Дональд Шеймус зачерпнул вилкой еду, положил в рот и, пока жевал, поглядел на сестру. Она сидела, ничего не замечая. Дональд снова повернулся к нам:

— В этом доме говорят на гэльском. Лучше вам выучить его поскорее. Скажете при мне хоть слово по-английски — буду считать, что вы ничего не говорили. Так поступают с беднягами, которые говорят по-гэльски в английском суде. Вам все понятно?

Я кивнул. Питер взглянул на меня, ожидая одобрения, и тоже кивнул. Я понятия не имел, что такое гэльский и я как я смогу на нем говорить. Но я ничего не сказал.

Когда мы закончили есть, Дональд дал мне лопату и сказал:

— Вам надо будет облегчиться, прежде чем идти спать. Можете просто полить вереск. А если приспичит еще чего, выройте себе ямку. Только подальше от дома.

Так нас выставили на улицу, чтобы мы сходили в туалет. Поднялся ветер, по небу летели облака, время от времени закрывая луну. Я повел Питера в сторону от дома, туда, где открывался вид на море. Взял лопату и начал копать яму, думая о том, что нам делать, если пойдет дождь.

— Привет! — порыв ветра принес оклик, испугав нас. Я повернулся и увидел Кэтрин, улыбка которой, казалось, разгоняла темноту.

— Как?.. — я даже не знал, о чем ее спрашивать.

— Я видела, как вы пересекли пролив на лодочке на полчаса позже меня, — она повернулась и показала куда-то за холм. — Я живу вон там, у миссис О’Хэнли. Она сказала, теперь меня надо звать Кейт. Так положено по-гэльски. Пишется как-то странно, но произносится нормально.

— Кейт, — повторил я. И решил, что мне нравится.

— Нас тут называют «сиротки». Церковь отправляет сюда детей с материка. На этом островке нас десятки! — внезапно Кейт помрачнела. — Я думала, что потеряла вас.

Я усмехнулся:

— От меня так просто не избавиться!

Я был невероятно счастлив, что снова нашел ее.

— Пап, тебе надо снять брюки. Они же мокрые!

И правда! Наверное, они промокли на корабле. Я встаю, но не могу расстегнуть молнию. Она помогает мне, брюки падают на пол, и я просто выхожу из них. Теперь она стаскивает с меня свитер через голову. Проще всего дать ей это сделать. Но рубашку я расстегну сам. Не знаю, почему, но мои пальцы теперь так плохо слушаются.

Смотрю, как она подходит к гардеробу и достает новые брюки и выглаженную белую рубашку. Какая милая девушка.

— Держи, пап, — она протягивает мне рубашку. — Хочешь сам ее надеть?

Протягиваю руку и глажу ее по лицу. Я чувствую такую нежность к ней!

— Не знаю, что бы я делал, если бы тебя не отвезли на тот же остров, Кейт. Я думал, что потерял тебя навсегда.

У нее в глазах непонимание. Разве она не знает, как я к ней отношусь?

— Ну, сейчас я здесь, — говорит она, и я чувствую, что улыбаюсь. Так много воспоминаний, так много чувств!

— Помнишь, как мы таскали с побережья водоросли? — спрашиваю я. — В таких больших корзинах, на лошадках. Мы удобряли ими фьянекен. И я помогал тебе вскопать их.

Почему она хмурится? Может быть, не помнит?

— Фьянекен? — переспрашивает она. А потом по-английски: — Вороны? Как можно удобрять ворон, пап?

Глупышка! Я слышу собственный смех.

— Ну да, так их называли. Они давали отличную картошку!

Она снова качает головой. Потом вздыхает:

— Ох, папа…

Ну почему она не помнит? Хочется хорошенько ее потрясти!

— Пап, я пришла сказать, что поеду в Глазго сдавать экзамены. Несколько дней я не смогу приходить. Но Фионлах будет навещать тебя, и Фин тоже.

Не знаю, о ком она говорит. Мне не нужны гости. Я не хочу, чтоб она уходила! Она застегивает на мне рубашку, ее лицо очень близко. Я тянусь к ней, целую в губы. Она отскакивает, как будто испугалась. Надеюсь, она не обиделась.

— Я так рад, что снова нашел тебя, Кейт, — говорю я, желая ее успокоить. — Я никогда не забуду те дни в Дине. Никогда! И башенки у Дэнни, которые мы видели с крыши. — Я даже смеюсь от этого воспоминания. — Они напоминали нам о нашем месте в мире!

