На этот раз, попав в гостиницу, я точно знала, куда идти, поэтому в вестибюле сразу вошла в лифт. Поездка была такой пугающей, что мне захотелось выскочить еще до того, как мы успели подняться на один этаж. Но вскоре я уже стучала в дверь Шерлока Холмса, напомнив себе, что моя задача заключается в том, чтобы вытянуть из него как можно больше сведений, но при этом не позволить ему получить хоть малейшую выгоду от встречи со мной.

Должна признать, что парижский стиль был очень к лицу мистеру Холмсу. Возможно, дело было в орлином носе, доставшемся ему от предков. Но, как бы то ни было, он выглядел достаточно цивилизованно в городском костюме.

– Парижский стиль вам к лицу, мисс Хаксли, – прозвучало его раздражающее и сбивающее с толку приветствие. – Вижу, омнибус был переполнен.

Я не собиралась потакать его самолюбованию в умении определить, как прошло мое путешествие. Все равно что иметь дело с заносчивым двенадцатилетним подростком, который полон тщеславия и ложных представлений о себе. Держись строго и достойно, велела я себе, и он ничем не сможет тебя расстроить.

– Я здесь не по своей воле, – сказала я.

– Как и я, – ответил он, улыбнувшись. – Тем не менее полагаю, мы извлечем максимум из сложившейся ситуации. И я уверен, что мадам Ирен свела нас сегодня не бесцельно… по крайней мере, не без своих целей.

– Почему вы так ее называете?

– Как я ее называю?

– Мадам Ирен. Неподходящее обращение даже с точки зрения французского языка, и это довольно грубо.

– Пусть я англичанин, мисс Хаксли, но в жилах моих предков текла французская кровь, поэтому я говорю «мадам». Что касается имени, поверьте, я употребляю его из уважения, а не в силу фамильярности. Как вы хорошо понимаете, мы с ней почти не знакомы, несмотря на ряд… мм… неудачных пересечений.

Я пожала плечами: бестактный жест, доставшийся мне от Ирен и, возможно, от распихивания плечами слишком большого количества французов в омнибусе. В то же время нельзя придумать более лаконичного и подходящего жеста для того, чтобы уйти от прямого ответа.

Кроме того, эта уловка позволила мне обойти стороной упоминание о тех случаях, когда Ирен сталкивалась с Шерлоком Холмсом и он не узнавал ее. Я смотрела на сыщика, внимательно изучая его и придя к некоторым заключениям, которые могли бы его удивить.

Когда я вошла, его рост показался мне очень близким к пяти футам и одиннадцати дюймам. Из-за крайней худобы он казался еще выше, возможно, выше шести футов, но я была уверена, что легкая сутулость мгновенно убрала бы два-три дюйма.

Я обратила внимание на его руки: худые, но гибкие и сильные. Мне случалось видеть пальцы пианистов той же гибкой силы. Его лицо было достаточно бледным, как у англичанина. А волосы – темными, но хватило бы чуть-чуть пудры, чтобы осветлить их. При этом неестественно пышные усы могли бы скрыть угловатость лица и даже смягчить ястребиную резкость носа.

Я была уверена, что именно о нем рассказывал Израэль Шварц: это Холмс стоял на другой стороне улицы, наблюдая, как Лиз Страйд толкают на землю.

Я также была уверена, что мой спокойный оценивающий взгляд удивил сыщика. Он оглянулся и пошел за трубкой, лежащей на приставном столике.

– Вы не возражаете, мисс Хаксли?

– Я решительно возражаю, хотя понимаю, что зловонный дым, судя по тем, кого я знаю, способствует обострению когнитивных функций.

Он затолкал несколько неопрятных щепоток табака в чашечку трубки, утрамбовал их, затем чиркнул спичкой и раскурил трубку, попыхивая, словно отъезжающий со станции паровоз.

– Это верно, – сказал он между затяжками, выпуская дым с той же регулярностью, что и локомотив Большой Западной железной дороги. – Мадам Ирен предпочитает сигариллы.

– Только когда она глубоко озадачена.

– И часто она глубоко озадачивается?

– Только когда вмешивается в чужие запутанные дела.

