Чарли, развернувшись боком так, чтобы держать Макса на линии огня, рывком открыл ящик. В нем оказалась «Ллама» 38-го калибра и начищенный до зеркального блеска, острый тонкий стилет.

— Так, так, Макси, — зловеще улыбаясь, сказал Портено. — Могу поспорить, что Френки Палоу убит как раз из «Лламы». Опровергни меня.

— Ты мне руку сломал, ублюдок, — мрачно процедил Хеллар, зажимая левой рукой запястье чуть выше искалеченной кисти.

Теперь он уже не играл. В глазах мошенника застыла настолько огромная, жгучая ненависть, что Чарли даже стало не по себе. Однако ему удалось быстро заглушить это чувство.

— Не волнуйся, она тебе больше не понадобится, — сообщил он.

Портено мог бы сказать и о том, что если Максу все-таки удалось бы завладеть пистолетом, то он, Чарли, вряд ли отделался бы сломанной кистью.

Но к чему слова? Слова — ничто. Пыль. Для Хеллара сейчас существовала лишь ЕГО сломанная рука, а для Портено — сидящий перед ним человек, который через несколько минут умрет, и говорить то, что ему хотелось сказать, было бы проявлением цинизма, злобы и слабости. Нет, Чарли не испытывал симпатии или антипатии к Хеллару, так же как не испытывает подобных чувств палач к приговоренному, стоящему на эшафоте. Но толику уважения к сильному духом мужчине он не мог не ощущать.

Однако каждый их них шел своей дорогой. Пришло время подводить итог. Делать то, ради чего Чарли прилетел сюда.

— Пойдем, Макси, — просто сказал он.

— Ты сломал мне руку, Чарли Портено, — еще раз ровным и бесцветным голосом сообщил Хеллар. — Ты сломал мне руку.

— Пойдем.

Они вышли из комнаты, миновали гостиную и, пройдя через кухню и черный ход, оказались в маленьком аккуратном внутреннем дворике, одна из сторон которого примыкала к задней стене гаража.

Не говоря ни слова, Хеллар пересек его, чувствуя уткнувшийся между лопаток ствол «кольта», и вошел в прохладный полумрак гаража.

Чарли следовал за ним, отставая лишь на шаг. Переключив рубильник, он опустил наружную створку ворот и вновь обратился к Хеллару, уже, впрочем, не надеясь на успех.

— Может быть, все-таки скажешь, куда ты дел деньги, Макси?

— Пошел ты в задницу, Чарли Портено, — спокойно бросил тот и обернулся, бережно прижимая к груди искалеченную кисть. — Давай, парень, делай свое дело.

Он понимал: пощады просить не стоит. Да и нужна ли была она ему, эта пощада? Что для него жизнь? Два месяца боли и страданий? Восемь недель в аду? Так стоило ли ради них унижаться?

— Да, Чарли-бой, — вдруг повторил он. — Почему бы тебе не пойти в задницу? Ты не любишь драться, а, Чарли? Нет, не любишь, — ответил Макс сам себе. — Ты любишь нажимать на курок. Так давай, убей меня, а потом отправляйся к такой-то матери к своим ублюдочным Прицци и скажи им, что Макс Хеллар трахнул тебя и их заодно. Давай, Чарли-бой, давай. Не стесняйся…

Портено смотрел на него, чуть прищурившись. В груди поднималась горячая волна бешенства. Ему вдруг захотелось что есть силы ударить в центр белого ухмыляющегося пятна, расколоть его, словно ледяную корку. Он не знал о болезни Хеллара и поэтому не понимал издевки.

— У тебя был шанс, Макси, — сдерживаясь, проговорил Чарли. — У тебя был шанс, но ты не сумел им воспользоваться.

В следующую секунду полуавтоматический «кольт» выплеснул острую, как игла, вспышку. Пуля ударила Макса в самый центр груди. Его откинуло к машине. Хеллар перелетел через заднее крыло «альфа-ромео» и тяжело грохнулся на пол. Чарли выстрелил еще раз. Конечно, этого можно было бы и не делать, но предосторожность никому не мешала. Кусочек свинца вошел под нижнюю челюсть и, пробив голову, разворотив мозг, проделал огромную дыру в затылке Макса. Темные брызги на светлом бетоне смотрелись неприятно и даже уродливо. Подняв труп за лацканы пиджака, Чарли подтянул его к машине, открыл багажник и, затолкав бездыханное тело внутрь, захлопнул крышку.

