Иной вид имело Киевское Полесье. Весь этот лесной край был покрыт «боярскими околицами», каждая из которых заключала в себе несколько десятков и даже сотен отдельных семей. Эти так называемые бояре по большей части сами возделывали землю, но, благодаря тому, что несли военную службу, не были обращены в зависимое положение. В нравах, обычаях, быте этого люда сохранилось много особенного, несомненно унаследованного от старинных русских земледельцев удельной эпохи, потомками которых они были. Правительство очень стремилось обратить этих бояр из военной в тяглую службу, но они энергично сопротивлялись, и Люблинская уния, введшая польское право, обратила их в шляхту.
На землях старого заселения (на Волыни, не говоря о Подолье, где свободно господствовало польское право) ко времени Люблинской унии земледелец был уже значительно стеснен в своих правах свободного человека. К этому времени почти везде произведена была «волочная помера», которая имела такое огромное значение в ухудшении положения земледельца.
Волочной померой называлось предпринятое государством в первой половине XYI века измерение земель с целью переместить земледельца с его исконного дворища на «волоку», определенную земельную единицу (около 20 десятин на двор). Волочная помера имела огромное общественное значение. С померой впервые открыто заявлялось, что земля не принадлежит земледельцу и что, следовательно, власть может распорядиться ею по своему усмотрению. Земледелец отрывался от дворища, на которое он смотрел до тех пор, как на свою законную вотчину; вместе с тем он лишался всех угодий, не определенно тянувших к дворищу. Таким образом, в экономическом и в правовом смысле наступали серьезные изменения к худшему, и земледельцы противились водочной помере по мере возможности. Но их сопротивление не приводило ни к чему, так как сила уже не была на стороне земледельца.
То, что наступило еще до Люблинской унии, получило с нею крайне ускоренное развитие. Польское право увеличило власть землевладельца над земледельцем и окончательно прикрепило хлопа к его волоке. А в то же время политическая связь открыла Южную Русь и действию экономических условий, которые имели место в Польше. В Польше в это время развивалось хлебное производство для сбыта морем на иностранные рынки.
Теперь спрос на хлеб и вообще сырье для заграницы распространился и на Южную Русь. Южнорусские землевладельцы, по примеру польских, начали усиленно заводить «фольварки», т. е. экономические дворы и хутора с собственным хозяйством. Но для этого нужны были рабочие силы. И вот землевладельцы начали энергично стремиться к тому, чтобы привязать земледельца к барщинному труду на своей земле. Обессиленные потерей дворищного хозяйства и переведенные на волоку; земледельцы не сопротивлялись и все более и более затягивались в ярмо обязательного труда на пана. Борьба против грядущего рабства на месте уже была невозможна; оставалось одно - убегать на юг, на Украину.
На эту чудную Украину, «текущую медом и млеком», все влекло человека, измученного трудом и неволей. О почве ее говорилось, что там не стоит и сеять каждый год: посей раз, а затем уже пашня, сама обсеменяясь, будет давать урожаи (падалица). Зубров, диких коней и оленей, кабанов и диких коз - бесчисленное множество; по берегам рек жилища бобров. Весной крики птиц оглушают человека. Осетры и другие рыбы так наполняют реки, что их можно брать руками. Это и многое другое рассказывалось об Украине, и люди стремились к ней неудержимо. Кто приспособился к приволью украинской жизни, тот уже не возвращался в тесноту старой родины; но немало надо было мужества и энергии, чтобы приспособиться. Жизнь на Украине была полна опасностей и от условий дикой природы, с которой надо было бороться и, главное, от татар. Они постоянно, из года в год, «вынимали» Украину, так что земледелец должен был выходить на пашню не иначе, как с рушницей и саблей. Мало того, земледельцы устраивали на поле нечто в роде острожка, куда скрывались в случае тревоги, отстреливаясь изнутри от татар. Заселение Украины все подвигалось вперед и вперед, но подвигаться оно могло только под прикрытием - естественным или искусственным. Естественным прикрытием служил лес, искусственным - городок или замок.
