— А тебе обязательно уезжать? — спросила Райли, приподнимая руки так, чтобы Пенну удобнее было поднять ее.

— Я вернусь так быстро, что ты даже не успеешь соскучиться, — улыбнулся тот, слегка подбрасывая девочку в воздух и крепко прижимая к груди.

Неожиданно Лэйни почувствовала себя совсем чужой в этом семейном кругу: дети, их дядя, застывшие в умилении дедушка и бабушка — прямо-таки фамильный портрет!

— До завтра, — сказала она, не получив ответа ни от кого, кроме Райли, которая улыбнулась ей, прежде чем взять за руку Дорис и потянуть ее за собой.

Лэйни прошла в кухню, а минутой позже хлопнула входная дверь. Сидя за столом, она переводила взгляд с телефона на кофейник, прикидывая, какому делу отдать предпочтение. И приготовление кофе, и телефонный разговор казались одинаково непосильной задачей. Внезапно ей стало нечем себя занять. Всю неделю она мечтала о свободной минуте, о времени, посвященном только себе, о сладости отдыха. И вот она оказалась предоставленной самой себе, но это отдавало неприятным ощущением, словно она забралась передохнуть в чужой дом. Обширная кухня, занесенная снегом лужайка за окном, мягкий желтый оттенок стен, ряд свитеров и курток на вешалке у двери — все это было частью чьей-то жизни. Частью жизни Фэрил.

Лэйни вдруг поняла, с кем больше всего хотела бы поговорить сейчас. С Фэрил. Она одна поняла бы все. Она сумела бы утешить и ободрить, ласково подтрунивая над ее неуклюжими попытками шить, готовить и вести хозяйство! Слезы набегали и скатывались по щекам, но Лэйни не замечала их, охваченная печалью.

«Если бы ты могла оказаться рядом хоть на минуту, Фэрил!»

Неохотно подняв трубку, она подержала ее возле уха, слушая гудки. Самое время позвонить Джулиану. Они почти не виделись и тем более не разговаривали за прошедшую неделю. Каким-то образом получалось, что, когда он звонил, ее или не было дома, или она была занята чем-то не терпящим отлагательства. Джулиан. Наверное, это как раз то, что нужно. Но уже слишком поздно, чтобы застать его на работе, а позвонить домой она не решилась бы ни за что на свете.

— Спасибо, что терпела меня все это время, — сказал за спиной голос Пенна.

Лэйни кивнула в ответ, но не оглянулась. Он обошел стол и заглянул ей в лицо.

— Что с тобой?

Лэйни с удивлением поняла, что охотно поговорила бы с ним. Он слишком много пил и порой вел себя как полное ничтожество, но он лучше других мог понять сейчас, что она чувствует.

— Мне недостает Фэрил, — сказала она просто.

— Мне тоже, — кивнул Пенн, придвигая стул поближе к ней. — Сегодня утром, когда я проснулся, мне померещилось, что она подходит к кровати со стаканом своего фирменного пойла.

— Какого еще пойла?

— Лекарства для тех, кто накануне как следует перебрал.

Он откинулся на стуле, покачиваясь на двух его задних ножках.

— Может, ты прекратишь перебирать? — вырвалось у Лэйни.

— Только не в ближайшем будущем! — отрезал Пенн, мгновенно мрачнея.

Резко поднявшись, он вышел из кухни через заднюю дверь, а когда вернулся, в одной его руке была бутылка «Божоле», а в другой — «Пино Ноар».

— Вот! Я расплачусь за пристанище тем, что приготовлю ужин. Что ты предпочитаешь, мясо или рыбу?

Не дожидаясь ответа, Пенн прошел к холодильнику и заглянул в морозилку.

— Допустим, это будет рыба… к рыбе подается белое вино. — Вернувшись к столу, он открыл бутылку «Пино Ноар» и налил немного в кофейник, оказавшийся под рукой.

— Что ж, это круто, — заметила Лэйни, пригубив вино из этого неподходящего сосуда.

— Круто не круто, а ужин будет что надо! И не пей из кофейника — это для рыбы. Все будет готово минут через пятнадцать — двадцать, — ответил Пенн, доставая из холодильника набор ингредиентов.

Когда Лэйни через полчаса попробовала рыбу-гриль, она поняла, что Пенн не хвастался.

— Потрясающе! — признала она, поднимая стакан вина.

— У меня был учитель, который знал свое дело, усмехнулся Пенн, выпив свой стакан до дна и доливая им обоим. — Помнишь, нас всегда отправляли на летние каникулы в Нью-Хемпшир?

— Еще бы!

