– Такая похоть… находит другое удовлетворение, – сказала Ирен, пристально меня рассматривая. – Если бы ты прочитала Крафт-Эбинга дальше, ты бы узнала, что подобные мужчины часто руководствуются странными причинами, чтобы не прибегать к привычным для всех методам: женитьбе или проституткам. Они блокируют традиционные импульсы, пока те не находят выражение в необычном порыве, необычном акте. Для таких мужчин убийство и расчленение – то же самое, что бракосочетание для нормальных мужчин.

– И, – сказала Элизабет, подходя к Ирен и заглядывая в раскрытую книгу, – как мы недавно поняли, когда впервые столкнулись с темой этой книги, подобные акты достаточно широко распространены, а не являются такой уж редкостью, как мы думали раньше. Мы видим мертвых женщин в иллюстрированных новостях, качаем головой, говорим: «Кто мог такое сотворить?..», а между тем все это время вокруг нас было множество подсказок, только наша полиция не смогла их разглядеть. А те убийцы, которых ловили, были просто отправлены в сумасшедшие дома.

– Они и есть сумасшедшие! – воскликнула я.

– Но… в их сумасшествии присутствуют закономерности и схожесть, Нелл, – настаивала Элизабет. – Если так, является ли это настоящим безумием? Их действиям есть причина, которую только они знают, чувствуют и понимают. Книга Крафт-Эбинга доказывает, что между ненормальными людьми столько же общего, как и между нормальными.

– Это должно успокаивать?

– Нет, Нелл, но это дает надежду, что можно распознать мужчин, которые отнимают жизни у женщин и детей. Почему-то им обязательно требуются невинные, чтобы искупить собственную вину. – Она повернулась к Ирен. – Может быть, они видят себя в своих жертвах?

– Не исключено, что они презирают собственную слабость и ищут способ доказать себе свою силу, превращая других людей в жертв. Возможно, тех, кто меньше их самих по размеру.

– Мэри Джейн Келли была не меньше Потрошителя, – заметила я, – по крайней мере, судя по большинству описаний свидетелей.

– Однако, – подхватила Ирен, – она была единственной, на кого он напал в постели. Ему, этому убийце, нужны лежащие навзничь, пассивные женщины. Он так быстро наносит удар, что женщины мгновенно слабеют от потери крови и падают на землю. Видит ли он в жертвах мать, которая рожает? Жену, лежащую в супружеской постели? Сестру или дочь, спящую и беспомощную?

– Какая разница, что он видит?! – воскликнула я, испытывая отвращение от кровавых образов, которые поднимались от вопросов подруги, словно призрачные души из мертвых тел.

– Если мы увидим то, что видит он, – ответила Ирен, – мы поймем, кто или что он такое.

Сердце у меня стучало, как барабан Армии спасения. Идеи, образы и догадки бились в голове литаврами. Я посмотрела на Элизабет, не в силах представить ее на ложе проститутки, со склонившейся над ней размытой темной фигурой с лицом… любого мужчины.

Я видела ребенка в лесу; он сжался в комочек при виде ножа. Я видела женщину на улице; ее крик захлебнулся в потоке крови, вырывавшемся из горла подобно рубиновому водопаду.

И каждый раз краем глаза я видела высокую темную фигуру, слышала крик ворона, вздох призрака, смех ужасного чудовища.

Оно всегда было там, а я отказывалась замечать его.

Но теперь оно смотрело прямо мне в глаза.

Теперь оно сочло меня достойной внимания.

И я должна ответить на его взгляд и дать ему понять, что не боюсь.

Теперь либо оно, либо я.

Глава тридцать девятая

Последнее танго в Париже

Из желтой тетради

Всё еще хуже, чем мне казалось.

Что, конечно, еще лучше служит моей конечной цели.

И все же – да, я испытываю потрясение.

Довольно забавно, что меня может потрясти столь простое и низкое создание.