Ко времени Люблинской унии на Украине были прочно захвачены людскими поселениями две местности: «поля», т. е. Поднепровье вниз от Киева, по правой и левой стороне реки, и Побужье, по среднему Бугу от Винницы до Брацлавля. Было еще и третье «Низ» - местность за днепровскими порогами, по плавням и лесам, покрывающим берега р. Самары; но здесь трудно было держаться прочной оседлости: люди являлись сюда с промысловыми целями.
Благодаря особенностям местной жизни, на Украине было сравнительно много городов; но это были не настоящие города, а городки для защиты. Житель украинского города, здешний мещанин, мало чем отличался от селянина не только нравом, но и занятиями. А селянин, хотя и обязан был платежами и повинностями пану, но чувствовал мало стеснений от этих своих обязательств. Статистические описи того времени, «люстрации», дают точное свидетельство о положении украинского хлопа. Относительно Побужья, люстрации свидетельствуют, что тамошний земледелец соглашался работать на своего пана три дня в году - или соответственно платить деньгами - и только. Больше ничего нельзя было с него взять, «так как он добре знает дорогу, которою утекать». Немудрено поэтому, что местным панам «не с чего было прокормиться и одеться», а мужик был «богатший и пышнейший нежели пан». Но кроме мещанина, который плохо ли, хорошо ли повиновался старосте, представителю власти, и мужика с паном, была на Украине еще одна своеобразная группа людей, которой предстояла в будущем большая историческая роль. Это казаки.
Казаки - люди, которые жили за свой собственный страх и риск по промысловым угодьям и хуторам, спрятанным от татар по лесам и балкам. Они ничего не получали от государства и не считали себя ему обязанными. Таким образом, они не признавали над собой ни старостинской, ни панской власти, хотя и не выделяли себя из государства, из общего подданства. Вечно живя под страхом опасности, всегда вооруженные, постоянно то нападая, то обороняясь от татар, они считали себя как бы на льготном положении «бояр», т. е. военных слуг, но всетаки, являясь в города и проживая там зимой, продолжали оставаться «непослушными», т. е. не признающими над собой власти старосты.
Дело в том, что они имели свои собственные организации, которые свободно возникали и распадались. Одному из подобных союзов посчастливилось вырасти в настоящий политический организм: подразумеваем Низовое Запорожское товариство.
Люблинская уния открыла Украину, с ее очень мало зависимым земледельцем, свободным мещанином и вольным, как птица небесная, казаком, действию польского права, которое знало только шляхетскую свободу. Сначала это действие было как будто совсем незаметно - фактические отношения были для него неблагоприятны. Но наступали изменения в фактических отношениях, и десятокдва лет спустя после унии мы уже можем наблюдать и на Украине результаты сближения с Польшей. Главнейшим результатом было то, что из Польши на Украину были распахнуты настежь двери, и сюда хлынула шляхта, как два века тому назад она хлынула в Галицию.
Польское государство не могло мириться с таким положением дела, какое оно застало на Украине, и оно начало раздавать польским магнатам и князьям Волынским огромные территории, «пустыни», т. е. целые области (напр. «пустыню» реки Сулы). Что в этих пустынях было население, хотя редкое и «непослушное», - об этом оно не думало. Таким образом, Украина очутилась в руках немногих магнатских фамилий.
За магнатами явилась на Украину мелкая шляхта, которая ютилась большей частью около крупной. Польское дворянство несло с собой капиталы, которые вкладывало в свои украинские пустыни, главным образом, в их защиту. Начали во множестве расти города и замки, большие и маленькие. К замкам и городкам скликалось отовсюду население, которое охотно шло: паны обещали полную свободу, на целые десятки лет, от всяких повинностей. Вместе с замками, с вооруженной шляхтой, росла и безопасность от татар, а это в свою очередь усиливало колонизацию и обеспечивало возможность правильного труда. К началу XVIIго века заселение Украины так усилилось, что польские писатели называют ее «добычей польского плуга». Но плуг, который бороздил девственные украинские поля, всетаки был плуг не польский, а украинский. Вновь посаженный земледелец, попольски «хлоп», мог быть доволен своим положением, особенно, если отдаленность срока скрывала от него грядущее ярмо крепостной зависимости. Но им не мог быть доволен тот «непослушный», который оказался против своей воли, в силу какогото документа, данного в Варшаве, сидящим на панской земле.