Я уставилась на сосуд с нарастающим ужасом: не перед бутылкой, и даже не перед ее отвратительным владельцем, но перед собственной недогадливостью. Как я позволила собственной неприязни к алкоголю затмить тот факт, что бутыль как две капли похожа на сосуды, осколки которых хрустели у нас под ногами в подземельях Парижа?
Поспешив к Годфри, я выхватила у него бутылку и поднесла ее к канделябру. Мне пришла в голову запоздалая мысль, что Медведю пришлось ковылять вниз в кромешной темноте. Может быть, он сломал шею? Впрочем, пьяницы всегда падают без последствий.
Поднеся бутыль к самым глазам, я увидела, как в ночном кошмаре, кусочки воска, приставшего к горлышку, – того самого воска, крошки которого собирал в подвалах и катакомбах Парижа сам Шерлок Холмс.
Глава сорок четвертая
Разведка боем
Все эти, а также многие другие душераздирающие подробности наш читатель сможет найти на страницах умного, но жутковатого романа, принадлежащего перу мистера Стокера.
Я высунулась из окна комнаты Годфри, насколько хватало смелости. Канат, сплетенный моими руками, тянулся вдоль стены замка, а на другом его конце находился Годфри. Во всяком случае, я на это надеялась. Черную ночь озаряла только полная луна, играющая в прятки с облаками. Лишь эпизодическое подергивание каната убеждало меня, что мой товарищ по заключению все еще продвигается вдоль стены в соседнюю спальню, где находился мистер Стокер.
Только бы Брэм не до конца вошел в роль невозмутимого англичанина и не улегся спать!
Поняв, что бутыли, найденные в Париже, хорошо знакомы обитателям замка – во всяком случае, некоторым из них, – мы с Годфри решили, что оставаться здесь больше нельзя. Особенно теперь, когда Брэм тоже фактически превратился в пленника. Если нам удастся поднять Стокера на канате и переправить в комнату Годфри, нас будет уже трое.
Поэтому теперь мне оставалось ждать и надеяться, что скоро мужчины вдвоем отправятся в обратный путь, после чего мы все вместе рискнем вырваться на свободу.
Что это была за странная ночь! С внутреннего двора, невидимого из нашей части замка, доносилось завывание цыганских скрипок. С окружающих гор им вторили волки, иногда по одному, иногда хором, как будто стараясь выть в унисон мелодии.
Я подумала о молодом предателе-цыгане и послала ему мысленное проклятие. Во дворе вокруг костра наверняка собралась большая компания, вроде встреченной нами на Всемирной выставке в Париже всего три недели назад. Я слышала гул пламени, бьющегося подобно крыльям огромной птицы, и видела отсветы на дальней стене замка.
Дым от костра, похоже, поднялся так высоко, что начал беспокоить всяческую живность, населяющую башенки высоко над нами. Оттуда время от времени раздавался леденящий душу свист и вырывались темные облачка, рассыпавшиеся затем на множество клочков, – это летучие мыши покидали свои насесты, чтобы разлететься по ночному небу.
Волнение среди обитателей ночной тьмы приводило меня в еще большее беспокойство. Словно в греческой трагедии, напряжение нарастало, приближая нас к грандиозной кульминации, и мне вовсе не хотелось дожидаться конца спектакля.
Веревка дернулась, затрепетала и снова дернулась. Я вглядывалась в бледную линию, пока не увидела пару рук в черных перчатках, цепляющихся за нее, как две вороны. За руками последовала темная фигура. Как минимум, Годфри уже продвигается по карнизу назад, в безопасность. Идет ли с ним Брэм, или этот цирковой номер оказался ему не под силу? Если и так, винить его нельзя. Знакомство с моей подругой, Ирен Адлер Нортон, обходится недешево.
Я вспомнила, каким насмешливым тоном презренная Татьяна назвала меня «мисс Стенхоуп», и решила, что при необходимости поеду хоть верхом на волках или летучих мышах, лишь бы поскорее убежать отсюда.
Напряженное лицо Годфри уже появилось в оконном проеме, затем он взобрался на каменный подоконник и спрыгнул в комнату.
