И молила: "Не заставляй меня!".

Дверь за королевской четой не успела закрыться, когда заговорённые цепи со злобным шелестом впились в мои руки, шею, грудь… Я закричала, а отец замер в дверях, завороженно глядя на меня.

Что-то восклицал монах-настоятель. Ему вторили другие. И, я чувствовала, знала: во всём здании читают молитву об изгнании злого духа. О моей смерти.

Боль сделалась невыносимой, голову пронзила яркая вспышка.

Да нет же, я не хочу умирать! Почему я? Почему?!..

Рассказывали, что монастырь трясся в ту ночь. Что над ним полыхало пламя ада. Врут. Ничего такого, я же помню. Всё ведь помню, будь проклята моя память!

Они просто умерли. Все, до единого. Со всеми этими слепящими игрушками, рассыпавшимися в прах, как и мои браслеты. Все-все. Кто-то мучительно — кто находился ко мне поближе, кто-то — нет.

Конечно, среди них был и мой отец. Я рыдала потом у его тела, как… как девчонка. Он приговорил меня к смерти, мучительной смерти. Он сам "выбрал свою судьбу". И я так умоляла его не заставлять меня… Я же просила…

А мачеха, натурально, сбежала. Хитрая ведьма, она прекрасно чувствовала, когда пахнет жареным. Окрестности монастыря были безопасны, там она и укрылась. А потом кинулась во дворец, довольная донельзя. Я же ей на руку сыграла, неожиданно. Она теперь была королева-мать, регентша при малолетнем сыне-короле. Так-то.

И наверняка собиралась устроить против меня крестовый поход, потому что, когда я вернулась во дворец забрать свои свитки и переводы, королева уже приказала их сжечь. Так что я, натурально, практически из огня их вытащила.

— Ты мерзкая ведьма! — кричала мачеха и билась в фальшивых рыданиях, пока меня очень осторожно, вежливо даже, окружали стражники. — Будь ты проклята! Проклята!

Я убрала последний свиток в дорожную сумку, выпрямилась и пробормотала:

— А я уже.

Браслетов на мне не было, и вся челядь смотрела на меня широко открытыми от ужаса глазами. Они боялись меня. Они ждали, что я сейчас начну мстить мачехе — и им заодно.

Ибо я чудовище.

— Ты умрёшь! — орала королева. — Ты будешь гореть в аду!

А сама дрожала — незаметно почти, но… Вчерашнее паническое бегство в потёмках не осталось безрезультатным?

— Тварь! Дьявольское от…

— Тихо! — рявкнула я. И, когда установилась абсолютная, мёртвая тишина, звенящим от злости голосом продолжила. — Запомни раз и навсегда, Величество, на носу заруби: ты хотела трон — ты его получила. Это последняя твоя интрига против меня. Если я захочу, править буду я…

— В королевстве мертвецов! — взвизгнула мачеха.

— Неважно, — хмыкнула я, поправляя ремень сумки. — Но я не хочу. Поэтому правь, матушка. Воспитывай брата, живи, наслаждайся… Я не буду мешать. Я даже оставлю дворец, мне тут не нравится. Но если кто-то, ты или кто-то ещё посмеет мне помешать, нарушить мой покой… вы очень сильно пожалеете.

Двор с ужасом внимал, хотя у меня от усталости заплетался язык, дрожал голос, и выходила какая-то чепуха.

"Дух четвёртого уровня", которого я вызвала во дворе монастыря, обернул меня невидимым покрывалом и унёс подальше от этого кошмара.

Потом рассказывали, что я исчезла в клубах дыма, попутно прокляв королеву. Дым — фи, но я и сама удивлялась, почему не убила, не заколдовала эту сучку. Да, кому-то надо было править, да мой братик ещё младенец (жутко крикливый и безобразный)… Но на самом деле, у меня просто не осталось сил. Бросься они на меня все скопом — стражники, слуги — я бы еле-еле отбилась. А может, и впрямь потом стала бы королевой мертвецов — глубину своего дара я и сама тогда не знала.

Дух принёс меня в трактир, где мы останавливались с Арманом — в Предгорье. Я заплатила за комнату, и, оставшись одна, рухнула на кровать, перемежая рыдания истеричным смехом.

