Чем только ни занимался он в следующие несколько лет, тут не перечислишь. Торговал на рынке, пытался открыть табачный киоск, занимался извозом на старенькой «копейке» тестя, потом снова подался на воду, благо помог полученный еще в гидрографии паспорт моряка. Целый год он мотал на стареньком каботажнике в Стамбул за «кожей и мехом», возя на турецкие рынки «челноков», дурея от нахрапистой наглости соотечественников новой формации и их нравов. Вообще это было шальное, веселое и очень страшное время. Все привычное как-то разом рухнуло, и Олег с изумлением наблюдал, как бывшие вожаки комсомола превращались в полукриминаль-ных воротил мутноватого бизнеса, чинные бабушки, раньше рядком сидевшие у подъездов, толкали сигареты оптом и в розницу на стихийных рынках, а ровесницы его дочери запросто продавали свои прелести новым хозяевам жизни в районе той же Графской. Сам Олег не то чтобы не вписывался в наступившие времена, а просто не понимал их, а потому относился ко всему происходящему настороженно и с неприязнью.
Атем временем, пока отставник Г ончаров усиленно занимался обеспечением жизнедеятельности семьи, в мировоззрении его супруги происходили достаточно сильные перемены, которые Олег попросту прошляпил. Дело в том, что старший брат жены Олега был женат на чистокровной еврейке. Вся ее семья в течение последних пяти лет целенаправленно покидала бывшую родину, держа путь в Израиль, и когда в Крыму из всего своего бывшего многочисленного семейства осталась она одна, нервы девушки не выдержали, и она принялась обрабатывать своего мужа. Он вскоре сдался, и их семья тоже начала ускоренно собираться на землю обетованную. И тут в жене Олега проснулась какая-то ничем не мотивированная зависть. Она начала все чаще и чаще высказывать мысль о том, что им тоже следовало бы озаботиться своей судьбой и тоже уехать, если уж не в Израиль, то хотя бы в Канаду или Испанию, на худой конец. На всю эту суету и невнятную агитацию жены Гончаров смотрел скептически, не принимая всерьез. И очень зря. Во время одного из рейсов Олега в Стамбул она угодила на улице в эпицентр разборки рэкетиров, со стрельбой, взрывами и горящими машинами, и радикально утвердилась в своем, до этого еще довольно неуверенном, желании покинуть родной Севастополь навсегда. И когда Олег вернулся, то его просто поставили перед выбором: либо он соглашается, либо она подает на развод, и они уезжают без него. Обиднее всего оказалось то, что и сын, и дочь поддержали мать во всем, с детской непосредственностью начав уговаривать отца смириться и согласиться на отъезд. Олег пару дней угрюмо напивался на своем пароходике, не появляясь дома. На самом деле он просто не знал, что ответить супруге и детям, потому что уезжать не хотел категорически. Чужая страна с чужим непонятным языком никак не прельщала Олега, да и бросить родителей и всю свою родню в далекой Твери он просто не мог. Но тут подвернулся случай, который, как казалось Олегу, мог все решить.
Старый сослуживец Гончарова, уволившийся еще лет десять назад, нашел его и предложил полугодовой контракт инженером-электриком в Сомали, в провинции с плохо произносимым названием Галмудуг. Электростанцию при каких-то рудниках там строили еще при Советском Союзе, специалистов почти не осталось, а очередная власть, перебив всех оппонентов, решила все-таки заняться экономикой страны, и в первую очередь озаботилась электроэнергетикой. Сослуживец уже успел поработать в Египте, и теперь на него вышли с предложением поехать туда и, если возможно, подыскать еще пару грамотных инженеров, не боящихся трудностей. Срок в полгода казался небольшим, но достаточным, чтобы жена в его отсутствие образумилась, деньги обещали вполне весомые, причем половину сразу, и ехать надо было практически через две недели. А у Олега как человека, часто мотавшегося в Турцию, все необходимые документы уже были, начиная от паспорта моряка и кончая загранпаспортом и даже наличием каких-то прививок, сделанных при подготовке к неудачному рейсу в Анголу. Олег согласился сразу. На удивление, жена тоже сразу согласилась подождать с решением еще полгода, хотя Олегу показалось, что решающим аргументом для нее стала сумма, которую ему обещали выплатить. Поэтому он подписал контракт, и через десять дней улетел в Африку, в душе понимая, что отъездом этим попросту оттягивает то, что было уже явно неминуемым. Однако слепая надежда на жену, с которой его связывало больше двадцати лет совместной жизни, все же теплилась у него в сердце.
