращалось к родным берегам, нагруженное

фруктами.

Так как из-за отсутствия палубы все места были одинаковы, каждый сел

там, где первым нашел себе удобное местечко, но Якуб заявил нам, что это

помешает его действиям. Поэтому, взяв свой багаж и сумки с провизией, мы

сели в два ряда вплотную друг к другу, как сельди в бочке, так что середина

судна осталась свободной, и он с двумя своими товарищами мог свободно бегать

взад и вперед. Наше положение, как легко себе пред-ставить, было не из

приятных; днем было еще терпимо, а ночью, когда сон валил сидящих налево и

направо, стало просто ужасно; приходилось по целым часам выносить тяжесть

сладко храпев-шего хаджи. Часто на меня обрушивалось сразу двое спящих:

справа и слева, и хотя я безмерно страдал, но не осмеливался будить их,

потому что это считается большим грехом.

В полдень 10 апреля 1863 г. благоприятный западный ветер надул наши

паруса и со скоростью стрелы погнал суденышко вперед. Слева от нас была

узкая коса, справа - густо поросшие лесом, доходящие до самого моря горы,

где возвышается замок Эшреф, построенный шахом Аббасом^26 , величайшим

государем Персии. Прелесть нашего плавания еще более усиливалась благо-даря

великолепной весенней погоде, и, несмотря на тесноту, я был в прекрасном

расположении духа. Я мог бы предаваться мыслям о том, что сегодня покинул

персидский берег и тем самым последнюю точку на земле, где было еще возможно

раскаяние, но нет, ничего подобного не приходило мне в голову. Я был твердо

убежден, что мои товарищи по путешествию искренне преданы мне и что с ними я

готов встретить любую опасность.

К вечеру наступило безветрие, мы бросили якорь недалеко от берега, и

нам разрешили по очереди приготовить чай на малень-ком судовом очаге. У меня

в поясе было спрятано несколько кусочков сахара, я пригласил Якуба и угостил

его миской сладкого чая. К нам подсели Хаджи Салих и Султан Махмуд. Молодой

туркмен разговорился и стал рассказывать об аламане, как называют туркмены

свои разбойничьи походы, излюбленную тему разговора у этого народа. Он вошел

в азарт, его и без того *[41] *горящие глаза своим блеском соперничали со

звездами, ему очень хотелось рассказами о битвах с шиитскими еретиками