— Хильда, простите меня, ради бога.

После этого у них не получается ни серьезного разговора, ни простой беседы. Вскоре Удо желает ей спокойной нови и отправляется к себе. Он долго не может заснуть, думает о своей сотруднице, своей начальнице, о женщине, которой он восхищается, поклоняется, верит, но которую так часто не понимает. «Так было всегда, — думает он. — Я ошибся в ней с самой первой встречи. Тогда я был лишь первым секретарем нашего посольства в Варшаве. В молоденькую, живую журналистку были влюблены все мужчины посольства. Я тоже ничего не имел против легкого увлечения. Что же она сделала? Она отшила меня, а затем предложила мне другое, политическое приключение, вероятно, самый большой шанс в моей жизни». Он понял это только теперь.

Это случилось незадолго до прихода Гитлера к власти.

«Я отыскала прелестное кафе в старой части города, господин секретарь. Единственное, чего мне недостает, — это спутника», — проговорила Хильда, озарив его улыбкой.

Пожирая ее глазами, он уже представлял себя торжествующим победителем среди других ее поклонников. Об этом же он рассуждал за кофе с коньяком так свободно и непринужденно, как никогда не говорил о своих взглядах и мнениях.

Она спокойно выслушала его, а потом перевела разговор в нужное ей русло.

Как ей это удалось, он до сих пор не знает. Но у него и теперь начинает сильнее биться сердце, когда он думает о том, как попался в западню.

«Мне неясно только одно, господин фон Левитцов, как вы собираетесь делать карьеру, не встав окончательно на ту или иную сторону?»

«Но это же очень просто, моя милая фрейлейн. Если в силу войдут социалисты, надо будет поддержать нацистов. А если Гитлер слишком уж вознесется, мы снова поддержим социалистов. Л если и те, и другие попадут впросак, мы сможем посмеяться, наблюдая со стороны».

«Мы», — уточнила Хильда, — это, вероятно, те господа, которые всегда держали власть и деньги в своих выхоленных руках?»

«Вы не только очаровательная, но еще и умненькая девочка, дорогая».

«А вы, господин секретарь, оппортунист».

«Я бы сказал, прагматик; потому что, если господин генерал-фельдмаршал фон Гинденбург все-таки капитулирует перед ефрейтором, я смогу приноровиться к изменившимся обстоятельствам — временно. Или вы думаете, что дилетанта Гитлера надолго оставят у власти?»

Она не ответила на этот вопрос, только смерила собеседника долгим взглядом и вскользь, ровным голосом заметила:

«Я думаю, господину Гитлеру было бы небезынтересно узнать, как оценивают его способности некоторые из его будущих дипломатов».

Он забеспокоился:

«Я думал, вы разделяете мои взгляды…»

«Иногда».

Он почувствовал, как сильно забилось сердце. Сознание опасности овладело им.

«Фрейлейн Гёбель, до сих пор я не думал, что вы…»

«Что?»

«Что вы делаете общее дело».

«С кем, господин фон Левитцов? Что вы имеете в виду? Или вы хотите отгадать?» Она выдержала длительную паузу, спокойно глядя на него.

Он медленно покрывался испариной, но старался сохранить безмятежное выражение лица.

Она перестала улыбаться:

«Вы легкомысленны, господин фон Левитцов. Вы позволяете заглянуть к себе в карты. Вообразите на минутку, что я действительно представляю интересы вышеназванных господ из Берлина. Что тогда?»

«Я в это не верю!» Он все еще надеялся на свое знание человеческой натуры, хотя оно только что его подвело.

Маленькая журналистка, которую он явно недооценил, ничем не показала, что понимает свое превосходство. Она продолжала говорить спокойным тоном, не выдававшим ее истинных мыслей:

«Иногда вера помогает сдвинуть горы. Но поможет ли она вам выбраться из лужи, в которую вы сами себя усадили своими легкомысленными речами?»

На первый взгляд, у нее не было открыто враждебных намерений. Он поспешил обезопасить себя:

«В дальнейшем я буду осторожнее».