Летели с двумя пересадками. Первая была в Каире, где их группу из шести человек неожиданно разделили. Следующим пунктом оказался Хартум, столица Судана, где он остался один русскоязычным, если не считать, пилотов-украинцев. Да и вполне комфортабельный до этого старенький советский «Ан-24» превратился после последней пересадки в древний американский винтовой транспортник времен Второй мировой войны, громыхающий и вздрагивающий даже при сильном порыве ветра. Уже там Олег понял, что с местонахождением будущей работы его попросту надули, а конечное место ему станет известно лишь в последнем пункте. Тем не менее самолет наполнился шумной толпой иностранцев во главе с голландцем, являвшимся представителем фирмы, нанявшей его, да и всех остальных, судя по всему. Все они были спокойны, без тени страха и сомнений на лице, от чего Олег тоже успокоился и даже начал подремывать на неудобном сиденье.
Часа через три их самолет сбили. Откуда-то снизу, из джунглей, прилетела то ли ракета, то ли еще какая-то хрень, и самолет, вздрогнув и накренившись, начал медленно планировать вниз. Что было повреждено, Олег не понял, но самолет не падал, а именно планировал вниз, оставляя за собой в небе темный дымный след, который было видно даже в иллюминаторы. Потом в тех же иллюминаторах ненадолго мелькнуло море, и самолет довольно мягко плюхнулся на землю, на какое-то возделанное поле. Все произошло так быстро, что толком никто из пассажиров испугаться так и не успел, и поэтому, когда они вылезли на землю из открывшегося люка, все радостно улыбались до тех пор, пока не оказались окруженными тучей вооруженных негров с лицами, выражающими отнюдь не радостные чувства от встречи, а, скорее, какое-то с трудом скрываемое плотоядное желание.
Таким макаром отставной офицер флота Олег Гончаров оказался то ли в плену, то ли в рабстве у одной из многочисленных сомалийских национально-освободительных армий, число бойцов которой ограничивалось парой сотен, и по своему укладу она была больше похожа на пиратское береговое братство. «Армия» эта отличалась от всех других промышлявших в окрестной территории тем, что имела в своем распоряжении кроме обыкновенных моторных лодок несколько довольно мощных катеров и даже одну небольшую комфортабельную океанскую яхту, видимо, просто отобранную у хозяев. О судьбе самих хозяев яхты оставалось только догадываться. Верховодил всем этим воинством двухметрового роста негр по имени Омар, обвешанный оружием, как новогодняя елка игрушками. Особенно поразило Олега, что самым любимым орудием Омара оказался натуральный маузер времен Гражданской войны, с которым тот не расставался никогда, и который постоянно висел у него на боку в деревянной кобуре. Когда пленников рассортировали, оказалось, что французов и американцев поровну, по четыре человека. Еще присутствовали два голландца, два пилота украинца и один русский, то есть сам Олег. Всех, кроме пилотов и Олега, сразу куда-то увели, чтобы, как оказалось потом, потребовать за них выкуп. Больше Олег их не видел. Пилотов через час тоже увели. Самолет бойцы Омара не подбивали, а только воспользовались подвернувшейся оказией, чтобы пленить пассажиров. Главарь же предпочел совершить акт «доброй воли» и самостоятельно вернул пилотов представителям компании. Олега вытащили из хижины через час. Омар, восседавший в неизвестно откуда взявшемся здесь шикарном кожаном офисном кресле, внимательно листал серпасто-молоткастый паспорт Гончарова и рассматривал чудом сохранившиеся фотографии, лежавшие в нем. После всего, что Олег испытал за последнее время, он был готов ко всему, но жизнь и тут в очередной раз заставила его изумиться. Омар, оторвав глаза от его документов, неожиданно разразился тирадой на чистейшем русском языке: