– Чёрт! – выпалил Ник. – Они что, слона тут держали?

Он осторожно приблизился к дыре, направил луч света в зловещую темень.

– Похоже на штрек. Но зачем?

Из шахты тянуло затхлостью, какой-то гнилью. Шуршали и приглушённо пищали крысы. С тихим свистом вырывался сквозняк.

Поляков поёжился, пытаясь рассмотреть что внизу, сделал шаг и...

Изъеденные термитами доски затрещали. Ник почувствовал как они разваливаются под его тяжестью, попытался отпрыгнуть в сторону, но было уже поздно.

– «Будто в стену с разбегу, – подумал Ник. – Какой же идиот».

Он упал на что-то острое и хрупкое. В глазах двоилось, от боли ломило во всём теле. Падая, он зацепился за какой-то выступ рёбрами, и в ушах всё ещё слышался отвратительный приглушённый хруст.

– «Наверное сломал парочку!»

Неприятная боль медленно расползлась по грудной клетке, но быстро утихла. Карманный фонарик валялся в отдалении, его луч рассеивался лежавшим на пути предметом. Ник пошевелился, застонал. Под правой лопаткой больно кольнуло.

– Зараза, – Ник медленно приподнялся, пошарил за спиной.

Рука нащупала, что-то холодное скользкое и липкое. Он сжал пальцы, вытащил находку на свет.

– Кость! – морщась, прошептал Ник. – Кажется, человеческая!

На почерневшей поверхности сохранились остатки одежды и высохшие лохмотья кожи. Поляков поднялся на ноги, отшвырнул кость в сторону и подобрал фонарь. Поводил лучом вокруг.

От увиденного по спине пробежала дрожь. Он находился в широком вертикальном штреке, каменистый пол которого был усеян человеческими костями. Остатки одежды, ременные застёжки, позеленевшая от сырости обувь и черепа. Десятки, может быть сотни черепов.

В горле пересохло, и Ник потянулся к фляге. Мертвецы никогда его не пугали. На войне он привык видеть гибель людей и хладнокровно воспринимал усеянное трупами поле, но здесь всё было по-другому. Почему в этой шахте покоились останки такого количества людей? Почему эти люди погибли и, наконец, кем они были при жизни? Вопросы будоражили воображение и ставили в тупик.

– Проклятье! – проговорил Ник. – Байрон. Подонок! Во что ты меня втянул?

Он медленно подошёл к месту своего падения, задрал голову и посмотрел на обрамлённую сломанными досками дыру.

– «Похоже, я повторил чей-то путь. И не трудно догадаться, что моим предшественником был»...

Он посмотрел себе под ноги, заметил останки, замотанные в сгнившее армейское сукно.

– Значит, бедняге повезло меньше, – Ник наклонился, дотронулся до почерневшего черепа. – Бланшар. Чёртов француз, если бы не твой паршивый дневник меня бы здесь не было.

Поляков пошарил рукой в остатках одежды, достал ржавый швейцарский нож и записную книжку. На обложке сохранились следы крысиных зубов. Сырость и грибок изъели бумагу.

Ник хлебнул из фляги, уселся на трухлявый ящик.

– Неважное место я выбрал для чтения. И всё же...

На первой странице он нашёл знакомую подпись и закреплённую в кармашке фотографию улыбчивого парня.

– Весельчак! – прошептал Ник. – И чего тебе не сиделось дома?

Размытые буквы едва читались, но он чувствовал, что в этой полуистлевшей книжке, наконец, отыщет ответы на мучившие его вопросы. Бланшар проделал большую работу, и Поляков не мог не восхищаться французом.

Он сразу же отметил сухой канцелярский стиль. Похоже, француз записывал сюда, только то, что считал наиболее важным и ценным. Только факты, мысли и выводы.

– «Третье июня 1920 года, – прочитал он. – Хочу проверить контору. Потом вернусь и осмотрю церковь. Я нашёл очень важный документ и теперь вся история видится в совершенно ином свете. Месяц назад, я желал только одного – найти этот проклятый сундук. А теперь хочу поскорее убраться. Но я человек упрямый и буду держаться, пока не открою истину. Осталось убедиться в собственной правоте...

Провалился! Господи, упал в яму и теперь на знаю, что делать. Ударился спиной. Не могу пошевелить ногами. Похоже мне крышка».