Однако у него есть грубая сила личности, как у цыганской гадалки или убийцы. Чувствуется глубина того, на что он способен; великое добро и великое зло сплелись неразделимо в одну нить.

Даже он не может понять, где начинается первое и заканчивается второе, поэтому находит оправдание и тому и другому.

Мне всегда легче верилось в грешников, чем в святых, но, думаю, в моем звере встретились они оба.

Демоническое сочетание.

Я позволю ему последний… танец в этом Городе Света, а потом мы должны ретироваться. Я начинаю понимать, как использовать его в своих более масштабных планах. Конечно, он привлек внимание нужных персон, которых я больше всего хочу… подразнить.

И отвлек внимание тех, кому придется дорого заплатить за свою ошибку.

Чего еще просить у дикого зверя?

Глава сороковая

Карта убийств

Из дневника

Я полночи ворочалась на кушетке в алькове, отделенном занавеской от общей столовой.

Когда я наконец заснула, воин-индеец на лошади преследовал меня по Елисейским Полям, а потом погнал к Эйфелевой башне, застывшей на Марсовом поле. Я пыталась убежать в катакомбы, но, спустившись по извилистым тоннелям, обнаружила Джеймса Келли, который истерически смеялся среди груды старых костей и черепов, обивая тканью с узором в стиле Уильяма Морриса[107] стены пещеры, где была найдена одинокая мертвая женщина.

Проснувшись, я все еще слышала неумолимое «тук-тук-тук» его маленького металлического обойного молоточка.

Потом я поняла, что слышимый мной звук намного мягче и доносится из мира яви.

Я отодвинула тяжелые тканые занавеси, отделяющие мое спальное место. Двойные двери в столовую были закрыты, но полоса света позолотой сияла по их нижнему краю.

Я не стала искать домашние туфли, а босиком прокралась на цыпочках по доскам пола и ковру, пока не смогла заглянуть в узкую щель между двумя занавешенными сукном створками двери.

Кто-то сидел за нашим круглым рабочим столом в гостиной, снова и снова постукивая заостренным концом пера по толстому блокноту.

Я скользнула в дверь как была, в одной длинной батистовой ночной рубашке, но даже холод не мог соперничать с моим желанием узнать, кто это мог засидеться так поздно.

Ирен оторвала взгляд от кипы бумаг, освещенных теплым сиянием лампы. Глянув на закрытую дверь в спальню Нелл, она прижала палец к губам.

– Что-то секретное? – прошептала я, подходя к ней.

Под ворохом разнообразных бумаг я заметила большую карту Парижа.

– Не секретное, – прошептала она в ответ, – но Нелл только что заснула. Я слышала, как она долго ворочалась, небось всю постель сбила.

– Меня тоже носило по волнам бессонницы, – призналась я, тихо отодвигая стул рядом с примадонной и садясь.

– Мы все услышали куда больше, чем хотели бы знать об этих порочных преступлениях, – сказала она.

– Только не я. Я бы хотела знать всё! Я просто не могла спать, гадая, что теперь случится с Келли, когда Шерлок Холмс упечет его во французскую тюрьму. Полагаю, наша роль в расследовании закончена. Если английский сыщик прав, хоть я и ненавижу раздутое британское самомнение, Келли сгинет в сумасшедшем доме в Шарантоне и мы никогда о нем больше не услышим. Конечно, французская полиция не допустит публичных судебных разбирательств, ведь они могли бы поставить в неудобное положение самого титулованного парижского гостя, принца Уэльского.

– Вы правы. Все будто сговорились стереть память о Потрошителе столь же тщательно, как он стирал жизни своих жертв. Впрочем, утаивание в этом деле не новость. У меня такое впечатление, что именно так лондонская полиция предпочла бы поступить с Джеком-потрошителем: пожизненное анонимное заключение, чтобы он навсегда остался неразгаданной тайной для всего мира.