– Ха! – Сыщик издал тот же странный кашляющий смешок, что я уже слышала от него раньше, и направился к окну: то ли чтобы повернуться ко мне спиной, то ли чтобы посмотреть на улицу, я не могла понять. Впрочем, оба варианта были оскорбительны. – Как она выносит ваше неодобрительное отношение к ее привычкам?

– Вы имеете в виду курение или вмешательство в чужие дела?

– И то и другое.

– Очень хорошо, – сказала я прохладно. – Как и все прочее.

Он вновь закашлялся от смеха и повернулся ко мне:

– Должен сказать, что восторгаюсь одной из ваших привычек.

– Моих привычек? У меня их нет.

– Напротив, я никогда не видел более подверженной привычкам женщины. Я имею в виду эту дамскую безделушку, что вы носите. Очевидно, от нее есть своя польза.

Мне потребовалось время, чтобы понять, что он имеет в виду мою верную цепочку-шатлен на поясе. Я так давно привыкла к ее присутствию, что забыла о ней, как мужчина забывает о карманных часах.

Я считала этот серебряный набор принадлежностей, свисающих с центрального сегмента, пристегнутого к поясу, элегантным женским аксессуаром. Однако, избегая всяческих безделушек, предназначенных лишь для кокетства, никогда не рассматривала шатлен как украшение. Возможно, причина была в любви к рукоделию, но я так привыкла иметь при себе повседневные инструменты, что считала их наличие обычным жестом практичности, как мужчины носят карманный нож. И действительно, одним из брелоков на моей цепочке было маленькое, но острое лезвие.

Я отделила от остальных аксессуаров на серебряной цепочке эмалированный футляр с гравировкой – игольник с восточным орнаментом.

– Ирен хотела, чтобы я отдала это вам, – сказала я, протягивая детективу наживку и зная, что он не сможет перед ней устоять.

Он шагнул ко мне, его лицо озарилось любопытством.

Ранее этот странный предмет принадлежал его бывшему врагу, Ирен Адлер. Он был маленьким и загадочным. И его предлагал соперник – или, возможно, коллега. Подарок пришел к нему по приказу красивой женщины, которой он восхищался гораздо больше других представительниц ее пола.

Он шел ко мне, как рыба на живца, и я испытала триумф рыбака.

Да, у всех нас есть свои слишком предсказуемые привычки. Даже – или в особенности – у мистера Шерлока Холмса.

Глава тридцать четвертая

Девочки Буффало

Из дневника

– Жаль, что Нелл должна заниматься делами дома свиданий, – сказала я Ирен, когда мы тряслись на открытом втором ярусе конного омнибуса, направляясь к покрытому красной краской железному кружеву Эйфелевой башни. Заплатив несколько сантимов, мы получили возможность потолкаться в толпе деловых людей и гостей Парижа. – Она могла бы насладиться прогулкой по Всемирной выставке.

– Сомневаюсь. С нее хватит и экзотических личностей в доме терпимости. Ковбои, индейцы и стада буйволов ей совершенно чужды и могут доставить еще больше беспокойства. – Ирен окинула меня проницательным взглядом, будто обращаясь к человеку, скрытому под моей нынешней маской. – Лучше, чтобы мы, американцы, всё разузнали о шоу «Дикий Запад». К счастью, сегодня здесь дается представление для баронессы Ротшильд, и мы будем гостями в их ложе.

Я едва не задохнулась от этой оброненной вскользь информации. Я даже не мечтала оказаться рядом с Ротшильдами!

– После представления, – продолжила Ирен, – я взяла на себя смелость организовать тайную экскурсию для британского «разведчика».

– Серьезно?

– Для Брэма Стокера.

Я быстро моргнула:

– Мне всегда было интересно: Брэм – это сокращенное от Абрахама?

– Возможно. Я об этом не думала. Мы всегда зовем его Брэмом. Иной раз интересоваться такими вещами – все равно что спрашивать, почему «Пинк» заменяет «Элизабет» или почему Элизабет никому не говорит своей фамилии.

Я почувствовала, как краснею. Какими бы ни были эмоции – гнев, тревога, негодование, – я всегда в ответ краснела. Единственная эмоция, от которой я не заливалась краской, был стыд, потому что я никогда его не испытывала. Факт, который привел бы в изумление мисс Пенелопу Хаксли.