Ник покосился на череп, сморщился.

– Ну, уж нет! – прошептал он. – Со мной всё в порядке. И твою судьбу я не повторю.

Луч фонаря начал слабеть. Ник нажал на кнопку, побыл немного в темноте, затем включил фонарь снова. Дневной свет просачивался через дыру в потолке, но его оказалось не достаточно, чтобы сохранить хладнокровие. Поляков подумал о Бланшаре и ему стало не по себе.

– «Прошло часов пять, может больше, – прочитал Ник. – Здесь много крыс, одна мерзкая тварь цапнула за палец. Нашёл большую кость. Теперь вооружён.

Общество мне составляют мертвецы. Страшно. Страшно оттого, что мне неоткуда ждать помощи. Дневник спрятал накануне, в условленном месте. Надеюсь, Рональд заберёт его. Трусливый ублюдок. Так и не удалось его уговорить составить мне компанию. Впрочем, этот гад выполнил свою часть работы и, упрекать его не в чем. Он прибудет сюда из Мехико только через неделю. К тому времени уже будет поздно. О чём я говорю? Он даже не станет меня искать».

В груде костей запищали крысы. Ник отвлёкся, чтобы подобрать камень. Швырнул им в темноту. Выждал немного и, убедившись, что твари разбежались, продолжил чтение.

– «Стемнело. Чувствую себя погано. Лучше бы сразу сдох. Неделю назад был здоров как бык, хлебал мексиканскую водку, а теперь ползаю в темноте и собираю тряпки, чтобы разжечь костерок.

Отыскал доску и нащипал лучин. Какое счастье, что у меня сохранилась немецкая зажигалка. Ещё с войны.

Четвёртое июня 1920 года. Мучает жажда. Несколько раз видел «тьму». Кровь стынет в жилах. Страх овладел мозгом. Животный, бессмысленный, бесконечный. Я не в состоянии его преодолеть.

Пятое июня 1920 года. Настало время открыть истину. И без того слишком долго тянул. А истина страшна, и поверить в это не просто. В домике священника нашёл приходскую книгу и записанную от руки исповедь Гарсиласо Родригеса. Прочитав текст, я понял, что Родригес не удержался и открыл-таки «recuadro enkomendero». Хотел поправить свои дела. По словам самого Гарсилао, он выпустил первобытное зло. Теперь я знаю, почему в этой вонючей шахте столько костей. Я так долго мечтал найти сундучок Ортеги. Но видимо не судьба. Где сундук, известно только Родригесу.

Шестое июня 1920 года. Совсем туго. Похоже на этот раз мне не выкрутиться»...

Ник задумчиво почесал затылок. Встал на ноги. Направил луч фонаря на узкий проход в стене. Судя по всему, через этот проход, штрек соединялся с основной шахтой.

– Осталось только проверить, – проговорил Ник. – Прощай, Франсуа Бланшар.

Он выбрался из шахты на закате. В голове роились мысли. Профессиональный интерес, который он испытывал к заданию, уступил место азарту.

– «Почему Родригес исповедался? – подумал Ник. – Если хотел замолить грехи, то какие?»

Поляков спустился с холма и сразу же направился в гостиницу. Он чувствовал, что упускает нить. Бланшар сказал всё, что хотел сказать и, больше подсказок не было.

Ник вошёл в номер, растянулся на постели и некоторое время бессмысленно смотрел в потолок. Потом закрыл глаза.

Он проснулся от приглушённых шорохов. Вскочил с кровати, уставился на окно. На карнизе сидела птица и пожирала мышь.

– Сова!? – прошептал Ник. – Пошла отсюда!

Поляков взмахнул рукой и птица улетела. Прогоняя сон, он встряхнул головой, подошёл к окну и посмотрел на освещённую лунным светом дорогу.

Ник заметил его не сразу. Тонкий колышущийся на ветру силуэт, который сначала принял за повисшую на заборе тряпку.

Он схватил со стола фонарь, нажал кнопку и направил луч на одинокую фигуру. Но густая маслянистая темень поглотила свет. Луч словно растворился в ней, так и не достигнув цели.

– Что за чертовщина, – фыркнул Ник. – Этого не может быть.

Незнакомец медленно поднял руку и свет погас.

– Не надо со мной так шутить, – Поляков несколько раз ударил по корпусу фонаря, грубо выругался.