Море? Но здесь нет моря. Подземное озеро? Ветер снаружи врывается в глубокий туннель?

Мои товарищи тоже обратили внимание на слабый гул. Я увидела бледное лицо Годфри, искаженное дрожащим светом, – адвокат обернулся ко мне.

– Жди здесь, Нелл. Мы с Брэмом разведаем, что внизу. Один из нас вернется и помашет свечой, если путь свободен.

Ирен ни за что не осталась бы стоять, точно забытый багаж, в темноте посреди лестницы. Но я не решалась повысить голос, вступив в спор, и тем выдать наше присутствие. Пока меня терзали сомнения, мужчины удалились. Тьма поглотила и свет их свечей, и шорох их шагов, в одно мгновение превратив попытку следовать за ними в нелегкое и опасное дело.

В горьком разочаровании я прижалась к стене, все еще взвешивая «за» и «против», но уже понимая, что возможность упущена. Уж слишком я легко следую мужским командам, подумалось мне. Мой отец-священник был добрейшим человеком на земле, но как церковный авторитет ожидал подчинения. В отличие от Ирен и Пинк, нашедших себя в отрицании мужского главенства даже перед лицом денег и власти, я, будто шропширская овца, послушно шла в загон. Мне пришлось отдать Годфри свое единственное оружие, шляпную булавку, и теперь я вооружена только огарками свечей, которые к тому же невозможно быстро извлечь из рукава.

Что за трусиха! Немногого же стоил мой смелый спуск из окна замка. Теперь я все равно беспомощно прижимаюсь к безопасной внутренней стене, лишенная возможности сойти с места, чтобы не затруднить моих компаньонов дополнительными поисками. Мне суждено стоять здесь, ничего не знать, ничего не делать. Только беспокоиться и ждать.

Ирен, я знаю, тоже умеет беспокоиться – даже сейчас она наверняка волнуется о Годфри и обо мне, – но она никогда не ждет.

Я уже было решилась пойти вперед без приказа, как увидела мотылек огня, мерцающий далеко внизу. У меня вырвался вздох облегчения: мне выпало счастье слабых духом – возможность следовать своим желаниям и в то же время не противоречить указаниям других.

Держась правой рукой за стену и подняв свечу в левой, я поспешила вниз, в темноту. Меня бесконечно вдохновляла перспектива скорой встречи с Годфри и Брэмом, а точнее, с одним из них, потому что лишь один огонек маячил в глубине. Я бежала изо всех сил и, встретившись со свечой, едва не засмеялась от радости.

Мужская рука вцепилась мне в запястье, а свечи, которые мы держали, почти столкнулись, как кубки во время тоста за встречу.

Совместный свет двух язычков пламени выхватил из тьмы кошмарное лицо: спутанные темные волосы обрамляли гримасу панического страха, в бледно-голубых глазах мелькнуло узнавание.

– Где Господин? – лихорадочно бормотал Джеймс Келли, дергая меня за руку. – Где Он?

Я вжалась в стену, казавшуюся мне безопасной всего минуту назад. Безумец оглядывался по сторонам, будто искал чьи-то глаза, невидимые во тьме:

– Они не хотели брать меня с собой. Им нужно было, чтобы я остался сидеть взаперти в Париже, но я сбежал, и когда нашел Господина, они скрылись от меня. Бросили меня собакам и волкам.

В это я вполне могла поверить. Даже в дрожащем свете свечи было видно, что одежда мебельщика находится в том же беспорядке, что и волосы, как если бы он не один день продирался сквозь лесные заросли. И наверное, так и было на самом деле.

– Господин – единственный на свете, кто понимает. – В голосе Келли появились плачущие нотки. – Он прошел путем Креста. Мы знаем страдание, боль, все ошибки, совершаемые мужчинами из-за женщин, со времен Евы.

Его безумный взгляд снова сфокусировался на мне. Я вспомнила, что он воткнул своей жене в ухо перочинный нож без всякой на то причины, и она скончалась в госпитале днем позже. Его же мы встретили в пещере под Всемирной парижской выставкой, когда неизвестный безумец покалечил женщину. Был ли то Господин? Но ведь мгновение спустя топор Красного Томагавка вонзился в спину этого дьявола.