Макс, действительно, оказался очень упрямым парнем, и этого Чарли не понимал. Он вообще не понимал многих вещей в человеке. Скажем, неужели деньги дороже жизни? Или, почему кто-то лезет на рожон, если видит в руках противника пистолет? Ведь самый последний дурак знает: от пули не спрячешься… Странно и непонятно.

Сунув «кольт» в карман, Чарли выключил свет и вышел тем же путем, что и вошел — через заднюю дверь. Пройдя по аккуратному дворику, сделав пару глотков из небольшого фонтанчика для питья, стоящего среди пестрых по-летнему клумб, он вновь оказался в доме. Через минуту Портено уже сидел в высоком кресле в той самой комнате, где Хеллар совсем недавно раскладывал пасьянс…

Пластиковые прямоугольнички, рассыпанные по полу вперемешку с пеплом и окурками, выглядели неряшливыми вкраплениями в порядок и чистоту окружающей обстановки. Вообще-то, Портено решил, что домом, скорее всего, занимается женщина. Были в обстановке любовь и вкус, присущие обычно именно лучшей половине человечества. Если за жилищем ухаживает мужчина, это сразу заметно. Несмотря на то, что порядок может быть просто идеальным, в нем все равно будет присутствовать налет небрежности, а уж если еще учесть неряшливый вид Макси, то Чарли мог бы со стопроцентной уверенностью утверждать, что здесь заправляет женщина. Если бы тут жил только Хеллар — дом довольно быстро превратился бы в свинарник, разгребаемый исключительно по большим праздникам, да и то не очень тщательно, так, слегка, для внешнего вида. Чтобы совсем не зарасти плесенью. Кстати, если уж быть честным, то и Чарли не отличался большой любовью уборке своего пентхауза. За него это делала приходящая горничная.

Подцепив мыском кожаной туфли даму червей, Пор-тено откинул ее в сторону и, расслабившись, начал наблюдать за деревьями, покачивающимися в солнечном свете за окном. В отличие от Нью-Йорка их еще не тронула осенняя седина увядания. Листья казались шелковистыми и гибкими, в них пока не появилась сухая ломкость. Они подрагивали под мягкими порывами теплого ветра.

Внезапно Чарли увидел океан. Лазурную гладь, сверкающую раскаленными бликами. Это был сон. Белый песок сползал к самой воде, приобретая темно-бежевый оттенок, и где-то неподалеку играла музыка. Он узнал мелодию — Рондо. Только на этот раз звучало оно тревожно. В нем пробивались грязные фальшивые ноты, как если бы вальс напевал Макси Хеллар. Музыка становилась все громче, заполняя побережье, исковерканная, оглушающая. Казалось, ею пропитано все. И небо, ставшее из голубого отвратительно серым, и потемневший океан, выводящий прибоем такты кошмарной мелодии, и песок, расползающийся под ногами, шелестящий в том же извращенном ритме. Тягучий гул, перекрыв вальс, поплыл над миром, пошатнув солнце, и небо, и землю, и самого Чарли…

Он вздрогнул и проснулся.

БББОООООООООУММММ! — рондо ушло, но гул остался. Явный и тяжелый. Лишь через секунду Чарли понял: часы. Это бьют напольные часы в гостиной. Тишина дома стала напряженной, насыщенной электричеством. Портено чувствовал, как по спине ползут тонкие иглы, покалывая кожу острыми кончиками тревоги. Он не один. Тут кто-то есть. Где-то в глубине мозга мигнула красная вспышка опасности. Чарли медленно сунул руку в карман пиджака и вытащил «кольт». Стараясь не производить лишнего шума, он взвел курок. От вошедшего его скрывала высокая спинка кресла, и Чарли надеялся, что успеет сделать хотя бы один выстрел, прежде чем гость заметит, что он не один. Тело напряглось, готовясь реагировать на внезапный приказ. Выстрел и бросок в сторону, уход с линии огня. Не дать подстрелить себя, изувечить, убить.

— Макси, дорогой, я вернулась!..

Голос принадлежал женщине, и Портено беззвучно выдохнул, расслабляясь. Судя по всему, это была та, кого он ждал. Жена Макса Хеллара. «Кольт» нырнул в боковой карман, однако Чарли так и не снял палец с курка.

— Его здесь нет, миссис Хеллар! — громко сообщил он.

Следом раздался тонкий стук каблучков. Сперва приглушенный толстым ковровым покрытием, потом звонкий, по дубовому паркету. Он замер на пороге.