На следующий день мы должны были добраться до Сари, главного города

Мазендерана. Невдалеке от дороги находится Шейх-Таберси, место, где долго

оборонялись бабиды^21 *[36] *(религиозные фанатики, отрекшиеся от Мухаммеда

и проповедовав-шие коммунизм, нагоняя ужас на всю округу). Здесь изобиловали

апельсиновые и лимонные деревья, чьи желтые и оранжевые плоды в темной

зелени являли прелестное зрелище. Сари сам по себе вовсе не красив, но,

должно быть, ведет значительную торговлю. Когда мы проходили по базару этого

последнего персидского города, на нас в последний раз обрушился поток

всевозможных проклятий и насмешек. Я не мог не ответить на эти наглые

выходки, но не счел возможным посреди базара при скоплении сотен шиитов

грозить палкой или мечом. В Сари мы пробыли ничуть не дольше, чем это

понадобилось для того, чтобы нанять лошадей для переезда к берегу моря.

Дорога пролегает через болота и трясины, и идти пешком нет никакой

возможности. Отсюда есть несколько дорог до берега Каспия, а именно через

Ферехабад (Парабад, как называют его туркме-ны), Гез [Бендер-Гез] и

Каратепе. Мы выбрали последнюю, потому что там уже есть афганская, т.е.

суннитская, колония, где мы могли рассчитывать на хороший прием; с

некоторыми коло-нистами, людьми весьма добрыми, мы познакомились в Сари.

Отдохнув два дня в Сари, мы отправились в Каратепе и пришли туда лишь к

вечеру, после утомительного девяти-часового пути. Дорогой мы уже начали

бояться туркмен. Это морские разбойники; свои лодки они прячут на берегу, а

сами совершают внезапные набеги далеко в глубь страны, зачастую возвращаясь

к берегу моря с одним или даже двумя связанными персами^22 .

*IV*

Каратепе. - Автор в гостях у афганца Нуруллы. - Подозрение относительно

моего звания дервиша. - Хаджи запасаются про-виантом для путешествия через

пустыню. - Афганская колония. - Надир-шах. - Первый взгляд на Каспийское

море. - Якуб, турк-менский моряк. - Талисман любви. - Посадка на судно,

идущее в Ашуру. - Поездка по Каспийскому морю. - Русская часть Ашуры. -

Русские военные паровые суда на Каспийском море. - Турк-менский предводитель

на русской службе. - Опасение автора быть узнанным. Прибытие в Гёмюштепе

[Гюмюшан] и в устье Гёргена [Горгана].

Нурулла, знатный афганец, с которым я познакомился еще в Сари, повел

меня, когда мы прибыли в Каратепе, в свой дом, и поскольку я не решался жить

отдельно от всех моих товарищей, он взял к себе также Хаджи Билала и не

успокоился до тех пор, пока я не принял его приглашение. Сначала я не знал,

в чем причина столь любезной услужливости, и лишь позднее понял, что он

слышал об отношении ко мне турецкого посланника в Тегеране и взамен своей

доброты хотел получить от меня *[37] *рекомендательное письмо, каковое я

обещал ему и охотно дал перед отъездом.

Не успел я обосноваться в его доме, как комната заполнилась

посетителями, которые один за другим усаживались вдоль стен, строго

разглядывая меня большими глазами и затем сообщая друг другу составленное

обо мне суждение, а позже и совсем громко высказываясь о характере моего

путешествия. "Конечно, он не дервиш, - говорило большинство, - он меньше

всего похож на дервиша, так как бедность его одежды резко противоречит

чертам и цвету лица. Как нам говорили хаджи, он родственник посланника,

который представляет нашего султана (при этом все встали) в Тегеране, и

одному Аллаху известно, что ищет человек такого высокого происхождения среди

туркмен, в Хиве и Бухаре".

Я был немало удивлен нахальством этих людей, которые сразу же, с

первого шага, захотели сорвать маску с моего лица. Однако я разыграл из себя

человека Востока, сидел, погруженный в глубокие благочестивые думы, и делал

вид, будто совсем ничего не слышу. Поскольку я не хотел принимать никакого

участия в разговоре, они обратились к Хаджи Билалу, который сказал, что я

действительно эфенди, состоял на службе у великого султана, но вследствие

божественного вдохновения удалился от мирского обмана и теперь совершаю

зиарат (паломничество к святым могилам). На это многие покачали головой,

однако этого предмета нельзя было больше касаться, так как настоящий

мусульманин никогда не смеет сомневаться, если слышит об ильхаме, т.е.

божественной восторженности или божественном вдохновении; даже если и

говорящий и слушающий абсолютно убеждены в том, что это ложь, они должны

выразить свое удивление возгласами: "Машаллах! Машаллах!". Впрочем, эта

первая сцена показала мне достаточно ясно, что хотя я еще и нахожусь на

персидской земле, однако достиг границы Средней Азии, так как, услышав

недоверчивые расспросы этих немного-численных суннитов, расспросы, ни разу

не коснувшиеся моей особы нигде в Персии, я смог легко составить себе

представление о прекрасном будущем, ожидающем меня на родине этих людей.

Часа два гости разглядывали меня и задавали всяческие вопросы, затем они

удалились, а мы наскоро приготовили чай и отправи-лись на покой. Я уже

собрался лечь спать, как вдруг ко мне подошел человек в туркменской одежде,

которого я считал членом семейства, и весьма доверительно принялся

рассказы-вать, что он вот уже 15 лет ездит по разным делам в Хиву и, хотя

сам он родом из Кандагара, хорошо знает туркмен, узбеков и бухарцев; и

теперь нам следует вместе поехать через Великую пустыню, и мы обязательно

станем друзьями. Я отвечал ему: "Кулли муминин ихветун", т.е. "все верующие

- братья", по-благодарил за дружбу и заметил, что сам я дервиш, поэтому мне

очень дороги спутники, с которыми я уже давно путешествую. Он пытался

продолжать разговор, но я дал понять, что хочу спать, он оставил меня в

покое, и вскоре я действительно уснул.

*[38] *На другое утро Нурулла сообщил мне, что это был "терьяки",

пожиратель опиума, к тому же продувная бестия, и я должен по возможности его

избегать. Вместе с тем Нурулла обратил наше внимание на то, что нам следует

здесь, в Каратепе, запастись провиантом - мукой и рисом - на два месяца, так

как даже турк-мены, и те берут с собой необходимые припасы отсюда, а нам

надо обеспечить себя до Хивы хотя бы хлебом. Я предоставил это дело Хаджи

Билалу, а сам отправился на расположенный посреди деревни Черный холм

(по-турецки "Кара тепе"), от которого и происходит название селения. На

одной стороне живут персы, на другой - 125-150 афганских семей. Вероятно, в

начале века афганская колония была гораздо более значитель-на; ее основал

Надир-шах^23 , последний завоеватель азиатского мира, совершивший, как

известно, свои величайшие подвиги совместно с афганцами и туркменами. Мне

показали то место на холме, где он сидел, производя смотр тысячам диких

всадников, собравшихся на великолепных конях с жаждавшими добычи саблями под

его знамена из отдаленнейших уголков Великой пустыни. Рассказывают, что у

Надира было по этому поводу веселое настроение и в Каратепе был праздник.

Мне неизвестно, с какой целью была основана эта суннитская колония, но я

нахожу, что по крайней мере теперь она приносит большую пользу, так как

афганцы выступают посредниками в делах с туркменами; не будь их, многие

персы месяцами томились бы в рабских оковах у туркмен, ибо некому было бы

заняться их выкупом. Ту же самую услугу на Востоке Персии оказывают сунниты