На самом деле она годы и годы не вспоминала об этом. Каждый август, когда сама Лэйни ездила в лагерь, Пенна и Фэрил отправляли к дедушке и бабушке со стороны Хью.

— По-моему, Фэрил ездила туда, только когда училась в начальной школе… ну, может быть, пару лет в средней.

— Дедушка умер, когда я заканчивал школу, а бабушка решила, что не справится с нами в одиночку. Впрочем, с Фэрил никто не мог справиться. Каким непослушным ребенком она была!

Лэйни почувствовала, что у нее горло сжимается от волнения. Никто, ни один человек не говорил о Фэрил так, как ее брат! Он помнил ее точно такой же, какой помнила сама Лэйни, — настоящей.

— Однажды ночью она потихоньку выбралась из дому, — продолжал Пенн, глядя мимо Лэйни и словно что-то различая за темным окном кухни, — оставив записку, что решила в одиночку покорить гору Кирсадж. «Не скучайте, я только наверх — и сразу назад!» Ей тогда еще не было семи лет, представляешь? Дедушка и бабушка чуть с ума не сошли, бросились на поиски… и нашли Фэрил на обочине дороги, милях в двух от дома. Она спала как сурок.

Заметив, что стакан Лэйни опустел, он потянулся за бутылкой.

— Белое кончилось! Значит, настало время перейти на красное.

Лэйни не возражала. Пока Пенн орудовал штопором, она откинулась поудобнее, впервые за долгое время чувствуя, что расслабилась. В голове приятно шумело. Когда Пенн подвинул ей полный стакан, она сделала хороший глоток и спросила:

— Так какое же отношение каникулы в Нью-Хемпшире имеют к твоим кулинарным талантам?

— Дедушка был поваром от Бога. Разве Фэрил никогда не говорила об этом?

— Что-то такое припоминаю, — согласилась Лэйни, порывшись в памяти. — Она рассказывала о каких-то грандиозных завтраках: блины, яичница и прочее — словом, каждый съедал столько, что хватило бы на взвод солдат.

— Это потому, что в Нью-Рошели нас только что голодом не морили, — объяснил Пенн с невеселой усмешкой. — Отец не горел желанием идти по стопам дедушки. Может, потому, что мать считала один тост без масла достаточным завтраком даже для взрослого мужчины.

— Знаю, — почти промурлыкала Лэйни, наслаждаясь этим экскурсом в прошлое. — Поэтому каждый раз, как моей матери приходила в голову идея приготовить громадный кочан фаршированной капусты или запеченную телячью грудинку, Фэрил обязательно приходила в гости и оставалась на ужин. Думаю, у нее развились кое-какие способности к телепатии. Постепенно мать начала относиться к ней, как к приемной дочери.

Она вдруг почувствовала на щеках слезы и сказала жалобно:

— Я так скучаю по ней…

Пенн подвинулся ближе и обнял ее, словно это могло все как-то исправить. Удивительно, но на какое-то время Лэйни показалось, что это в его власти. Она закрыла глаза, чувствуя, как пальцы поправляют ее волосы, смахивают слезы со щек и подбородка, слушая слова утешения, ничего не значащие и значащие так много.

А потом она подумала: это же Пенн Бекли! — и чувство комфорта сменилось резким, нестерпимо сладостным возбуждением.

Каким-то образом они оказались на диване в гостиной, неистово сжимая друг друга в объятиях, и не было ничего прекраснее его поцелуев и прикосновений, его жадных ласк. «Он, наверное, тоже пьян», — подумала Лэйни и попыталась отстраниться, но не могла. Его тепло, нетерпеливая дрожь его тела — это было ей нужно, потому что она устала, смертельно устала от своей одинокой борьбы.

Она содрогнулась от наслаждения, когда он оказался внутри, и счастливо отдалась толчкам и качаниям, словно это было движение по прекрасной дороге, в конце которой находилось счастье. Кончая, она прижалась к нему изо всех сил, словно умоляя не оставлять ее, словно, пока он оставался в ней, все было в порядке и ничего плохого случиться не могло. Она так и уснула, прижавшись и обхватив его шею руками.

Это было первое, что Лэйни вспомнила, проснувшись. Она открыла глаза и огляделась, обнаружив, что лежит в своей постели. Она не сразу решилась спуститься, не зная, как вести себя с Пенном, но его не было ни внизу, ни в летнем домике, только на столе лежала короткая записка: «Спасибо за все. Пенн». К тому моменту, когда Лэйни приготовилась уйти, головная боль и смущение остались единственным напоминанием о бурной ночи.