Так началась моя "взрослая" самостоятельная жизнь.

Часть 2. Чары

Арман нашёл меня месяц спустя. К тому времени я успела окончательно привыкнуть переезжать с места на место, ничему не удивляться, торговаться с трактирщиками и врать, что я травница. Это было очень легко — в травах я действительно разбиралась. Но чисто теоретически. Я знала, чем сушёный розмарин отличается от сушёных же цветков календулы и что когда надо использовать. Но заставь меня искать эту траву в лесу…

Забавно: люди верили. Вообще я быстро поняла, что если старательно вести себя как остальные — как все — относиться будут соответственно. Главное — не слишком выделяться, быть скромной, милой и, ещё лучше, робкой. Первое время меня это завораживало — совершеннейшие незнакомцы улыбались мне, когда встречали на улицах, разговаривали вежливо, желали доброго дня и совсем не боялись.

Я чувствовала себя, словно стала частью большой семьи. Это было сродни магии.

Арман, кстати, поступал также. Он в жизни бы не обернулся драконом на людях — очень внимательно за этим следил. Даже несмотря на мои дразнилки и подначивания.

Да и мне совершенно не хотелось показывать, кто я. Я даже привыкла не обращаться постоянно к духам — стирать одежду, например, если это не придворное пышное платье, совсем нетрудно. Да и волосы в косу заплести легко. Куда сложнее на первых порах было не шарахаться от дружелюбных незнакомцев мужского пола. В их глазах частенько загорался тот же огонёк, что у Армэля и Рауля. Он не сулил мне ничего хорошего, но я скоро научилась его не замечать. Они не были опасны, эти незнакомцы. Не опасней монахов, по крайней мере.

Да, после монахов я тоже научилась бояться.

Кстати, монахи и были основной проблемой. Они, оказывается, жили повсюду. Не попасться им на глаза, замаскироваться оказалось ужасно сложно, но Арман научил меня паре приёмов, которые успешно работали. Дракон тоже монахов недолюбливал. Узнав, что я прикончила целый монастырь, лишь рассмеялся и заявил: "Так им и надо". Я удивилась, но Арман добродушно ухмыльнулся и сказал: "Алиска, они по другую сторону баррикад". А, когда я не поняла, сделал большие глаза и на следующий же день потащил меня в трёхдневное путешествие через море к разрушенной Ромулии.

— Они понастроили там свои монастыри. Ты увидишь, — говорил Арман. — Но это не их земля. Наша. Она была нашей задолго до их появления. Их Спаситель тогда ещё и не родился.

По-моему, именно во время этого путешествия мы оказались в трактире, где мне в руку впервые попала лютня. Сам менестрель напился до беспамятства, а я просто попробовала повторить парочку его песен. Для себя и Армана.

Талант к песням прорезался у меня так же неожиданно, как и к танцам. "Ты настоящая принцесса!" — говорил Арман, восхищённо глядя на меня.

Ну да. Принцессы же должны сладко петь и красиво танцевать.

Но что б я ещё раз исполнила что-то такое в трактире! Эти странные, воняющие перегаром люди, больше напоминающие животных в сумраке общего зала, забросали меня медяками и постоянно кричали что-то похабное. Даже Арман под конец не выдержал и увёл меня. Точнее, унёс, обернувшись драконом, на другой остров.

О! Что действительно было тогда первый раз, так это море. Бескрайнее, беспокойное, вздыхающее, точно громадное животное, — совершенно, абсолютно очаровательное. Над ним в облаках было куда холоднее, и ещё чешуя Армана становилась очень скользкой. Но море было таким красивым… Крики чаек, разноцветные пятнышки кораблей и волны, волны, и запах соли, и свежий ветер…

А ещё оно было очень синим. И ярким. Всё становилось ярким по мере того, как мы подлетали к таинственной Ромулии. Дома я никогда не знала таких сочных красок. Особенно в Утёсе.

Арман всё повторял: погоди, ещё немного, и ты не будешь рот закрывать от удивления. От красоты, скорее, но это мелочи.

Долетев до земли бывшей Ромулии, мы остановились в ближайшем портовом городе. Без зазрения совести наведались в храм, высидели молитву (Арман покривлялся). Благодаря ухищрениям дракона монахи не обратили на нас ровно никакого внимания.