Теперь я говорю тихо, полный гордости за нас.

— В общем и целом, мы неплохо справились для пары приютских детей.

Глава двадцать первая

Было темно, когда Фин высадил Джорджа Ганна в Сторновее и отправился через болота Барваса к западному берегу. Была темная дождливая ночь, и встречный ветер с Атлантического океана шипел от злости ему в лицо. В такую же ночь на этой дороге погибли родители Фина. Он знал впадину на дороге как свои пять пальцев. Проезжал ее каждую неделю, когда в понедельник ехал на автобусе в школьное общежитие в Сторновее, а в пятницу — обратно. Фин знал, что навес с зеленой крышей находится ярдах в ста справа, хотя и не видел его в темноте. Именно здесь овца выскочила из оврага, и отец Фина резко дернул машину в сторону.

Сейчас на дороге тоже были овцы. Фермеры давно бросили безнадежную затею огораживать пастбища. Только сгнившие заборные столбы говорили о том, что когда-то здесь была ограда. Ночью глаза овец отражали фары проезжающих машин. Овцы — глупые животные; никогда не знаешь, в какой момент они выбегут на дорогу перед тобой. В безветренные дни они массово выходили на дорогу, подальше от болот. Им досаждали мелкие кусачие мошки — проклятие западной Шотландии. А уж если от них бежали овцы, значит, жалились они ужасно.

Дорога поднималась, впереди показались огни Барваса, мерцающие за завесой дождя. Они вытянулись, следуя береговой линии, и растворялись в темноте вдали. Фин ехал под редкими фонарями на север, пока не увидел на мысу впереди огни Несса, затем повернул на Кробост. Океана не было видно в темноте, но Фин слышал его злобное шипение под скалами, когда припарковался у бунгало Маршели и вышел из машины.

Хозяйка, видимо, уже уехала в Глазго — ее машины нигде не было видно. Но в кухонном окне горел свет, и Фин бросился к двери под проливным дождем. В кухне никого не было, и он прошел в гостиную, где по телевизору шли вечерние новости. Там тоже никого не было. Фин прошел в холл и крикнул в сторону комнаты Фионлаха:

— Есть кто дома?

Из-под двери виднелся свет, и Фин двинулся вверх по лестнице. Он успел подняться наполовину, когда дверь спальни открылась, и на верхнюю площадку лестницы вышел Фионлах.

— Фин! — воскликнул он и быстро закрыл за собой дверь. Юноша казался растерянным и неуверенным; он двинулся вниз по лестнице, протиснувшись мимо Фина. Тот повернулся и пошел за ним в гостиную.

— Я думал, ты в Харрисе.

При ярком свете стало видно, что Фионлах покраснел и чувствует себя неловко.

— Я уже вернулся.

— Я вижу.

— Твоя мама сказала, что я могу использовать вашу ванную, пока не починю водопровод в старом доме.

— Конечно, пожалуйста.

Юноше явно было неудобно. Он прошел на кухню, и Фин успел заметить, как тот открыл холодильник.

— Пива? — Фионлах повернулся к нему с бутылкой в руке.

— Спасибо.

Фин взял пиво, снял крышку и сел к столу. Юноша подумал и тоже взял бутылку. Он прислонился к холодильнику и запустил крышкой в сторону раковины, потом сделал долгий глоток.

— Что ты смог узнать про дедушку?

— Ничего, — ответил Фин. — Кроме того, что он не Тормод Макдональд.

Фионлах уставился на бывшего полицейского с выражением полного непонимания.

— В каком это смысле?

— Тормод Макдональд умер в возрасте восемнадцати лет, когда катался на лодке. Я видел его свидетельство о смерти и могилу.

— Наверное, это другой Тормод Макдональд.

Фин покачал головой:

— Это тот самый Тормод, которым назвался твой дед.

Фионлах сделал несколько глотков пива, переваривая информацию.

— Если он не Тормод Макдональд, то кто же он?

— Хороший вопрос. Правда, он сам на него не ответит.

Юноша долго молчал, уставившись на свою полупустую бутылку.

— Думаешь, это он убил парня, которого нашли в болоте?

— Понятия не имею. Но они родственники, это точно. Стоит установить личность одного из них, как станет понятно, кто второй. А может, и получится выяснить, что произошло.