— Я не хочу работать на Андреоло, — заговорил опять Теодоро. — Все бумаги подписывает он, в курии правомочен только Андреоло, ему ничего не стоит отменить мое слово. Я только работаю, как раб, и если сейчас не совсем раб, то мой любезный братец исправит это дело, как только вы, отец, отойдете в царство небесное.

— Ты знаешь, сынок, что я уже не веду документы, не бываю в курии. Подписывать бумаги сразу трое вы не можете. Кто-то один должен делать это.

— Но почему именно Андреоло?

— Потому что он старше тебя и умнее на целую милю.

— Пусть тогда этот умник и едет в Карасубазар. Конечно, он не хочет рисковать своей шкурой. Перепродавать рабов, которых я приведу, куда легче и выгоднее. Недаром супруга моего братца слывет первой щеголихой в Солдайе…

— Замолчите! — прикрикнул отец и после паузы задумчиво проговорил: — Много бы дал я, чтобы понять, почему вы не можете жить в согласии.

— Ладно! — Теодоро поднялся из-за стола, подошел К отцу. — Я поеду покупать невольников. Только пусть братец не думает, что я ему позволю пользоваться моими трудами. Дело с купцами при перепродаже буду иметь я.

— Тебя, олуха, они обманут, клянусь честью, — заметил Андреоло.

— Зачем спорить, — с улыбкой прервал их Деметрио. — Давайте перепродам невольников я.

— Ты мастер выпить, спеть канцону[25], поволочиться за девушками. Это твоя стихия. А в торговые дела ты не лезь.

— Мне тошно вас слушать! — закричал на спорящих отец. — Я давно терплю ваши штучки, но, тысяча чертей, они мне надоели. Если так пойдет дело, я, подыхая, отпишу все мое добро не вам, моим сыновьям, а какому-нибудь греку. Накажи меня бог, если я не сделаю так. Вы меня знаете.

Это был единственный способ заставить замолчать сыновей. Каждый из них с нетерпением ждал смерти отца и втайне надеялся, что родитель именно его наделит самой лучшей частью владения.

Андреоло мнил себя самым умным из братьев и был уверен, что в его руки отец передаст все земли, сады, виноградники и деревни. Рожденный от первой жены Антонио, которая принесла отцу богатство и знатное имя, Андреоло презирал Теодоро. за то, что он рожден от простой крестьянки — второй жены старого ди Гуаско. Деметрио он вообще не считал братом.

Теодоро же надеялся на любовь отца. Антонио очень любил свою вторую жену — мать Теодоро. Красавица Эмилия была доброй, кроткой и любящей. Сын ее был очень похож на мать, и после ее смерти Антонио всю любовь перенес на сына. «Ради этой любви, — думал Теодоро, — отец отдаст мне лучшую долю».

Ни на знатность рода, ни на любовь отца младший сын, Деметрио, не надеялся. Его мать, веселая служанка из таверны, тайно встречалась со старым, богатым вдовцом, надеясь женить его на себе. Это, вероятно, так бы и случилось, так как мальчик, рожденный от этих встреч, пришелся по душе старому ди Гуаско. Но в одной из пьяных драк матросы пырнули женщину ножом, и она вскоре умерла. Ди Гуаско забрал Деметрио к себе, но относился к нему холодно.

Старый ди Гуаско был жесток, хитер и силен. Эти качества помогли ему стать богатым, знатным и влиятельным. Ди Гуаско имел в Солдайском консульстве лучшие земли и деревни. Он ежегодно расширял свои владения и богател все больше и больше. Сейчас ди Гуаско принадлежало десять деревень и более тысячи рабов.

Обведя сыновей тяжелым взглядом, Антонио сказал:

— Теперь слушайте, что я буду говорить: ты, Теодоро, поедешь за живым товаром. Два тысячи сонмов получишь у меня сегодня же. Но я не хочу, чтобы в Кафе и Солдайе знали, что славная семья ди Гуаско занимается этим непочетным делом. Поэтому покупать будет Памфило — он сойдет за кафинского купца. Понял? Я думаю, что ты сумеешь оставить в дураках всех, кто пристанет к тебе с расспросами. Бери Памфило, охрану и — попутный ветер тебе в спину. Ты понял меня, олух?

— Понял, отец, — ответил Теодоро.