Она снова взглянула на него, уже другими глазами, и уже другим тоном, от которого у него отлегло от сердца, сказала:

«Мне вы можете довериться во всем, господин фон Лeвитцов, по только мне. И если в будущем вы действительно собираетесь предпринять что-то против Гитлера и его политики, я знаю, как вам помочь. — Она сделала паузу. Он выжидательно глядел на нее. И она добавила, не спуская с него глаз: — У меня есть контакт с представителями великой державы. Там с тревогой следят, как рушится демократия в Германии».

Ему вдруг показалось, что он слышит звон Биг Бена. Он представил себе британский парламент во главе со спикером, вспомнил о незабываемых днях, проведенных в Лондоне, и сказал с воодушевлением:

«Я знаю только одну страну, где по-настоящему процветает демократия. Только англичане обладают достаточно здравым смыслом, чтобы не допустить у себя такого общественного явления, как фашизм!» Он был уверен, что попал в точку, заметив реакцию Хильды на свои слова. Он думал, что разгадал ее, и ликовал.

«Вы работаете на сэра Роберта! Это он вывел вас на меня? Ну конечно! В Лондоне знают меня и мои убеждения!»

Она оставалась невозмутимой:

«Предположим еще раз, что вы правы, господин секретарь. Вполне возможно, что ваши убеждения и ваши способности хорошо известны».

«От Интеллидженс сервис ничего не утаишь!»

Лицо ее стало строгим от этих слов, и он решил, что она рассердилась потому, что он теперь все знает.

«Те, кто дает мне задания, действуют в интересах немецкого народа».

Он рассмеялся:

«Фрейлейн Гёбель, поберегите, пожалуйста, ваши фразы для газетной статьи. Сэр Роберт думает о народе так же много или так же мало, как я. Скажите лучше, что я могу сделать?»

«У вас есть доступ к сведениям секретного характера?»

«Есть. — Он удобно откинулся на спинку стула и закурил сигарету. Ему хотелось в полной мере ощутить себя в безопасности. — А кто мне может гарантировать, глубокоуважаемая фрейлейн, что вы не троянский конь нацистов?»

«Это что, комплимент, господин фон Левитцов? Хотите, чтобы вас считали джентльменом, а сами сравниваете меня с конем? А кто же тогда Одиссей, который меня придумал? Может быть, толстый Геринг?»

В своем наигранном возмущении она показалась ему еще привлекательней.

«Простите, дорогая, это сравнение действительно не очень удачно, даже отвратительно».

«Кроме того, если вы собираетесь выступить в роли Ахилла, не забудьте о его уязвимой пяте».

«Да, я действительно позволил поглядеть в свои карты. Сознаюсь».

«Могу я быть уверена, что вы не прячете запасных козырей в рукаве? У вас ведь тоже есть свои связи в Берлине».

Нет, ее не обманешь. У нее на все есть ответ. Он попытался чуть припугнуть ее:

«Да, в столице рейха у меня большие связи».

«Значит, мы оба идем на риск», — кивнула она.

«Окупится ли он?»

Она ответила вопросом на вопрос:

«Так вы решились?»

«Во всяком случае, я заинтересован в том, чтобы открыть счет в банке высокогорной страны. — И, продолжая говорить недомолвками, добавил: — В ближайшие дни я еду в Берлин. Люблю небольшие сюрпризы. Вам я обязательно устрою один».

Это была их первая серьезная беседа. Он шел на это свидание, чувствуя себя победителем. Правда, ему не удалось одержать победу, но зато он сделал открытие: Хильда Гёбель была совсем не такой, какой ее представляли мужчины в германском посольстве в Варшаве. Он уехал в Берлин, провел там несколько недель и вернулся в Варшаву, обогащенный некоторым опытом.

В поезде он встретился с еще одним поклонником Хильды Гёбель. Роберт Вайземанн тоже был журналистом. До самой германо-польской границы он сидел рядом с Левитцовом, молчаливый и взволнованный. Пограничник, проводивший проверку, был очень вежлив. Он быстро просмотрел паспорта и вернул их со словами:

«Прошу вас, господа. Желаю вам доброго пути и приятного пребывания в Варшаве. Всего наилучшего».

«Спасибо, любезный», — ответил фон Левитцов.

Вайземанн безмолвствовал, пока граница не осталась позади, а потом взорвался: