И снова появилась рука, уже в рукаве с бахромой, и позвала нас.

Встав на четвереньки, Ирен поползла вслед за разведчиками. То же самое сделала и Элизабет.

Я колебалась. Крики и стоны впереди, казалось, достигли апогея. Я подумала, что люди, издающие такие звуки, вряд ли заметят наше почти бесшумное появление, особенно если они заняты смертоубийством друг друга, в чем я ни капли не сомневалась.

Я ждала, что в проеме покажется еще одна рука, но ничего не происходило. Тогда я оглянулась на агентов Ротшильда. Один из них сделал шаг вперед и встал рядом со мной.

– Что дальше? – спросил он меня по-французски.

Не зная, что ему ответить, я поняла, что и не узнаю, пока не последую за остальными. Надо только попросить его подождать. «Arrêtez»[128], – в отчаянии прошептала я единственное слово, которое смогла вспомнить, но он понял мою мысль и отступил назад.

Я встала на четвереньки, силясь представить себе, что я в детской и играю в медведя с самыми маленькими из своих подопечных. После чего неуклюже поползла в ожидающие меня впереди свет и жару.

Сначала мои привыкшие к темноте глаза заволокло слезами, и я могла только моргать. Шум заполнял пещеру и метался, отражаясь от стен, так что казалось, что все души проклятых, когда-либо живших в мире, заключены в этом небольшом пространстве.

Потом я разглядела своих спутников, которые, все еще пригнувшись, рассматривали из-за естественного каменного барьера сцену внизу.

Я подползла поближе к Элизабет и осторожно перегнулась через камни, чтобы увидеть пол пещеры.

Повсюду, усеивая бликами темный камень, горели свечи: на полу, на булыжниках, в нишах стен. Костер, полыхающий в центре пещеры подобно огненному столпу, освещал даже высокий потолок.

Около костра стояла одинокая фигура в длинном одеянии и что-то бормотала на непонятном, а то и вовсе неземном языке, задрав руки и голову к… не столько к небесам, сколько к своду дьявольской пещеры.

Вокруг застывшей фигуры плясали и вопили около дюжины обнаженных людей. Они топтались прямо на своей темной одежде, сброшенной на землю; больше половины из них, стыдно признать, были женщинами, на чьих извивающихся блестящих телах отражались блики костра.

С края от танцоров стоял обнаженный мужчина с хлыстом в руках, осыпая ударами всех, кто осмеливался замешкаться хоть на секунду. По трепещущей плоти стекали ручейки крови вперемешку с п́отом, и в конце концов несколько танцующих повалились на пол, невзирая на побои. Сверху на упавших рухнули все остальные и принялись стонать и корчиться. Мне показалось, что передо мной видение из самого ада, красочнее и ужаснее любого полотна лучшего из мастеров Ренессанса.

Лишь троих из находящихся в пещере, казалось, не затронуло царившее вокруг безумие: одетые в монашеские рясы, они стояли у дальней стены пещеры и взирали на действо отстраненно, словно судьи инквизиции.

Исступленные движения, жар и шум не позволяли воспринять картину целиком, но было понятно, что перед нами сцена группового сумасшествия.

В этот момент лидер разорвал на себе рубашку и брюки и бросился на корчащиеся на земле тела, на живой ковер из обнаженных людей. Одна из женщин, придавленная сверху тремя мужчинами, закричала так, будто ее убивают, и тогда двое «инквизиторов» за руки подняли ее с пола и перенесли на плоскую каменную глыбу, стоявшую неподалеку. Тем временем третий мужчина вытащил из сваленной на земле кучи тряпья нож и склонился над женщиной.

Я не поверила своим глазам, увидев, что произошло дальше. Даже теперь, когда я спустя много дней записываю эти события и сама нахожусь в отчаянном положении, перо дрожит у меня в руке и отказывается подчиняться приказу разума зафиксировать все детали случившегося, какими бы невыносимыми они ни были.

Мужчина поднял нож и отсек несчастной грудь.

Мне не удалось с собой совладать: я вскочила и закричала, и мой голос слился со стоном изуродованной женщины. Казалось, весь мир зашелся криком, когда мои спутники тоже поднялись на ноги.

