Демографы-марксисты ставили и ставят во главу угла демографической политики в освободившихся странах преодоление отсталости, развитие промышленности и сельского хозяйства, подъем уровня культуры населения. Правильность этого курса сознает большинство жителей нашей планеты. С этим фактом идеологи мальтузианства не могут не считаться. Поэтому они и капитулировали в Бухаресте. Капитулировали, подчеркнем, под грузом обстоятельств. Следовательно, сохранилась возможность их активизации в дальнейшем. Как показало время, это как раз и произошло.

V. Три Мальтуса. Где еще два?

В мае 1980 г. в столице Франции происходила встреча ученых из ряда стран мира, посвященная наследию Т. Р. Мальтуса. Эта встреча получила официальный статус международной научной конференции и именовалась «Мальтус вчера и сегодня».

Многоликость мальтузианства позволяет приверженцам этой теории выставлять напоказ не сразу все ее стороны, а лишь те, которые им представляются выигрышными в данный момент. На Парижской конференции для поддержки Мальтуса были подключены его демографические, социологические и экономические «заслуги». Однако он не прославлялся как философ. И ничего, по существу, не было сказано о политическом содержании теории Мальтуса.

Говоря образно, на сцену было выпущено одновременно три Мальтуса. А два — Мальтус-философ и Мальтус-политик — остались за кулисами. Попытаемся разобраться в смысле этих действий теоретиков и практиков современного мальтузианства.

1. «Демограф, социолог, экономист»

Один литературный герой, покидая гостиницу, получил счет примерно такого содержания. Перина: не пользовался — 2 руб. Пиво: не пил — 1 руб. Жаркое: не ел — 1 руб. Итого причитается: 4 руб. Речь в этой истории идет о плате за услуги, которые предполагались, но в действительности не были оказаны. То же можно отнести к учению Мальтуса. Предполагалось, как уже отмечалось выше, что Мальтус внес в науку свой вклад как демограф, социолог и экономист, но на деле он не был ни тем, ни другим, ни третьим, и потому недействителен «счет», который пытаются предъявить к оплате его наследники. Все, что Мальтус сделал для науки, может обозначаться лишь минусовым знаком, поскольку он фактически тормозил развитие общественной мысли.

И не случайно на Парижской конференции даже самые преданные Мальтусу деятели науки оказались не в состоянии, несмотря на все их старания, обрисовать Мальтуса как ученого. В этом легко убедиться, перелистав книгу с тезисами докладов и сообщений, заявленных к упомянутой конференции. Хотя оглавление книги (изданной еще до начала конференции) возвещает, что учение Мальтуса будет рассмотрено в демографическом, социологическом и экономическом плане, обещанный научный анализ был на деле подменен далекими от науки суждениями.

Восхваление Мальтуса устроители конференции начали уже с самой обложки опубликованных тезисов выступлений участников встречи. С этой обложки смотрит умное, с мягкими чертами лицо человека. Оно щедро одаряет нас доброжелательным взглядом. Таков здесь Мальтус. Добрый пастор, как его часто именуют в буржуазных изданиях.

Откуда взялся этот портрет? Можно перелистать кучу словарей и справочников, изданных на Западе, в каждом из них найти краткую или подробную справку о Мальтусе, но на его портрет так и не набрести. Лишь в одном из томов увесистого словаря «Ларусс XX века» (Франция) можно увидеть, как выглядел «знаменитый экономист». Каков он там, Мальтус? Взгляд глубокомысленный, но холодный, даже грозный. Не добрый пастор — инквизитор. Который как бы говорит: да воздастся вам за грехи, то есть за детей, рожденных вами. Организаторам конференции был нужен Мальтус, олицетворяющий доброго, ласкового радетеля о судьбах людских.

Апологеты Мальтуса превозносили его как исключительную личность. Один из ведущих нынешних экономистов и демографов США, Натан Кейфиц, охарактеризовал его как новатора уровня Эйнштейна. Кейфица умиляет даже то, что Мальтус не был знаком с исследованиями Зюссмильха, ничего не знал о находках Граунта и к своим выводам пришел самостоятельно. История знает случаи, когда ученые делают сходные выдающиеся открытия независимо друг от друга. Мальтус, как говорится, не тот случай. Хотя бы потому, что, как мы помним, никаких открытий он не сделал. А то, что ему были неведомы родоначальники демографии, говорит лишь о необразованности человека, коему его поклонники приписали необыкновенную ученость.

