Раньше, когда флот еще ходил в море и занимался настоящим делом, а не строевыми занятиями, в штаб попадали только списанные «калеки», которых временно некуда было деть. Сейчас лезут те, которые стремятся побыстрее заработать звания, пока есть на чем заработать. Пока не все лодки сгнили у причалов, пока можно получить звание за должность в сокращенном экипаже. Пока еще возможно спекульнуть названием плавсостава…

Когда-то я читал, что молодая акула сильна не только мускулами и молодостью, а еще тем, что к ее телу не успели присосаться рыбы-прилипалы. Потом с течением времени акула взрослеет, и эти морские паразиты постепенно прилипают к ней одна за другой, питаясь падалью хищницы и следуя за ней всегда и всюду. Под их весом акула становиться медлительнее и слабее, и добыча начинает ускользать от нее. Хищница теряет силы, охотится все хуже и хуже, и, в конце концов, почувствовав голод, прилипалы покидают ее и уходят к более молодой… Вам это ничего не напоминает?

…для сопровождения гроба с телом покойного в пути следования до места похорон приказом командира воинской части или начальника гарнизона (военного комиссара) назначаются два—четыре человека, которые должны быть проинструктированы и при себе иметь: извещение о смерти; свидетельство и справку о смерти; письмо семье покойного, подписанное командиром воинской части, с изложением обстоятельств смерти; собственные вещи, ценности и награды умершего, упакованные и опечатанные сургучной печатью…

Из устава гарнизонной и караульной службы

ВС СССР

Утром в понедельник на подъем флага не прибыл старшина команды спецтрюмных, старший мичман Петров Михаил Иванович. Командир дивизиона, зная старшего мичмана как старого опытного и ответственного моряка, особо не разозлился, мало ли чего бывает, а только дал команду командиру группы спецтрюмных выяснить, что со старшиной, и в обеденное построение доложить.

Старший лейтенант Серега Бузичкин, еще в субботу утром наводивший вместе с Петровым порядок в насосных реакторного отсека, тоже не проявил сильного беспокойства по поводу отсутствия своего старшины и решил его поисками не заниматься, благо Петров был человеком серьезным, пьющим в меру и вообще ценящим свою репутацию. Но на обеденном построении старший мичман тоже не появился. Так как на носу была проверка инспекцией по ядерной безопасности во главе с внушающим ужас адмиралом Бисовкой, отсутствие одной из ключевых персон попадающего под проверку реакторного отсека было замечено уже командиром. Командир в коротком, но емком выступлении, объяснил всем, куда мы катимся, и отдал боевой приказ разыскать прогульщика и предоставить его ему лично, в любом состоянии.

Механик, получив ощутимый нагоняй, вставил по полной комдиву раз и Бузичкину, после чего Бузичкин уже в приватной беседе выслушал от комдива раз все предыдущие нагоняи в незамысловатом рабоче-крестьянском варианте, после чего командиру отсека не осталось ничего, кроме как нахлобучить фуражку и лично отправиться к Петрову домой.

Старшина жил в старой девятиэтажке у поста БАИ, которая была одним из двух «небоскребов» поселка. Доковыляв до седьмого этажа по лестнице и чертыхаясь по поводу «мертвого» лифта, Бузичкин дома никого не застал. Послонявшись около подъезда минут сорок в надежде что-либо сам Петров, либо его жена появятся откуда-нибудь, Сергей плюнул и отправился обратно на корабль, справедливо полагая, что уж вечером кто-нибудь из Петровых дома будет. На корабле механик, угрюмо выслушав доклад старлея, приказал вечером кровь из носу добыть старшину и утром без него в строй не становиться. Бузичкин откозыряли отправился заниматься отсеком.

На вечернем докладе в центральном посту командир вновь вспомнил о Петрове, снова прошелся по всей БЧ-5, вскрыл все недостатки электромеханической боевой части и закончил традиционной констатацией того, что все механики не простые раздолбай, а военнослужащие-вредители, и по ним плачет 37-йгод, ссылка, каторга и расстрел на корне пирса. Завершив на этой жизнеутверждающей ноте доклад, командир удовлетворенно отправился в каюту спать, а все остальные, воодушевленные начальством, побрели по домам.

