Аркадий Крупняков

У МОРЯ РУССКОГО

Часть первая

НА ДОРОГАХ КРОВИ И ГОРЯ

Глава первая

НА КРАЮ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

ДИКОЕ ПОЛЕ

тепь — как безбрежное море.

Мечется по степи упругий весенний ветер, колышет голубые, синие и лиловые волошки, полевые островерхие дроки и белую кашку. А над тяжелыми волнами цветущих трав, словно пенные гребешки, взлетают серебристые султанчики ковыля.

В вышине над диким привольем парит одинокий ястреб. Без устали шарят зоркие глаза хищника по степному раздолью. Вот мелькнула в просвете трав серым комочком мышь, и тут же резко взмахнул крыльями ястреб. Далеко оставил свою норку неосторожный зверек — не уйти ему от гибели. Черная тень птицы неотступно следует за ним. Но вдруг встрепенулся ястреб и вновь взмыл ввысь. Доглядел, видно, что самому грозит опасность.

Ожила степь.

Криками, свистом, топотом коней наполнилась она. Видит птица — мчится по степи всадник. Молодой, широкоплечий, пригнувшись к гриве коня, он то и дело поглядывает через плечо назад. Ясно, погоню чует за собой.

Что есть сил скачет гнедой, с губ его хлопьями летит розовая пена.

Выше поднялся ястреб. Видит — еще несколько всадников скачут по следу. За ними, словно змеи, извиваются полосы вытоптанной травы. С каждым мгновением сокращается расстояние между всадником и погоней.

Все выше и выше поднимается птица, вот уже стала она черной точкой, сейчас исчезнет, растворится в небесах. Ах, если бы эти крылья всаднику! Ни за что не догнать бы его недругам…

Споткнулся конь и с тяжелым храпом ударился о землю. По телу его прошла дрожь, рванулись, звякнув подковами, задние ноги, вытянувшись, застыли. Не успел подняться с земли всадник, как налетела погоня. Навалились, повисли на плечах, связали руки.

К связанному подбегает низкорослый, щуплый шляхтич и визгливо кричит:

— Ах, ты, пся крев! Бежать вздумал! От кого бежать? От Августа Чапель-Чернецкого, быдло поганое, ускакать захотел!

Беглец молчит. Ветер шевелит его волнистые русые волосы, из уголков твердо сжатых, обветренных губ сочится кровь. Парень высок, строен и красив даже сейчас, когда стоит он, скрученный веревками, в рваной одежде, запачканной влажной землей.

— Князя своего предать хочешь! Смуту сеешь, лайдак! Московитам продался, сучий сын! — шляхтич взмахивает нагайкой и бьет холопа наискось по груди.

В это время соскакивает с коня отставший от погони всадник. Он подходит к связанному, отталкивает шляхтича и удивленно говорит:

— Василько?! Ты? А мне сказали, что надобно догнать какого-то московского смутьяна. Ты обманул меня, пан Август?

— Он и есть смутьян! Ты, княжич, был в отъезде и не знаешь ничего. Это стерво свинячье баламутил народ, подбивал людей к побегу в московские земли. За это князь Данила приказал бить его батогами в Кашине на площади. А он утек, сто дзяблув ему в душу!

Княжич Вячеслав смотрит на Василька и тихо спрашивает:

— Это так?

— Оболгал он меня перед князем. Все было не так.

Помедлив минуту, Вячеслав вытащил из-за пояса нож и разрезал путы.

— Подожди, княжич! — кричит пан Август. — Он убежит!

— Я знаю, что делаю! — сурово отвечает княжич и указывает беглецу на запасного коня. Пан Август пожимает плечами и на всякий случай лошадь, на которую сел Василько, пускает впереди себя.

По протоптанным стежкам кони не спеша идут в обратный путь. Чапель-Чернецкий догоняет княжича и тихо говорит:

— Я дивлюсь, пан Вячеслав, твоему легкомыслию. Развязать разбойнику руки, усадить его на лучшего запасного коня… Хлоп утечет снова.

