Нужно сказать, что после того как нас «изъяли» из днепродзержинской тюрьмы, оставшиеся военнопленные все же осуществили разработанный план побега и ушли партизанить. Пятеро из них погибли при побеге, остальные вырвались на свободу.

Нас отправляют в Берлин. В первом же проходившем мимо пассажирском поезде для нас отвели специальное [300] купе. Это был вагон, вдоль которого тянулась общая для всех купе ступенька. Я сразу оценил это и решил: отсюда надо обязательно бежать. Лучшего момента наверняка не представится… Это решение поглотило все мысли. В 10 часов утра поезд медленно отошел от платформы и устремился на запад.

На диване напротив нас - два офицера, один из них неплохо говорит по-русски. По бокам - два солдата. За отличную службу они получили отпуск. Мешки и чемоданы отпускников, которым поручили конвоировать нас, чтобы не отрывать от фронта лишних людей, были набиты салом, яйцами и прочими продуктами.

В течение всего дня во время остановок я открываю дверь купе, пропуская «господ офицеров» на платформу. Я вежлив, предупредителен. Они довольны русским офицером, ибо он ведет себя учтиво… Если бы они знали тогда, что я все это время потратил на то, чтобы как-то ослабить тугой замок в двери и пересесть поближе к выходу!

Наступила ночь, темная украинская августовская ночь… Мерно стучат колеса, тускло светит одинокая лампочка под потолком… Я закрываю глаза, облокотившись на руку, и делаю вид, что уснул. Карюкин следует моему примеру.

Мысленно я унесся далеко за линию фронта, в землянку летчиков своего звена. Что-то сейчас поделывают гвардейцы? Что они думают и говорят обо мне? Слегка открываю глаза. Офицеры, откинувшись на спинку дивана, спят. Солдаты, поставив на колени чемодан, режут украинское сало. Незаметно локтем толкаю Виктора. В ответ - легкое пожатие руки. Делаю рывок к солдатам, всей тяжестью наваливаюсь на чемодан, лишая их возможности встать, поворачиваю дверную ручку и, увлекая за собой Карюкина, вываливаюсь из вагона в темноту ночи…

Мы бежали все дальше и дальше от полотна железной дороги, проваливались в ямы, натыкались на пни, бежали до тех пор, пока на востоке не зажглась заря… Кончился плен… Здравствуй, свобода! Мы знали, что, выпрыгивая на ходу из поезда, могли попасть на километровый столб, сломать ногу, удариться о шпалы или просто погибнуть от пуль конвоя. Но это был оправданный риск. Ну, а если [301] смерть? Смерть в этом случае тоже спасла бы честь офицера Советской Армии…

Сотни километров прошли мы по территории, занятой врагом. Советские люди помогали нам пробираться к линии фронта, которая в свою очередь с каждым днем все приближалась и приближалась к нам. Во время этого своеобразного рейда по тылам врага мы встретили очень много замечательных советских людей, с нетерпением ожидавших прихода наших войск.

Переправившись через Днепр в районе Канева, мы встретились с партизанами и вступили в партизанский отряд имени Чапаева.

Вскоре в наш лагерь прибыл первый советский танк. Партизаны помогли форсировать Днепр, и армия, прорвав оборону противника, устремилась вперед, на запад.

Штаб нашей воздушной армии базировался в районе Аскании-Нова. Я прибыл к члену Военного совета. Он спокойно, словно ничего не случилось, подошел ко мне, поздоровался и направился к сейфу.

- Держи ордена, орел! - и протянул мне мои награды. - Никуда не сдавал, знал, что Володя вернется, - улыбаясь, сказал он присутствовавшим здесь офицерам.

Вскоре по возвращении в часть я принял командование полком. До конца войны сбил еще девять фашистских самолетов. В июне 1944 года Президиум Верховного Совета СССР наградил меня второй Золотой медалью Героя Советского Союза.

