Но именно теперь, когда свет померк, он сумел рассмотреть лицо чужака. Вытянутое, серое, с тёмными глазницами и провалом вместо рта.

В груди всё сжалось. Никогда до этого, он не чувствовал, такой тошнотворной всепоглощающей паники. Захотелось закрыть глаза, убежать, найти какую-нибудь щель и спрятаться.

– Урод проклятый, – прошептал он. – Ну, давай, иди сюда я всажу в твою башку пулю.

Он зажмурился, пытаясь прогнать наваждение, встряхнул головой. Но когда он снова посмотрел на дорогу, там уже никого не было.

Секунда, две, сколько прошло с того момента, как он отвлёкся. Чужак не мог так быстро уйти.

За спиной тихо скрипнула дверь и от страшной догадки, Ник задрожал. Он резко повернул голову и увидел его в шаге от себя. Жуткое человекоподобное создание, молчаливое, серое...

Из горла вырвался хрип. Ник почувствовал, что теряет контроль над ситуацией, попятился.

Чужак не шевелился, просто раскачивался, словно на ветру.

– Прочь! – срывая голос, закричал Ник. – Убирайся прочь мерзкий урод.

Он вскинул руку и швырнул фонарь.

Фонарь ударился о стену и разлетелся на куски.

– Хорошо, что есть запасной! – протянул Ник. – Зар-р-раза! Морду себе разбил!

Осколок стекла рассёк кожу, и теперь кровь заливала правый глаз. Но чужак исчез. Осталось только жуткое душевное опустошение и холод. Первым делом, Ник сорвал с постели одеяло, накинул на плечи.

– Неужели это какой-то розыгрыш? – Поляков подошёл к двери и задвинул засов. – Идиот. Как я мог забыть про пушку.

Он с трудом заставил себя лечь на постель Бланшара. Скорчился, сжался под тонким одеялом и всю ночь, не разжимая, держал пистолет в руке. То состояние, в котором он находился, трудно было назвать сном, и Ник искренне обрадовался, когда за окном забрезжил рассвет.

Что же со мной случилось? – проговорил он. – В кого я превратился?

Ему вдруг стало стыдно.

– Трус. Ничтожество. Червяк. Испугался какое-то чучело. Знать бы, кто затеял игру. Было бы легче.

Верить в мистику не хотелось. Но во что тогда верить?

Ник сполз с кровати, застонал. Нога болела ещё сильнее. Он аккуратно развязал повязку и увидел, что кожа вокруг раны побагровела и осклизла.

– Чёрт! Только заражения не хватало!

Перебинтовав ногу, Поляков достал последний комплект пайка, разделил продукты пополам, позавтракал. В бутылке оставалось немного рому.

– Приберегу на вечер, – усмехнулся Ник. – Кто знает, какое ещё пугало сюда нагрянет.

Захотелось всё бросить и вернуться домой. Ему даже не придётся оправдываться. Нога ни к чёрту. Хорхе и даже Байрон поймут.

– Хрен вам! – зашипел Поляков. – Достану сундучок, тогда уйду.

Он вышел на улицу, постоял немного в тени. Солнце припекало. Сухой жаркий ветер доносил запах гари.

– «Сундук существует. В этом можно не сомневаться, – подумал Ник. – Если Гарсиласо свихнулся, то он мог закопать его в пустыне, или кому-нибудь продать. Бланшар решил что старик убивал людей. Но какого чёрта?»

Ник покачал головой. Посмотрел на ресторан.

– Слишком много вопросов! – проговорил он. – Кто оставил брегет среди бутылок? И кому потребовалось палить из-под кровати по шкафу?

Сразу же появились сомнения. Возможно француз сам свихнулся. Придумал всю эту историю и в панике бросился в штрек.

– Единственное место, которое не успел проверить Бланшар – церковь, – Ник повернул голову, посмотрел на часовню. – Он нашёл приходскую книгу, но здание не осмотрел.

Католическая церковь стояла особняком. Штукатурка осыпалась, оголилась кирпичная кладка. Черепица на крыше частично сползла и лежала на земле присыпанная рыжим песком.

Ник медленно поплёлся к часовне. От гостиницы шагов сто, но из-за раны, каждый шаг давался с трудом.

– Переживу, – процедил Ник. – Бывало и похуже.

Он остановился перед высокой деревянной дверью. Посмотрел на висевший снаружи колокол. Посиневшая бронза, свисающая с языка пеньковая верёвка. Должно быть с помощью колокола священник призывал паству на службу.