Сейчас в руках Джеймса Келли была только свеча, и глаза сверкали безумием, но тогда, в пещере, он сразу выбрал меня из всей нашей разношерстной компании. То же самое случилось и в его грязной комнатушке, когда Ирен, Пинк и я поймали его. Вместе с Шерлоком Холмсом.

Может быть, я напоминала ему кого-то – его невинную покойную жену или несчастную девушку, потерявшую грудь во время сатанинского ритуала, а то и нашу праматерь Еву.

– Где Он? – продолжал стенать Келли, похоже не узнавая меня.

Да он и не мог узнать: волосы у меня были заплетены в косы, как у крестьянки; по верхней части костюма я могла сойти за цыганку, а ведь мы знаем, что последователи культа тесно соприкасались с кочевым племенем. Брюки на женщине могли разозлить полоумного поборника нравственности, но, будучи черного цвета, они не очень выделялись в темноте. Мне пришло в голову, что внешне я мало отличаюсь от служанок, работающих в замке.

– Разве Он здесь не затем, чтобы превратить воду в вино, а вино в кровь? – причитал демон-мебельщик. – Он должен быть там! Я следовал за Ним. Вот мое тело, источник удовольствия. Вот моя кровь, источник боли. Кто выпьет моей крови и разделит мой грех, того ждет жизнь вечная.

Келли декламировал жуткую смесь Писания с сатанизмом. Я попыталась вырвать руку, но он только сжал ее крепче и придавил меня к стене:

– Ты пойдешь на церемонию. Будешь плясать, пить кровь Господина и почувствуешь, как тебя обволакивает духовный огонь, а затем приходит безумие, и мы отрекаемся от всего, некоторые – навсегда.

Он явно говорил о смерти. Я вспомнила, каким неожиданно успешным оказался пинок в схватке с Медведем, и приготовилась повторить свой трюк.

Но в этот момент Келли прижал мне к шее лезвие ножа.

Клинок был явно больше складной безделушки, которую можно спрятать в карман.

Страх петлей сдавил мне горло. Я осталась один на один с кровожадным Джеком-потрошителем! Ни острой спицы в кармане, ни друга со свечой, готового прийти ко мне на помощь.

– Не лучше ли дождаться церемонии? – спросила я, стараясь не двигать горлом, в которое упиралось острие ножа.

– Иногда это бывает до церемонии, хотя обычно после, – мечтательно произнес Келли, и его пустые голубые глаза заволокло туманом. – Я делаю то, что велит Господин. Сам по себе. Так я поступил с женой. Она сама была виновата, конечно. Пристала ко мне из-за напитка, но напиток – это Жизнь. А кровь – это святая вода.

Я не знала, что отвечать на бред сумасшедшего, но, к счастью, мне и не пришлось.

Из темноты вынырнула фигура чернее самой тьмы и, схватив убийцу за воротник, дернула так быстро и жестко, будто собиралась одним махом закинуть его в ад. Но вместо этого мой темный ангел-хранитель швырнул безумца к стене и вырвал нож у него из рук. Свеча Келли погасла.

В неверном свете моей собственной свечи, которую я каким-то чудом все еще держала, я узнала молодого цыгана – обладателя моего серебряного флакончика и записки.

– Ты?! – возмущенно воскликнула я.

– Быстрее, отойдите в сторонку, пока я разбираюсь со злодеем, – ответил он мне на пугающе правильном английском.

Меня снова схватили за руку и оттолкнули в темноту так стремительно, что свечка у меня в руках наконец испустила дух.

Двое мужчин бились в кромешной темноте так яростно, что, казалось, сотрясаются и пол, и стены. Мне слышалось пыхтение диких вепрей. Противники боролись за равновесие и превосходство, и подошвы их башмаков шаркали по полу, как раздвоенные копыта. Как тут не представить себе битву двух демонов!

Я потихоньку отступала вдоль стены, чтобы очередной рывок сражающихся не втянул меня в орбиту и не превратил в случайную жертву смертельного противостояния. Кроме того, надо было приготовиться убежать – на случай, если победит не тот, на кого я надеюсь. Мне давно не случалось оказаться посреди схватки двух мужчин – с тех пор, как мы с Квентином попали в засаду полковника Морана на Хаммерсмитском мосту. В обоих случаях защитник старался спасти меня, но был вынужден сражаться за собственное выживание, так что ему становилось уже не до меня.