— Девушка, а может, есть билеты на какое-нибудь южное направление ? Ну… там Одесса, Николаев, Харьков… Может, Ростов?

— Нет-т. Никаких билет-т-тов в южном направлении нет-т-т совсем-м…

Я пригорюнился. Передо мной замаячил призрак железнодорожного вагона с полуторасуточным перестукиванием колес по моему зубу.

Видно, это страдальческое выражение на моем лице было столь впечатляющем, что девушка из соседнего окошка, высунувшись, окликнула меня:

— Ма-ал-л-ладой человек, пад-д-даждит-те минут-т-точку…

Я подошел к ее кассе. Девушка что-то усиленно высматривала в мониторе, бегая пальцами по клавиатуре терминала. Потом улыбнулась и подняла глаза на меня.

— Ма-ал-л-ладой человек, вам-м несказанно пав-везло! Есть бил-лет-т-т на сегодн-н-ня… Таллин-н —Симферопол-л-ль, с промежут-точн-н-ной посад-д-дк-к-кой в Днепропетровс-ск-к-ке-е-е. Рейс через-з-з 4 час-с-са… Будет-т-те оформлять билет-т-т?

От воодушевления я просто молча затряс головой и протянул паспорт. Через пятнадцать минут я вышел на улицу счастливым обладателем билета в Симферополь. Откуда вдруг взялся билет на раскупленном на несколько недель направлении, мне предстояло узнать позже. А пока я все же решил попытаться утолить голод, невзирая на подающий нездоровые признаки жизни при каждом прикосновении зуб. Уже на втором заходе в близлежащие кафе я обнаружил в меню бульон и, заказав его, довольно быстро влил в себя, старательно глотая неразмокнувшие гренки.

Такси домчало меня до аэропорта довольно быстро. Таллинский аэропорт тех времен был тоже из серии «советская Европа», то есть хотя и небольшим, но уютным, красиво оформленным внутри, и не походил на большинство виденных мной прежде. Не знаю от чего, может, от тряски в машине, может, от неловко укушенной гренки, но по приезде туда мой зуб начал болеть, именно болеть, а не просто реагировать на прикосновения. Выпил еще таблетку. Бесполезно. Анальгин уже не действовал. По возрастающим ощущениям до славного города Севастополя я бы не дотерпел точно. Памятуя, что на каждом вокзале обязательно должен быть медпункт, я ринулся на его поиски. Медпункт благополучно нашелся, но в нем не оказалось ничего, что могла бы облегчить мою участь, кроме на удивление словоохотливого фельдшера, который рассказал мне чуть ли не всю историю Таллина за несколько минут, при этом беспомощно разводя руки в стороны и показывая на бинты и йод, которые только и были у него под рукой. Но именно он и посоветовал мне сходить в летную поликлинику, которая находилась метрах в трехстах от аэропорта на закрытой территории и даже милостиво написал мне записку к тамошнему зубному врачу. Я рванул туда. С этой запиской меня пропустили на территорию аэродрома и даже проводили к поликлинике. Врач, миловидная женщина лет тридцати, внимательно прочитала записку, усадила меня в кресло, очень аккуратно изучила зуб и сделала резюме:

— Знаете, молодой человек, по совести, надо бы вам рентген сделать. Но у нас кабинет на переоборудовании, а ехать в другое место далеко. У вас через сколько времени самолет?

Я посмотрел на часы.

— Через два с половиной часа. Симферопольский рейс.

Врач покачала головой:

— Не успеете. Я, конечно, могу его удалить прямо сейчас, но думаю, что полет через всю страну после этого вам покажется малоприятным… Но если вы хотите, то удалим прямо сейчас.

Я на миг представил себя, сидящим в душном самолете, со ртом набитым окровавленной ватой, с отходящей анестезией, с невозможностью не то чтобы попить, а даже внятно сказать несколько слов…

— Нет, сейчас я рвать не хочу.

Как мне показалось, врач с облегчением вздохнула.

— Говорите, анальгин уже не помогает? Ничего более действенного у меня нет, а сделать анестезирующий укол без операции я не могу. Отчетность. Но давайте я вас сейчас отведу в кабинет физиопроцедур. Пусть погреют вам этот зуб, может, полегче станет.

Отвела. Погрели. Не полегчало ни капельки. Даже, кажется, стало еще хуже, потому что после прогревания зуб начал как-то потрескивать внутри.