По заявлению другого участника конференции, Мальтус был и остается абсолютно неуязвимым для его критиков. Более того, критика с каждым разом будто бы все выше поднимает славу Мальтуса.

Особо подчеркивалось, что социалисты, которые всегда относились к Мальтусу с наибольшей неприязнью, ныне якобы молча согласились с ним и следуют его заветам. Все та же, заметим, побасенка о якобы эмоциональном, ненаучном подходе марксизма к мальтузианству.

Славословили Мальтуса на конференции и в связи с «высокой актуальностью» его теории для развивающихся стран. При этом ораторы не утруждали себя приведением фактов, которые подтвердили бы эту актуальность,— поскольку, по их мнению, она и так очевидна. «Когда заходит разговор о специфических проблемах молодых государств,— заявил, например, французский исследователь Жан-Филипп Плято,— этот разговор автоматически переключается на знаменитую теорию народонаселения». «Автоматически»!

Некоторые из приверженцев Мальтуса все же попытались подкрепить пустопорожние похвалы в его адрес «деловыми суждениями». Но это были лишь попытки объяснить, почему на протяжении многих десятилетий Мальтуса понимали «превратно». Этому посвящено двадцать докладов, объединенных рубрикой «Ошибочные истолкования идей Мальтуса».

В чем же причина этой «ошибочности»? Якобы прежде всего в том, что Мальтуса плохо переводили на иностранные языки и читатель за рубежом знакомился с искаженным текстом «Опыта». Будто и в самом деле неточным переводом каких-то слов и даже фраз можно существенно изменить основной смысл трактата Мальтуса. Ведь в любом случае сохранялась произведенная в нем подмена общественных законов природными и сохранялась, следовательно, «естественность» нищеты, любых проявлений социальной несправедливости как необходимых, по Мальтусу, ограничителей чрезмерного людского размножения.

Впрочем, перевод переводом. Но какое отношение к «переводчику-предателю» (как выразилась одна участница конференции) имеет острая критика, которой подвергли трактат Мальтуса его же соотечественники вскоре после опубликования этой книги (Хэлл, Томпсон и другие)? Они-то уж во всяком случае имели перед собой не искаженный текст «Опыта».

Другим источником «недоразумений» при истолковании концепции Мальтуса, по мнению буржуазных теоретиков, является будто бы знакомство с этой концепцией по первому изданию «Опыта о законе народонаселения». Судить об авторе по этому изданию, заявил один из ораторов на конференции, то же, что судить о крупном ученом по случайной статье, написанной им в незрелые, студенческие годы. По этому поводу заметим, что поправки и дополнения, которые Мальтус вносил в каждое очередное издание своего трактата, выполняли лишь роль иллюстраций к «закону народонаселения». Сам же закон нисколько не менял своей сущности, оставаясь все тем же биологическим законом. Разве что усиленным оказался вывод о последствиях действия этого закона — порождаемых им «мятежах и революциях».

То, что фактически никакой эволюции взгляды Мальтуса с каждым новым изданием его «Опыта» не претерпевали, легко подтверждается сравнением первоначальной и последующих формулировок основных положений мальтусовой теории. В «Опыте» издания 1798 г. сущность теории выражалась констатацией того, во-первых, что человек не может жить без пищи, во-вторых, что взаимное «притяжение полов» — вечное явление. В-третьих, утверждалось, что чрезмерно быстрый рост численности населения подавляется и приводится в соответствие с наличными средствами существования закономерным действием «двойного ограничителя»: нищеты и порока. Во втором (1803 г.) и всех последующих изданиях, включая шестое (1826 г., последнее прижизненное издание сочинения Мальтуса), суждения о пище и половом влечении в качестве краеугольных камней теории уже не фигурируют: видимо, и сам автор понял, что заключение о постоянстве этих человеческих потребностей неловко выдавать за открытие.