встали со своих мест, и мне сказали, чтобы рано утром послезавтра я пришел

сюда заблаговременно, и мы все вместе отправимся в путь.

Я пошел домой и все эти два дня находился в состоянии величайшей и

сильнейшей борьбы с самим собой. Еще раз перебирал я угрожавшие мне в

путешествии опасности. Мне* [31] *хотелось доискаться до причин, которые бы

оправдали столь рискованный шаг: однако я был как в пьяном дурмане и не мог

рассуждать. Напрасно указывали мне на тайные злобные намере-ния моих

спутников, напрасно пугали меня печальной участью Конолли, Стоддарта и

Муркрофта и совсем недавним несчастьем с Блоквиллем, который попал в руки

туркмен и был выкуплен из рабства за 10000 дукатов. Все это казалось мне

делом случая и ничуть меня не отпугивало. У меня было лишь одно опасение, а

именно: достанет ли у меня физических сил вынести трудности, посылаемые

стихией, вызываемые непривычной пищей, длитель-ным отсутствием крова при

плохой одежде и без всякой постели, и смогу ли я со своей хромой ногой,

из-за которой я очень быстро устаю, совершать пешие марши? Только в этом и

усматривал я истинный риск моего путешествия.

Не стоит и говорить, кто оказался победителем в этой душевной борьбе.

Накануне вечером я простился со своими друзьями в турецком посольстве. Тайна

путешествия была доверена лишь двоим; в европейской колонии думали, что я

отправляюсь в Мешхед, тогда как я покинул Тегеран, чтобы продолжить свое

путешествие в направлении к Астрабаду и Каспийскому морю.

*III*

*Отъезд из Тегерана в направлении на северо-восток. - Члены каравана. -

Ненависть шиитов ко всем хаджи. - Мазендеран. - Сираб. - Хефтен. - Тигры и

шакалы. - Сари. - Каратепе.*

28 марта ранним утром я появился в караван-сарае, назначенном месте

встречи. Те из моих друзей, которым средства позволяли нанять мула или осла

до персидской границы, были уже во всем параде готовы к отъезду, пешие также

уже надели свои чарыки, обувь, принятую у солдат-пехотинцев, и со святыми

посохами из финикового дерева, судя по всему, с нетерпением ожидали знака к

выступлению. К великому моему удивлению, я увидел, что жалкое одеяние,

которое они носили в Тегеране, было их город-ским, т.е. нарядным, костюмом.

Чтобы сберечь его, все они надели теперь дорожную одежду, состоявшую из

тысячи лох-мотьев, подвязанных веревкой вокруг бедер. Вчера я казался себе в

своей одежде нищим, сегодня же в кругу этих людей я был королем в парадном

платье. Наконец Хаджи Билал поднял руки для напутственной молитвы, и, едва

взявшись за бороду, чтобы сказать "аминь", пешие странники гигантскими

шагами устреми-лись к воротам, опережая нас, ехавших верхом.

Наш маршрут шел от Тегерана на северо-восток к Сари, до которого мы

должны были добраться в восемь переходов. Поэтому мы направились к реке

Джадеруд и Фирузкуху, *[32] *оставили слева Таушан-тепе [Даушан-тепе],

небольшой шахский охотничий замок, и через час были у въезда в горный

проход, откуда в последний раз можно было увидеть окрестности Тегера-на. Я

не мог не оглянуться еще раз. Солнце было, как говорят на Востоке, уже на

высоте копья, и его лучи освещали не только Тегеран, но и далекие

позолоченные купола Шах-Абдул-Азима [Шах-Абдоль-Азим]; природа в Тегеране в

это время года роскошна, и я должен признаться, что город, который в прошлом

году по приезде произвел на меня столь неприятное впечатление, теперь

показался мне восхитительно прекрасным. Этот взгляд был прощанием с

последним форпостом нашей замечательной европейской цивилизации; я шел туда,

где мне предстояло встре-титься с крайней степенью дикости и варварства. Я

был глубоко взволнован и, чтобы мои спутники не заметили этого, быстро

направил лошадь в горный проход, у входа в который для меня уже были

написаны суровые слова: "Lasciate ogni speranza"^16 .