Вернувшись к зданию аэропорта, я пристроился у входа и начал беспрерывно чадить сигареты. Скорее, из-за самовнушения или, может, на самом деле, но боль немного стихала при наличии табачного дыма во рту. Долго так продолжаться не могло, столько курить было невозможно, но пока я усиленно смолил одну за одной, обреченно осматривая окрестности. Надо заметить, что авиарейсов из Таллина было немного, и по этой причине аэропорт был практически пуст, не считая десятка таких же, как я, которым просто было некуда деться в чужом городе.

Сначала к зданию подъехал микроавтобус, откуда вылезли человек шесть, один из которых, высокий толстый и рыжеволосый мужчина средних лет отчего-то показался мне смутно знакомым. Не успел я сосредоточиться на нем, как к аэропорту подъехал огромный «Икарус», из которого сначала вальяжно вышел маэстро Раймонд Паулс, а за ним чуть ли не строем высыпала куча ребятишек, как я понял, последний проект композитора, детский ансамбль «Кукушечка». А уж дальше понеслось… Одна за другой подкатывали разнокалиберные машины, и из них появлялись известные певцы и певицы Прибалтики. Из одной выкатился пухленький и круглый Тынис Мяги, из другой машины степенно и лениво вылез Яак Йоала, судя по всему, со своим импресарио, невероятно улыбчивым мужчиной в клетчатом шотландском пиджаке.

А уж потом начался сплошной обвал знаменитостей: Анне Вески, Лайма Вайкуле, тогда еще выглядевшая не как пугало, а как красивая и стильная женщина; еще какие-то знакомые и незнакомые лица. Все они приезжали с толпой провожающих и сопровождающих лиц, вываливались из автомашин и устремлялись в здание аэровокзала. Я впервые так близко видел такое количество звезд эстрады, но мироощущение мое от зубной боли снизилось настолько, что я, провожая взглядом очередную знаменитость, просто сухо констатировал ее наличие рядом, и более никаких чувств это у меня не вызывало. Минут через десять, когда поток прибывших иссяк и площадка перед аэропортом вновь опустела, на улицу вышли покурить двое. Девушка и тот самый высокий колоритный мужчина, которого к этому времени я уже вспомнил. Он был солистом в известном в то время ансамбле «Апельсин», а поскольку я не помню, как его зовут, то и буду называть его в своем дальнейшем рассказе просто: Апельсин. Так вот, Апельсин вышел покурить на улицу с девушкой, и они остановились рядом со мной. Я же уже битый час не отходил от пепельницы. Они о чем-то переговаривались на своем языке, а я молча продолжал пускать уже ненавистный мне дым. Видимо, судороги, непроизвольно пробегавшие по моему лицу, привлекли их внимание, и Апельсин, что-то спросил меня по-эстонски. Я развел руками. Тогда он перешел на русский:

— Зуб-б-бы?

Я кивнул головой.

— Си-ильн-но?

— Нет слов…

Апельсин участливо поглядел мне в глаза.

— Да-а-а… Страшн-не-е-енет-т-туболи… Атаблет-т-тки пил-л-ли?

— Пил… Не действует ничего…

Апельсин сочувственно покачал головой.

— Да-а-а… Летите или встречает-т-те?

— Лечу. В Симферополь. А оттуда до Севастополя. Вот только не знаю, долечу ли с этим зубом…

— Симфероп-п-поль? Эт-то через Днепропет-тровск-к?

Я молча подтвердил кивком. Как раз в это время зуб как-то особенно остро дал о себе знать, и говорить стало просто физически больно.

— Так-к вы поп-пут-тчик-к-к! Вам-м над-д-до долет-тет-т-ть! И вы долет-тит-т-те!

И Апельсин начал что-то довольно энергично для эстонца объяснять своей подруге. Та внимательно его выслушала и, заулыбавшись во весь рот, юркнула в двери аэровокзала. Апельсин с такой же широкой улыбкой стал жизнеутверждающе показывать мне большой палец правой руки, мол, все о’кей, парень… Все пучком… А мне, собственно, все было уже по большому барабану… Судя по всему, в этот момент зуб решил меня добить окончательно и начал хаотично управлять всеми мускулами моего лица, да так, что Апельсин в испуге отшатнулся в сторону. И в этот момент из дверей выскочила его девушка. На протянутой вперед руке лежала Таблетка. Именно Таблетка, с большой буквы. Она была, наверное, сантиметра четыре в диаметре, серо-зеленого цвета, с какими-то темными травянистыми вкраплениями, и по большому счету, напоминала кусок спрессованного засохшего кизяка. Вообще, видок у нее был такой, что особого желания засовывать это в рот не возникало.