— А ты, Андреоло, в эти дни осмотришь все дороги, идущие через наши владения, и поставишь кое-где наших людей. Я был глуп, как осел, не придумав этого раньше. По нашим дорогам из Солдайи в Скути бродят сотни бездельников с тугими кошельками. Пусть раскошеливаются и платят дорожный сбор, который с сего дня мы установим. Сколько вы думаете брать с каждого, кто пройдет по нашим дорогам?

— Я думаю… по пятьдесят аспров, не меньше, — ответил Деметрио.

— У тебя тараканий ум, сыночек. За такую сумму даже я, самый богатый в Солдайе человек, черта с два пойду по дорогам, буду лучше карабкаться по горам.

— В десять раз меньше, — сказал Андреоло.

— Это ближе к истине. Пять аспров с пешего и десять с конного. Так-то, сынки. И еще скажите мне, какая вожжа попала под хвост этому одноглазому консулу? Почему он начал совать свой острый нос в наши дела?

— Я могу ответить на твой вопрос, отец, — сказал Деметрио. — Консул зол на нас за то, что мы купили деревушку Карагай.

— Карагай? Зачем она ему понадобилась, если там никто не живет?

— В том-то и дело, отец. Жители Карагая, расположенного рядом с городом, в деревню приходят только обрабатывать землю, а живут в Солдайе. Они не входят в число жителей города, а консул все же облагал их всеми налогами и…

— …И прикарманивал деньги, — догадался Антонио. — Вот хитрый дьявол!

— Вот именно. Но с тех пор, как мы купили землю Карагая, жители все налоги и сборы платят нам…

— И ни шиша ему! Ха-ха-ха!

— Может, подарите ему Карагай, — осторожно заметил Деметрио. — Иначе он может испортить нам много дел.

— Кто? — заорал старик. — Этот голодранец Христофоро может мне помешать? Клянусь громом — я куплю всю Солдайю и его повешу на самой верхней рее. Ты не о том думай, сопляк, — заорал он на Деметрио, — а поезжай в Карагай и напомни жителям, что подчинены они только мне и господу богу. А этому одноглазому сатане так и скажи, что я плюю на него.

…Спустя полчаса по дороге на Арталан выехал Теодоро, с ним двадцать вооруженных слуг. Андреоло и Деметрио двинулись по дороге на Карасубазар.

ОЛЬГА СОБИРАЕТСЯ В ДОРОГУ

Над Сурожем сгустились сумерки. Здесь они совсем не такие, как в степи. На равнине сумерки коротки — ушло солнце за горизонт, через час, глядишь, уже темно.

В Суроже вечер длинен и почитается за самое прекрасное время суток. Солнце уходит за высокие горы рано, и в город на много часов приходит приятная прохлада. Необычайно красиво в такое время на море. Расцветка волн меняется на глазах. Вот зеленоватые волны стали золотисто-синими. Солнце опускается ниже — вода приобретает свинцово-сизый оттенок. Еще ниже опускается солнце — море становится совсем черным до тех пор, пока не выглянет луна и не проложит золотистую дорожку от горизонта до самого берега.

Любит сумерничать Никита Чурилов. Вся семья его выходит в это время из хором в сад. Старый хозяин садится в мягкое, обитое сафьяном кресло лицом к морю, справа от него на широкой кленовой лавке прядет шерсть Елизавета Кирилловна. По левую руку, на складной скамье, сидит Ольга. Перед ней пяльцы с натянутой на них новиной. Петухами и затейливыми узорами вышивает Ольга рушники.

Примечательные хоромы у Никиты Чурилова. Смотришь на них, и кажется, будто уголок земли русской перенесен сюда. Хоть и живут здесь Чуриловы давным-давно, а избы рубят по русскому обычаю — деревянные. Хоромы Чурилова высоки, углы рублены в лапу, бревна, как на подбор, круглы и ровны. Крыльцо высокое, крыша над ним держится на изукрашенных мелкой резьбой пузатых столбах.

На ставнях оконных цветная роспись, на карнизах и на коньке крыши прилажены выпиленные из досок петухи. Двор широк, окружен лабазами для товаров, высокими заборами. За домом сушилы да летняя опочивальня. Все сделано из дерева, только домовая церковь каменная. За церковью сад, в саду невысокие девичьи качели. Сад запорошен белыми и розовыми лепестками, дышит медовым запахом весеннего цветения.

Часами сидит в саду Никита, слушает шум моря или ведет тихую беседу с женой и дочерью. Иногда Ольга поет песни.