Где-то рядом со мной раздался вопль: леденящий кровь, долгий, дикий вой, перекрывший даже оглушительный гвалт внизу.

Человек с ножом воздел свой кровавый трофей, да так и застыл, парализованный: лезвие топора вонзилось ему аккурат посредине спины. Он упал, но корчащаяся, стонущая, бормочущая масса на полу пещеры никак не отреагировала на происходящее, даже когда Буффало Билл швырнул фонарь в костер, откуда фейерверком полетели горящие щепки и искры.

Кто-то разрядил пистолет в воздух. Это была Ирен. Люди Ротшильда один за другим вбегали в пещеру и в ужасе застывали на месте.

Тут я заметила, что наблюдатели, стоявшие у дальней стены, куда-то исчезли.

Красный Томагавк, не прекращая выть, перемахнул через каменный барьер и приземлился на пол пятнадцатью футами ниже. Буффало Билл последовал за индейцем, а агенты Ротшильда, собравшись наконец с мыслями, побежали вниз по боковому спуску, целясь куда-то из пистолетов, но не стреляя.

Лидер грубо стряхнул с себя обвивавшие его руки и ноги трех женщин с безумными глазами и поднялся во весь рост – единственный из всех готовый вступить в бой.

– Надо помочь несчастной, – пробормотала Ирен, глядя на мужчин.

Еще один человек, отделившийся от свалки на полу пещеры, побежал по направлению к нам. Его зрачки почти не просматривались на дико вращавшихся белках глаз, как у перепуганной насмерть лошади.

И хотя мужчина был едва одет, а волосы его находились в жутком беспорядке, я признала в нем… Джеймса Келли!

И похоже, он тоже узнал меня!

Я видела ребенка в лесу; он сжался в комочек при виде ножа. Я видела женщину на улице; ее крик захлебнулся в потоке крови, вырывавшемся из горла подобно рубиновому водопаду.

И каждый раз краем глаза я видела высокую темную фигуру, слышала крик ворона, вздох призрака, смех ужасного чудовища.

Оно всегда было там, а я отказывалась замечать его.

Но теперь оно смотрело прямо мне в глаза.

Теперь оно сочло меня достойной внимания.

И я должна ответить на его взгляд и дать ему понять, что не боюсь.

Теперь либо оно, либо я.

Ирен тоже заметила Келли, заметила наши пересекающиеся пути, заметила опасность.

Подруга схватила меня и развернула лицом к тоннелю:

– Беги, Нелл! Беги наверх без оглядки и не возвращайся, пока и мы не поднимемся вслед за тобой! А мы скоро придем, целые и невредимые. Не спорь! – Она сунула мне в руку трость – возможно, ту, что принадлежала Элизабет. – Предупреди полицию, если сможешь. Всё намного хуже, чем я себе представляла. Ну же, ради всего святого! – И она с такой силой толкнула меня в проход, что я споткнулась и чуть не упала. – Давай! Ради меня, убирайся отсюда поскорее! Беги!

Не могу передать, какой силой звенел ее голос, сколько было уверенности в ее словах, в ее приказе.

Я бросилась вперед, все еще спотыкаясь и обдирая руки о грубые камни, пока не восстановила равновесие. Я мчалась, то и дело натыкаясь на стены тоннеля, в кромешной тьме, подгоняемая паническими воплями и выстрелами позади меня.

Надо предупредить полицию. Выбраться. Только не оглядываться. А то получится как с женой Лота[129]. Но я не превращусь в соляной столб. Только не я. Бежать. Вперед. Не оборачиваться. Не думать. Не пытаться понять увиденное. Бежать. Бежать.

Глава сорок седьмая

Паранойя

Чем дальше я бежала, повинуясь приказу Ирен, тем сильнее жалела, что оставила ее в эпицентре битвы и обрекла себя на позицию наблюдателя с безопасного расстояния.

Хоть я и замедлила свой грохочущий шаг, сердцебиение лишь ускорилось. Наконец я остановилась в темноте, еще пронзаемой слабыми вспышками огней за моей спиной. У меня же есть трость. Кто знает – вдруг один удар сможет все изменить?