Ник протянул руку, помедлив, ухватился за верёвку и дёрнул. Над городом разнёсся гулкий мелодичный перезвон.

– Больше никакой мистики, – улыбнулся Поляков. – Я в мистику не верю.

Он задрал голову, прислушиваясь к угасающему звону, посмотрел на балку с колоколом. Последнее, что он увидел – пыль и куски штукатурки, которые посыпались вниз.

Ник чувствовал боль, но не мог кричать. Он видел вокруг сгущающуюся тьму, но не мог закрыть глаза. Тьма шипела, клубилась, бурлила, а старый индеец в соломенной шляпе стоял рядом и читал заклинания.

– Свет разгоняет тьму! – приговаривал он. – Уходи прочь!

И тогда тьма отступала, отползала, словно живое существо. Но через какое-то время грязной волной накатывала снова, и всё повторялось.

– Я не могу тебя больше защищать, – произнёс индеец. – У каждого свой бог. Обратись к своему. Он ещё ждёт.

Поляков вздрогнул, очнулся. Голова гудела от боли, во рту ощущался привкус железа. Он застонал и приподнялся на локте. Солнце зашло, небо багровело тёмным закатом. За домами выли койоты.

Сколько же я тут провалялся? – поднимаясь на ноги, прошептал он. – Ох, и здорово же меня двинуло...

В глазах двоилось. Встряхнув головой, Ник шагнул к двери, опёрся на неё спиной. Прохладный ветер пронзительно свистел в кустарнике. Среди камней пела одинокая цикада.

– «Если там ничего не найду, сегодня же отсюда уберусь, – подумал Ник. – И плевал я на Байрона и на его бабки»...

Поляков оттолкнулся от двери, повернулся лицом. Сердце защемило от тоски, ему вдруг стало нестерпимо одиноко. Снова захотелось всё бросить и сбежать.

Он потянул за медную ручку. Дверь скрипнула, но не открылась.

И тогда Поляков навалился на дверь плечом. Стиснув зубы, он давил до тех пор, пока не услышал треск. Дверь просела, повисла на одной петле, а затем и вовсе завалилась набок.

Он снял её с петли и отставил в сторону, немного подождал, включил карманный фонарик и вошёл внутрь.

Лавки для прихожан сдвинуты к стене, на полу стёкла от разбитого витража. Ник огляделся. Покосился на разбросанные повсюду листовки.

– Подумать только! – усмехнулся он. – Реклама.

На стене большое католическое распятие. Деревянный алтарь украшенный резьбой и позолотой. На столике, перед алтарём, потир для причащения.

– «Гарсиласо Родригес считал себя грешником, – подумал Ник. – По словам Бланшара, он выпустил зло. И чтобы уничтожить зло, мог принести сундучок Ортеги в церковь. Верно?»

Поляков направил луч фонаря на алтарь, подошёл ближе. Теперь он не сомневался, что истина к постижению которой так стремился Бланшар, станет доступна и ему. Свет выхватил подсвечник, стеклянную лампадку и потёртый деревянный ящичек. Он стоял на полу, у самого алтаря.

Им овладело странное чувство. Главный приз – забытый всеми сундук кровавого энкомендеро, теперь принадлежал только ему. Ни Байрону и даже не таинственному клиенту.

Ник наклонился, поднял сундучок и, потрясая им, рассмеялся.

– Проклятый ящик, – прошептал он. – Что ты в себе прячешь?

Потёртое исцарапанное дерево, грубый индейский орнамент, полоски кожи вместо петель на крышке.

Ник поставил его на столик. Разглядывая замер. Что-то мешало ему сделать последний шаг – неуловимое, пульсирующее, не осознаваемое. Вспомнился сын, домик у реки, обрывки прошлого.

Он медленно протянул руку и поднял крышку.

– Надо же, – протянул Ник. – Жертвенный нож.

Он услышал за спиной шелест, почувствовал, как неведомая сила тихо шуршит песком. Всё в мире застыло от ужаса. Перестала петь цикада, умолкли койоты, даже затих ветер. Ник услышал как неистово стучит его сердце, как рвётся из ноздрей судорожное дыхание. Страх нахлынул волной, овладел душой.

– «Тот станет их добычей, кто не успеет оглянуться», – вспомнил он слова Хорхе. – Я не успел.

Ник повернулся. Глаза расширились, изо рта вырвался сдавленный возглас. Он увидел «тьму», о которой говорил француз, ощутил скрытое в ней зло.