– А Брэм?
Адвокат запрокинул голову и высунулся, чтобы помочь нашему массивному другу протиснуться в узкое окно. Писатель с минуту сидел на подоконнике и по-детски болтал ногами, переводя дыхание. Затем он достал носовой платок и вытер пот со лба.
– Вы, должно быть, настрадались, пока переходили от окна к окну, – сказала я. – Ужасная высота, и камни ледяные, но веревка, кажется, достаточно прочная.
Брэм соскочил на пол и потопал сапогами:
– На ветру у меня занемели пальцы на ногах, но это пройдет. Давненько я не цеплялся за камни, пожалуй, с тех пор, как взбирался по утесам в горах Шотландии. Отвечая на ваш вопрос, мисс Хаксли, могу сказать, что я люблю путешествовать и лазать по скалам. К тому же я очень рад оставить нашу кровожадную хозяйку без пленника. – Он повернулся к Годфри: – Почему же деревенского священника представили вам как дворянина?
– Меня отправили сюда якобы для того, чтобы заключить сделку с графом, владеющим замком и окрестными землями. Наверняка эта мистификация была запланирована с самого начала. Поэтому священника, как самого образованного из имеющихся трансильванцев, уговорили подписать документы, которые я подготовил. Одного не пойму: как святой отец мог согласиться на участие в подлоге?
– Этот вопрос – один из многих, но далеко не единственный. Цыгане со всей округи стекаются во двор замка, будто у них здесь намечен всенародный сход. Хозяйка замка взяла в услужение многих цыган и часть молодежи из селения. Почему в этом полуразрушенном замке нынче кипит такая активная жизнь – вот самая главная загадка. Хотя, конечно, жителям нравятся денежки, которые перекочевывают в их карманы из сундуков русской. – Брэм Стокер приостановил свои рассуждения и озадаченно уставился на меня: – За ужином вы выглядели весьма необычно, мисс Хаксли, но ваш теперешний костюм и вовсе приводит меня в полное замешательство.
Я уже так привыкла к нестандартной одежде, что мне пришлось взглянуть на себя, чтобы сообразить, что к чему. «Костюм», конечно, был хоть куда. Я одолжила у Годфри брюки и подтяжки, закатала штанины по росту и надела цыганские сапоги. Свободную блузу и корсаж из прежнего комплекта я оставила, потому что пиджаки друга оказались слишком просторными для меня.
– Единственный путь к свободе – веревка, – пояснила я свой выбор наряда. – И мне не хочется оставаться здесь одной, пока вы вдвоем спускаетесь и ищете возможность вернуться, чтобы отпереть мне дверь. На меня уже дважды в этой самой комнате нападал сумасшедший.
Годфри рассказал Брэму о последнем насильственном выдворении Медведя. После этого обсуждение моего внешнего вида само собой прекратилось.
Разумеется, я волновалась по поводу предстоящего спуска гораздо больше, чем хотела показать. Руки, стертые до мозолей во время плетения веревки, зажили не до конца. С повседневными делами я кое-как справлялась, но не могла гарантировать, что пальцы выдержат напряжение, когда потребуется вцепиться в канат при спуске. Кроме того, меня никогда особенно не привлекала высота. Даже перегибаясь через полуметровый каменный подоконник, я чувствовала легкое головокружение.
Однако признаться в своей слабости Годфри и Брэму означало понизить их собственные шансы на успех. Мне предстояло, стиснув зубы, пройти через грядущее испытание. Ирен наверняка вообразила бы себя отважным скалолазом и преисполнилась отвагой, которую предполагает эта роль. Но я никогда не училась актерскому мастерству, да и не обладала столь богатым воображением.
Мое воображение зацикливалось на обжигающем ветре, огромной высоте, обволакивающей тьме, чудовищном расстоянии и вероятности того, что у веревки обнаружится слабое место, которое вдруг начнет сдавать нитка за ниткой, пока наконец не лопнет с треском, достойным кораблекрушения, и мы все, как матросы с тонущего корабля, разобьемся о скалы внизу… Такие катастрофы рисовала мне моя фантазия.