Потом она собралась меня выгнать, потом я ее чуть не побил, потом узнал, что я, алкаш сивый, совсем пропил мозги и жену еще себе какую-то выдумал. И, вообще-то, конечно, это не ее дело, но хоть я иногда и нормальный мужик, особенно когда получку задерживают, но так мне и надо, она даже довольна, что у меня шифер посыпался – паршиво я поступил с Верочкой.

Трезвенником меня назвать трудно, однако до алкоголизма у меня путь был неблизкий – в тысячу ли. Не похмелялся, в одиночку не надирался, так, иногда рюмочку под настроение, в запои не входил, вещи не пропивал. Вот Дима ее – тот пил, пока не развелся.

Затащила она меня к себе, стала своим чаем отпаивать, с травками всякими, обвинительное наклонение сменилось на сострадательное, и дело шло уже к ночевке, я еле вырвался от нее с выпученными глазами.

Она почему-то уверяла меня, что я, сволочь такая, Веру с ребенком из-за какой-то стервы бросил, а потом стерва и сама меня кинула, почти сразу, после чего я стал дружить с поллитровкой. Никто из моих знакомых эту стерву не видел и как звать ее, тоже никто не знал. Может, и Светой.

В полном недоумении я кинулся искать жену по другим адресам. Их было немного, всего три. В двух на меня посмотрели сожалеющее и посоветовали завязать с этим делом, да поскорее, а то до психушки уже всего ничего осталось, причем и там, и там меня попытались в конце концов отпоить водкой; в третьем - просто-напросто не узнали и захлопнули дверь, не дав ничего выяснить. Дело кончилось милицией, от которой я потом едва откупился.

Несколько дней я чувствовал себя в мире Кафки, мотался по городу в поисках жены, забирался в самые немыслимые места, на эскалаторе в метро внимательно оглядывал всех едущих навстречу (когда-то однажды, еще в период жениховства, мы вот так столкнулись с ней носом к носу), обзванивал больницы и морги, один раз даже поехал на опознание, несколько раз звонил в справочную, привлек знакомого мента, который имел доступ к таинственному милицейскому списку жителей города – ее нигде не было. Она просто не существовала. Вообще. Ни раньше, ни сейчас. Не было ее никогда в нашем городе – ни под моей фамилией, ни под девичьей.

Родителей ее я не знал – те считали наш брак мезальянсом и не признавали меня, уверены были, что ненадолго все это. Жили они далеко, в Саратове, в старинном деревянном домишке о двух этажах, который от старости настолько врос в землю, что больше напоминал одноэтажный. Сортир, правда, находился не во дворе, да и вообще все удобства, включая телевизор и телефон, а печку рукастый тесть переделал под камин, которым, впрочем, не пользовался. Света мечтала свозить меня туда, но, соблюдая родительский наказ "Чтобы духу его здесь не было!", откладывала это мероприятие на потом.

Раза два в месяц она звонила в Саратов и подолгу болтала с мамочкой ни о чем. С папочкой никогда – но не потому, что он принципиально не разговаривал с дочерью, а просто, думаю, потому, что телефоном, как и всем в этом старинном доме, заведовала мама и к трубке супруга не допускала – еще ляпнет что-нибудь.

Адреса их я не знал, но телефон случайно запомнил – однажды у нас отключили восьмерку за злостную неуплату, и Свете пришлось звонить в Саратов "через барышню" – деньги просить. Барышня оказалась тупой и глухой, и Света раз пять проорала номер, да так, что он впечатался в мою память намертво.

Пару дней поколебавшись, я набрал номер.

- Ольга Федоровна? Здравствуйте, это Володя беспокоит. Скажите, вам Света в последние дни не звонила?

- Вы куда звоните? – спросила Ольга Федоровна недовольным голосом.

Я назвал номер.

- Правильно, - сказала Ольга Федоровна. – Только такие здесь не живут.

- Это Ольга Федоровна? – переспросил я.

- Да. А отку…

- Пугачева?

- Пугачева. А…

- Ольга Федоровна, я понимаю, что… но это очень важно, простите. Это Володя, из Москвы. Я дочку вашу разыскиваю. Свету. Она куда-то…

- Не туда вы попали, Володя из Москвы, - сказала сожалеющим тоном Ольга Федоровна. – Не знаю, кто вам дал наш телефон, только у нас нет и не было никакой дочки.

- Как это нет, постойте!

- У нас сын. До свидания.

Пи-пи-пи-пи-пи…

Вот сука, подумал я. Прямо сволочь какая-то, а не теща. Сын у них.

Но перезванивать не стал.

Саша Ендоба, между тем, развил какую-то бешеную и непонятную деятельность. Он целыми днями где-то рыскал (мне, кстати, так до сих пор и неясно, что он искал в городе, не нужно было ему туда), потом устраивался на кухонный диван с ногами и, сосредоточенно шевеля губами, начинал читать Бумаги из чемоданчика. Пить со мной прекратил совершенно, только из-за Светы и мне было не до питья. Из-за всей этой сверхъестественной истории с пропажей жены башку у меня переклинило, и на Сашу я никакого внимания не обращал. Хотя все равно здорово, что со мной в такое время кто-то был дома.

- Что-то ты последнее время смурной какой-то, - сказал он однажды, рассеянно прихлебывая чай и не отрывая глаз от очередного листка из чемоданчика. – Я тебе не очень мешаю здесь? Так ты только скажи.

- Не, - ответил я. – Не мешаешь. Очень.

Было мне в тот момент совсем хреново, и даже не столько из-за всей этой мистики, сколько из-за того, что ужас как не хватало Светы.

- Тю-у, - сказал Саша с непередаваемым херсонским акцентом, перед этим восклицанием знаменитое британское "оу" ("аоуэы" в донельзя упрощенной транскрипции) кажется поделкой с китайского рынка. – Любовь-морковь. Наш Воука опять влюбился.

Я озверел, но пока держался. Только заметил:

- Я один, как в жопе дырочка. И люблю свою жену.

Саша с удивлением огляделся и недоуменно спросил у холодильника:

- Так где ж она?

- Нет ее, - прогрустил я. Эта тема была для меня больная.

- Ушла, - сказал Саша утвердительно.

- Ну, вообще-то, да. Она иногда от меня немножечко отдыхает. Мы с ней душа в душу, только иногда ссоримся. И тогда она уходит.

Саша, вояка-холостяк, что-то гугукнул, якобы понимающе. Ни черта он, конечно, не понимал, но мне позарез надо было выговориться хоть перед кем-нибудь, не мог я больше держать весь этот абсурд в себе.

- И вот теперь ее нет, - сказал я.

- Вернется, куда денется, - тоном искушенного знатока убежавших жен заявил Саша.

- Ее вообще нет.

- Ее вообще нет.

- Умерла? Да ты что? Вот прямо сейчас?

- Не умирала она. И не рождалась. Ее в этом городе вообще никогда не было. Знакомые никто не помнит ее, все почему-то считают, что я и не женат вовсе. А родители ее в Саратове говорят, что у них и девочки-то никогда не было. У них сын теперь. Вместо дочери. Я понимаю, это невероятно…