Тем временем мои коллеги принялись громко читать отрывки из Корана и

распевать талкины (гимны)^17 , как и подобает настоящим паломникам. Они

прощали мне то, что я не принимал никакого участия в их занятиях, так как

знали, что румы (османы) воспитаны не в такой строгой вере, как жители

Турке-стана, и надеялись, что общение с ними со временем воодушевит меня.

Между тем я, следуя за ними тихим шагом, хочу всех их представить

читателю, потому что мы довольно долго будем путешествовать в их обществе и

потому что они действительно были наичестнейшими людьми, которых я встречал

в тех краях. Вот они: Хаджи Билал (1) из Аксу (Китайская Татария),

придвор-ный имам китайско-мусульманского правителя той же провин-ции. С ним

были его приемные сыновья Хаджи Иса (2 ) - малому шел шестнадцатый год - и

Хаджи Абдул Кадер (3), о котором я уже упоминал. В компании, так сказать,

под покровительством Хаджи Билала были, кроме того, Хаджи Юсуф (4), богатый

крестьянин из Китайской Татарии, со своим племянником Хаджи Али (5),

десятилетним мальчиком с крошечными киргизскими глазками. У них еще

оставалось 80 дукатов на путевые расходы, поэтому их называли богачами, но

это держалось в большой тайне. Они нанимали одну лошадь на двоих, пока один

ехал верхом, другой шел пешком. Хаджи Ахмед (6) - бедный мулла, совершавший

свое паломничество, опираясь на нищенский посох. Сходен с ним по характеру и

обстоятельствам был Хаджи Хасан (7), отец которого умер в пути; теперь он

возвращался домой бедным сиротой. Хаджи Якуб (8) - профессиональный нищий,

каковое ремесло он унаследовал от своего отца. Хаджи Курбан senior (9 ) -

родом крестьянин, который со своим точильным колесом избороздил всю Азию

вплоть до Константинополя и Мекки, один раз дойдя через Тибет до Калькутты,

а другой - через киргизские степи до Оренбурга и Таганрога. Хаджи Курбан

junior (10) - тоже потерявший в пути отца, со своими братьями* [33] *Хаджи

Саидом (11) и Хаджи Абдур Рахманом (12), болезненным четырнадцатилетним

мальчиком, отморозившим ноги в снегу под Хамаданом и ужасно страдавшим всю

дорогу до Самар-канда.

Все перечисленные выше паломники, из Хотана, Яркенда и Аксу, т.е.

китайские татары двух соседних областей, принадле-жали к свите Хаджи Билала.

Кроме того, он еще жил в дружбе с Хаджи Шейх Султан Махмудом (13) из

Кашгара, молодым восторженным татарином из семьи известного святого Хазрети

Афака, погребенного в Кашгаре. Отец моего друга Шейх Султан Махмуда был

поэтом, целью его устремлений было совершить путешествие в Мекку; после

многолетних страданий он достиг святого города и там умер. Поэтому его сын

преследовал двоякую цель: он совершал паломничество одновременно к могиле

своего пророка и своего отца. С ним были Хаджи Хусейн (14), его родственник,

и Хаджи Ахмед (15), бывший китайский солдат полка Шива, вооруженного

мушкетами и набиравшегося из мусульман.

Из Кокандского ханства был Хаджи Салих Халифе (16), претендент на титул

ишана, т.е. шейха^18 , принадлежавший, таким образом, к полудуховному

ордену, очень добрый человек, о котором мы еще часто будем говорить. Его

сопровождали его сын Хаджи Абдул Баки (17) и брат Хаджи Абдул Кадер (18) -

маджзуб, т.е. "вдохновленный любовью к богу"^19 ; стоило ему 2000 раз

прокричать "Аллах!", как у него выступала пена изо рта и он впадал в