Бузичкин снова отправился к Петрову и на этот раз застал в квартире жену старшины. На вопрос о муже она недовольно скривилась и с совершенно безразличным видом заявила, что не видела его с субботы и по большому счету видеть не хочет, и где он — ее абсолютно не интересует. Бузичкин пытался расспросить поподробнее, где его можно поискать, но супруга мичмана решительно захлопнула дверь и больше на звонки не открывала. Выходя из дома, старлей вдруг припомнил, что в последнее время Петров, не отличавшийся говорливостью, несколько раз как-то тоскливо отзывался о доме и часто оставался на корабле гораздо дольше обычного. Мысль мелькнула и ушла, и Бузичкин побрел домой, справедливо полагая, что какие-то семейные неурядицы Петрова вылились, скорее всего, в банальный запой, и хотя это было для его старшины нехарактерно, но не исключалось ввиду сложившихся обстоятельств. Побродив для очистки совести по поселкуи по-распрашивая о Петрове у встречных знакомых, Бузичкин ничего не выяснил и ушел домой спать.

На утреннем построении тема старшины отсека встала уже ребром. Доклад командира отсека о проведенном расследовании поднял командира на дыбы, вследствие чего почти вся офицерско-мичманская составляющая БЧ-5 во главе с комдивом раз ринулась в поселок искать исчезнувшего старшего мичмана.

Жена Петрова работала в поселковой администрации, и когда к ней за информацией прибыл уже старший офицер с довольно серьезным лицом, была вынуждена нехотя признать, что у них в семье уже давно все неладно и что она собралась уходить от мужа, а он был против. В субботу они очень сильно повздорили, она высказала ему все в лицо, и он ушел, хлопнув дверью. С тех пор она его не видела. Как оказалось потом, его после субботы в поселке не видел никто.

Так как дело прияло уже серьезный оборот, командир доложил по всем инстанциям, и в поселке начал раскручиваться маховик поиска пропавшего мичмана. На корабле остался минимум людей, а все свободные офицеры и мичманы рыскали по всем старым знакомым Петрова в надежде его найти. Комендантские патрули обшаривали все закоулки городка, известные «пьяные» квартиры и общаги, подвалы и гаражи. Мичмана нигде не было.

Петрова нашли в среду в обед. Случайно. Он висел за стеной своей квартиры на заброшенной, заваленной мусором и грязью, неосвещенной пожарной лестнице, которой издавна никто не пользовался. Висел он там с субботы, и так бы и висел еще незнамо сколько, если бы не их ленивый сосед, собравшийся по привычке выкинуть пакет с мусором, не выходя из дома. Чертыхаясь и спотыкаясь на темных ступеньках, он просто уперся носом в уже распухшее тело Петрова, висевшее во мраке площадки с запиской в руках. Что было в той записке, мы так и не узнали, да и не надо было, наверное, знать, но позже стало известно, что писал он ее, да и смерть принял, совершенно трезвым, а значит, вполне обдуманно. Что там случилось в семье мичмана, двадцать лет прожившего с женой, вырастившего двух детей, сходившего в два десятка боевых походов, было непонятно, да и разбираться в этом уже никому не было нужно. Потом поговаривали, правда, что жена его закрутила очень серьезный роман с кем-то в администрации, но сама она с детьми вскоре покинула поселок, не оставив о себе никаких сведений.

Через два дня после этих печальных событий меня вызвал в каюту командир.

— Садись, Павел, разговор есть…

Я сел на диван. Командир сидел за своим столом, нервно крутя ручку в руках.

— Ну что, Паша… Такое дело… Короче, надо Петрова домой везти. Извини, но я кандидатуры лучше тебя не вижу.

Я обреченно молчал. Отказываться, судя по тону командира, смысла не имело, а радоваться было совершенно нечему.