Так кончился этот эпизод, который навсегда остался в моей памяти. Я часто вспоминаю о нем. Вспоминаю и фашистских солдат, офицеров, которые окружали меня. У них не было идеала, ради которого стоило совершить подвиг. Они воевали, пока все было хорошо, пока можно было беспрепятственно грабить население, разрушать города и деревни. Но появились в тылу народные мстители, вступили на фронте в бой наши резервы, и от боевого хваленого духа гитлеровской «непобедимой» армады не осталось и следа. Я их видел опустошенными, растерянными. В таком положении армия неминуемо обречена на провал. Так оно и вышло.

После войны я окончил две военные академии. Иногда вспоминаю того гитлеровца, который, выбившись из сил [302] на допросах, заверял меня в наличии хорошо подготовленных палачей в фашистской Германии. Я не уверен, что тот заплечных дел мастер остался в живых. Но я знаю, что и сейчас еще живы палачи, которые вновь замышляют реванш. Пусть же они помнят, что наш народ, как и всегда, сумеет постоять за себя и даст отпор любым захватчикам. [303]

Трижды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации А. И. Покрышкин. Новые тактические приемы рождались в бою

В годы Великой Отечественной войны советские летчики широко применяли «соколиный удар». Человеческая мудрость по-своему восприняла и переработала этот прием птицы и сделала его одним из эффективных методов атаки вражеских самолетов. В огне боев советские летчики проверяли и совершенствовали его, изыскивали различные варианты в зависимости от воздушной обстановки. Пути поисков подсказывала сама жизнь.

Вспоминается весеннее солнечное утро на Кубани. Мы летели в сторону линии фронта, где должны были прикрывать наши войска. Слева, искрясь серебристыми вершинами, тянулась цепь гор Кавказского хребта, а вправо под нами уходили вдаль необъятные просторы кубанских плодородных степей. Весна в разгаре, но не видно в полях ни тракторов, ни сеялок. Жирный чернозем взметают взрывы бомб и артиллерийских снарядов.

Кубань, родная советская земля, как же изуродовали тебя фашистские варвары! Ярость, благородная ярость закипает в груди. Еще внимательнее летчики ищут врага, чтобы уничтожить его, очистить небо Родины от стервятников.

Идем на большой скорости, чтобы получить преимущество над врагом. Затем патрулируем не по горизонтали, а с некоторым снижением, но придерживаясь указанной высоты и имея необходимый запас скорости.

Вдруг внизу слева видим, как три наших истребителя отбиваются от десятка фашистских. Обороняясь, они [304] легли в вираж. Нельзя терять ни секунды. Мгновенно принимаю решение: в атаку!

Круто пикируя, внезапно сверху сваливаемся на рой «мессеров». Как кстати пришелся «соколиный удар»! Силуэт вражеского самолета все более и более увеличивается в прицеле. Невольно рука стремится нажать гашетку. Но сознание подсказывает: рано. Надо бить наверняка, с небольшой дальности. Вражеский летчик пытается резко отвернуть, но поздно. Огненная трасса прошивает его машину, и, вспыхнув голубоватым пламенем, она сваливается на крыло.

Хочу энергично вывести самолет из пикирования: нельзя терять высоту, потому что можно столкнуться с обломками вражеской машины. В глазах темнеет, на какое-то мгновение теряю сознание.

- Красивая атака! - слышу голос Дзусова с земли и иду на посадку.

На земле анализируем атаку.

- Надо раньше выводить самолет из атаки, - говорит один из летчиков.

- Уменьшить угол пикирования, - советует другой.

Разбираемся, анализируем. Ни то ни другое не подходит. Если последовать этим советам, то теряется главное преимущество «соколиного удара» - стремительность и внезапность. После поисков и нескольких проверок отчетливо складывается новый тактический прием. Истребитель пикирует так же круто, но не прямо на самолет противника, а несколько пропуская его вперед. Затем самолет «переламывается» и наносится удар на большой скорости с задней полусферы, но под меньшим углом. Этот метод атаки не раз приносил успех нашим летчикам. Преимущество «соколиного удара» в нем сохраняется. Причем истребитель не только не теряет высоты, но и набирает ее после атаки за счет большой скорости. А в этом залог успеха последующих атак.

Высокое чувство патриотизма вдохновляло советских летчиков на героические подвиги во имя Родины. Вместе с тем. мы понимали, что победа в бою требует высокого мастерства, постоянного улучшения тактических приемов и способов действий.