Второй Фуке мирно спал, и грезилось ему, что второй Лафонтен читал ему свои басни, а второй Мольер разыгрывал перед ним "Проделки Скапена".

   А Лафонтены и Мольеры, сидя по "холодным" и "кордегардиям" необъятной матери-России, закаивались так прочно, как только может закаяться простой русский человек.

Витязи

   Это было как раз на другой день после выхода из национального всероссийского клуба М. Суворина, А. Столыпина, А. Демьяновича и Ал. Ксюнина.

   За столом в одной из комнат клуба сидели оставшиеся члены и, попивая сбитень, мирно беседовали.

   -- А и тошнехонько же тут, а и скучнехонько же, добрые молодцы, -- заметил граф Стенбок.

   -- Ой, ты гой еси, добрый молодец, -- возразил барон Кригс. -- Не тяни хоть ты нашу душеньку. Не пригоже тебе тако делати...

   Один рыжий националист вздохнул и сказал:

   -- О, это, гой еси, по та пришина, что русский шеловек глюп! Немецки шеловек устроил бы бир-галле мит кегельбан, и было бы карашо.

   -- Тощища, гой, еси. А что, добры молодцы, может, телеграмму приветственную Плевицкой спослать?

   -- А по какому случаю? Вчера ведь посылали.

   -- Да так послать. А то что ж так сидеть-то?

   -- Не гоже говоришь ты, детинушка. Просто надо бы концерт какой-нибудь устроить.

   -- Нужно говорить не концерт, а посиделки.

   -- Добро! А ежели с танцами, то как!

   -- С хороводом, значит, гой еси.

   -- О, боже ж, как тошнехонько!

   В это время в комнату вошел новый националист.

   -- Здравствуйте, господа! Записался нынче я в ваш союз и в клуб. Принимаете?

   Барон Кригс встал, поклонился гостю в пояс и сказал, тряхнув пробором:

   -- Исполать тебе, добрый молодец.

   -- Чего-с?

   -- Говорю: исполать.

   Гость удивился.

   -- Из... чего?

   -- Исполать, -- неуверенно повторил барон Кригс.

   -- Из каких полать?

   -- Не из каких. Это слово такое есть... русское... Мы ж националисты.

   -- Какой черт, русское, -- пожал плечами гость. -- Это слово греческое... Еще поют "Исполайте деспота!".

   А не русское? Вот тебе раз.

   Барон снова поклонился гостю в пояс и сказал:

   -- А и как же тебя, детинушка, по имени, по изотчеству? Как кликати, детинушка, себя повелишь?

   -- Какие вы... странные. Меня зовут Семен Яковлевич!

   -- А и женат ли ты? А и есть ли у тебя жена красна девица -- душа, со теми ли со деточками-малолеточками?

   -- Да, я женат. Гм!.. Что это у вас, господа, такое унылое настроение?

   Барон Шлиппенбах покачал головой и сказал:

   -- А и запала нам в душу кручинушка. Та ли кручинушка, печалушка. Бегут из того ли союза нашего люди ратные и торговые и прочий народ, сочинительствующий, аще скоро ни одному не остатися. Эх, да что там говорить!.. А и могу ли я гостя дорогого посадити за скатерть самобранную и угостити того ли гостя сбитнем нашим русским.

   -- А и угостите, -- согласился гость.

   -- А и не почествовати ли гостюшку нашего ковшиком браги пенной?

   -- А и ловко придумано.

   -- То ли какую марку гость испить повелит?

   -- То ли брют-америкен.

   -- Дело! Эй, кравчий! А и тащи же ты сюда вина фряжского, того ли брют-америкену.

   Подали шампанского. Когда вино запенилось в деревянных ковшах, барон Вурст встал и сказал:

   -- Не велите казнить, велите слово молвить!

   -- Не бойся, не казним! Жарь дальше.

   -- То не заря в небе разгоралася, то не ратные полки на ворога нехрещенного двинулись! То я, барон Вурст, пью за то, чтобы матушка наша Россия была искони национальной и свято блюла те ли заветы старинные! А и крепка еще матушка наша Россия русским духом! А и подниму я свою ендову, выпью ее единым духом за нашу матушку и скажу то ли слово вещее: канун да ладан...

   -- То ли дурак ты, братец. При чем тут канун да ладан?.. Раз немец, не суйся говорить. Нешто это к месту?

   -- Милль пардон! Я что-то, кажется, действительно... А это, знаете, так красиво: канун да ладан! Ма foi!

   -- Не вели казнить, вели слово молвить, который теперь час?

   -- А и то ли восемь часов, да еще и с половинушкой.

   -- Ах, господа! А я еще обещал быть во тереме барона Шуцмана на посиделках. Ужасно трудно соблюдать национальные обычаи.

   -- И не говорите! -- вскричал барон Вурст. -- Вчера мы устроили русский обед и по обычаю тому ли русскому -- пробовали лаптем щи хлебать. Ужасно неудобно. Капает на брюки, протекает, а капусту из носка лаптя приходится вилкой выковыривать.

   -- О, русски народ -- глюпи шеловек. Ми тоже позавчерась пробовал сделайт искони русски свичай-обичай: лева ногой сморкаться. Эта таки трудни номер.

   -- Виноват, -- возразил новоприбывший националист. -- Вы немного напутали. Действительно, у русского народа есть такие выражения, но они имеют частицу отрицания "не". Говорят: "я тоже не левой ногой сморкаюсь", или: "мы не щи хлебаем".

   -- А, черт возьми, действительно, верно! Какой удар! Однако ты, гой еси, детинушка, действительно, хорошо знаешь русский свычай-обычай.

   -- Еще бы! Да вот вы, например, все время твердите, как попугай: гой еси, да гой еси! А вы знаете, что гой -- это еврейское слово? Гой по-еврейски значит -- христианин?

   Из угла вдруг поднялся молчавший до сих пор угрюмый националист.

   -- А и куда же ты, детинушка, собрался?

   -- А и ну вас всех к черту. Думал я, что по-русски мы живем и разговариваем по-нашему, по-исконному, а тут тебе и по-греческому, и по-жидовскому, и щи лаптем хлебают, и левой ногой сморкаются... Исполать вам, гой еси, чтоб вы провалились.

   -- Пойдем и мы, -- сказали двое мрачных людей.

   Вздохнули, потоптались на месте и ушли.

   -- И хорошо, что ушли, -- воскликнул старшина. -- Все равно не надежны были. Зато теперь остался самый настоящий националист, крепкий. Ребятушки, чем займемся?

   -- Да чем же... давайте телеграмму Плевицкой пошлем.

   -- А и дело говорите. Исполать вам. Пишите. "Ой-ты, гой еси, наша матушка Надежда ли Васильевна! Земно кланяемся твоему истинно национальному дарованию и молчим на мнагая лета тебе на здоровьица на погибель инородцам. Поднимаем ендову самоцветную с брагой той ли шипучей!"

   -- Подписывайтесь, детинушки!

   И все расписались:

   Барон Шлиппенбах. Граф Стенбок. То ли барон Вурст. Гой еси барон Кригс. А и тот ли жандармский ротмистр Шпице фон Дракен.

   -- Все подписались?

   -- Я не подписался, -- застенчиво сказал новопоступивший националист.

   -- Так подписывайтесь же!

   И он застенчиво подписал:

   -- Семен Яковлевич Хацкелевич, православный.