— Не твоя забота. Человека сего я хорошо знаю. Верю, не уйдет.

— Сто дзяблув! — с презрением проговорил шляхтич. — Да что этому быдлу доверие, что ему слово! Ты посмотри на его глаза. Они так и стреляют по степи и выискивают, как бы лучше удрать от тебя вместе с твоим доверием, а заодно и с конем. У кого ты ищешь чести?

— Бывает, у холопа чести во много крат более, чем у иного благородного шляхтича.

— Пан Вячеслав! Шляхетство не позорь. Я не посмотрю, что ты сын князя Соколецкого! — и шляхтич хватается за саблю.

— Ну, полно, не кипятись. Не беда, если и убежит. Ведь он не твой холоп, а моего отца, и тебе до него нет дела.

— Иезус-Мария! Да разве ты не знаешь, что все ваши хлопы и твой отец вместе с ними — слуги Чапель-Чернецкого?! Стал бы я разве гнаться за этим разбойником, если бы не считал его своим. И ты мне смеешь говорить такие слова!

— Смею, — твердо отвечает Вячеслав. — Князь Данила Соколецкий никогда не будет прислуживать твоему отцу.

— Не будет! Да он уже давно хлоп. Это у себя во дворе он пыжится, будто справжний пан, а посмотрел бы ты на него, когда он просит у моего отца сотню-другую злотых в долг.

— Мой отец?!

— Нищий твой отец, и если бы не шляхта, то давно маеток ваш татары разграбили б, а самих вас заарканили.

— Полно врать-то! Сами за крепостью нашей хоронитесь. Ежели бы не Соколец-крепость, татары, поди, каждый месяц наведывались бы в ваши земли. А теперь вот скоро год, как бусурманов не бывало. Боятся опосля того как мы им дали великое лупление.

— Чем он хвастается, матка-бозка! Да вашу крепость татарский конь хвостом заденет — она и развалится. Стены починить и то некому. Хлопы пана Данилы бегут в Дикое поле, скоро не будет ни одного. И тогда ты вместе с отцом твоим будешь отрабатывать на нашем дворе долги. А то в Дикое поле махнешь. Потому, видно, и развязал беглого. Повинись передо мной, иначе отцу все расскажу.

Вячеслав молча сплюнул на траву и отвернулся.

Прислушиваясь к ссоре, Василько думал невесело: отчего так жизнь устроена? Князь Данила давит на мужиков да на дворовых холопов, а все же шляхтич говорит, что он нищий. Куда идет все добро? Разве мало дает князю панщина? Пять дней в неделю работают крестьяне на полях Данилы Соколецкого, трижды в год привозят люди на двор князю зерно, живность, плоды — десятую часть доходов.

А подати, боже мой! За помол — сухомельщина, рогатое пан берет с каждого вола, очковое — с каждого улья. Хочешь ловить рыбу — плати ставщину, надо пасти скот — отдай опасное, женился холоп — отдает земщину, родился у него сын — плати дудок.

А коли на грех остался без зерна в амбаре и захочешь желудей набрать — и тут плата! Желудная пошлина! Не от добра ринулся Василько в Дикое поле, оставив дом и родную земельку.

Дикое поле, Дикое поле! Со страхом и надеждой смотрят простые люди в необозримую степную даль. Вольная это земля, но и страшная. Здесь скорее всего можно спознаться с кривой ногайской саблей или арканом.

Бродят тут татарские орды, и только отважному путь на юг не страшен. Умирая, мать сама посоветовала Васильку уйти в степь. «В степи есть злые кипчаки, сынку, но зато нет панов и старост», — шептала она.

А видишь, как обернулось дело. Шляхтич за добром князя будто за своим следит. Теперь биту быть, это наверное. Прощай, свобода! Снова подневольная работа на князя да на шляхтичей.

Оторвавшись от своих мыслей, Василько снова слушает, как переругиваются пан Август и княжич.