– Вот наша круизная авиа-яхта. Оцени лэндинг, Тринидад!

– Holy shit, – произнес он, – я видел такой морской взводный гроб в кино про битву за Гвадалканал, – дьявол меня побери, если это не наш американский малый десантный плашкоут образца 1940-какого-то года. Какой дебил поставил на эту штуку крылья и воздушный винт?!

– Не знаю, – ответила Балалайка. – А в Красную Корею эти плашкоуты могли попасть?

– Запросто, – сказал лейтенант. – Во время корейской войны 1950-го.

– Ну вот, – заключила она. – Красные корейцы увидели: хорошая, простая плавающая коробка. Стали делать. Потом их компартия решила: надо к этой штуке приделать пропеллер и крылья, и пусть оно летает во имя Ленина, Мао и Кима. Как видишь, оно летает, правда низко. В смысле, на экране. Но очень дешево, а нам это и надо, верно?

Бенитес с сомнением поглядел на плашкоут, действительно напоминающий большой довольно плоский металлический гроб, к бортам которого приделали два широких коротких крыла, а на юте поставили квадратную башенку-надстройку с Т-образным стабилизатором и пропеллером сзади. Экипаж: два молодых корейца, одетые в зеленые майки и штаны от военной униформы, уже общались с «туземцами» на пристани.

– Слушай, Балалайка… – лейтенант почесал в затылке, – как-то это сомнительно. Этот летучий гроб, да ещё северные корейцы. Ну, я не знаю…

– А я знаю, – перебила она. – Видишь мой второй рюкзак? В нем всякой фигни на сорок нези-фунтиков. Это за прогон до Минамитори. В расчете на одного пассажира – один фунтик за сто километров! Ты видел такие цены, а? Утром мы будем на Минамитори, оттуда на ком-нибудь прыгнем до Северных Маршалловых островов, а дальше ясно.

– Ты уверена, что эта красное крылатое корыто не навернется? – Спросил Бенитес.

– Ну, навернется, и что? – беспечно ответила Балалайка. – Это не самолет, на нем не разобьешься. Посидим час на надувном рафте, потом прилетит OCSS, меганезийский патруль. Наш маршрут идет по их акватории Марианские острова. Врубаешься?

– Аргумент, – согласился он. – Но, блин, красные корейцы…

– Бывшие красные, – поправила она. – А теперь желто-синие, наши, манчжурские.

…

«Бывших красных корейцев» звали Понг и Чанг. Они активно общались на гибриде сайберской версии «pidgin english» с «тайваньским эсперанто» (языком «fuyu»), и не соответствовали образу угрюмых борцов за идеи чучхе, который сложился в голове у Феликса Тринидада Бенитеса на основе нескольких передач CNN о Северной Корее. Пожалуй, эти два парня выглядели несколько ошеломленными яркой пестротой быта Окинотори, но никак не угрюмыми. Моторный продукт северокорейской инженерии выскочил из лагуны через северный гейт, развернулся носом чуть левее востока, и в довольно тесной (2x2 метра) ходовой рубке на башенке началась азартная сортировка «оплаты за проезд» из второго рюкзака Балалайки. Сортировал Понг, а Чанг, сидя за штурвалом, выражал свое одобрение свистом. В рюкзаке были: 4 трубки woki-toki, дешевый ноутбук, fuel-battery, электрочайник и дюжина предметов одежды и обуви.

Выходцы из «Страны утренней свежести» оказались практичными ребятами.

– Я думаю: хорошо, – констатировал Понг, когда все трофеи были разложены в неком функциональном порядке. – Бен, как ты думаешь: хорошо?

– Нормально для условий военного лагеря, – ответил лейтенант Бенитес (оба корейца с первой же секунды знакомства стали называть его просто «Бен»), – …но, по-моему, в комплекте не хватает аптечки.

– Аптечки нет, – задумчиво согласился Чанг. – Лайка, а на Минамитори есть аптечки?

– Должны быть, как же иначе, – ответила Есано Балалайка.

– А их можно там купить или поменять на что-нибудь?

– Купить точно можно, – сказала она, – а поменять… Фиг знает.

– У нас есть бидон соджу, – доверительно сообщил Понг, – правда, она не из риса, а из морской капусты, но хорошая, крепкая. И самогонный аппарат мы тоже взяли с собой, вдруг пригодится? Настоящий глиняный сул-чуюсо. Жалко было его оставлять.

– Мы уезжали с Ткодо последними, – пояснил Чанг. – Кто-то должен был расписаться в журнале охраны, что вся верфь Ткодо эвакуировалась. А мы все равно задерживались, потому, что нам было поручено заехать по дороге на остров Йонагуни за тайваньскими морскими утками, а этих уток туда привезли только вчера.

– Охранники были знакомые, – добавил Понг. – Мы им налили котелок соджу, и они не стали досматривать наши вещмешки. Мы ещё много хороших вещей оттуда вынесли.

– Хорошо, когда есть друзья, – подвел черту Чанг.

Лейтенант Бенитес утвердительно кивнул.

– Это точно. А что такое «тайваньские морские утки»?

– Они там, – сообщил Понг и постучал каблуком по металлическому полу, – в трюме. Такие утки. Генетически инженерные. Живут на рифах. Едят все. Растут быстро. И вкусные. Мы ещё не пробовали, но так говорят. Тайваньцы вывели морских уток из папуасской гигантской дикой болотной утки, которая называется «птица Бэ». Там, в Папуа, эти дикие утки, как динозавры из кино. Мы не видели, но так говорят.

– У нас в трюме пятьсот птенцов, – уточнил Чанг. – Они ещё маленькие, но жрут ужас сколько. Каждые три часа надо высыпать им в кормушки мешок кукурузы.

– Срут тоже ужас сколько, – педантично добавил Понг, – весь трюм, на хер, засрали.

– Это закон природы, – заметил Бенитес. – У меня дядя работает на ферме на острове Молокаи. Там убирают дважды в день, но если штиль, то там так воняет, что хоть респиратор надевай. В животноводстве от говна никуда не денешься.

– А где такой остров? – Спросил Чанг.

– На Гавайях. Чуть восточнее Оаху и на сто миль юго-западнее Биг-Гавай.

Понг окинул внимательным взглядом японско-латиноамериканскую (явно не белую) физиономию Феликса Тринидада Бенитеса, и поинтересовался:

– А на Гавайях тоже все цветные – рабы, или это только в самой Америке?

– Это было в Америке, в южных штатах, почти двести лет назад, – спокойно ответил лейтенант. – После гражданской войны, в 1865-м рабство у нас запрещено везде, а за расовую дискриминацию можно запросто угодить в тюрьму.

– А ку-клукс-клан? – Спросил Чанг.

– Он нелегально существует до сих пор, – честно признался Бенитес, – …в тех штатах, которые были в антиамериканской конфедерации во время гражданской войны. Это примерно как неонацисты в Европе. Они возникают, как только какие-нибудь дураки-политиканы заиграются в толерантность и… В общем, это запутанная фигня.

– Везде какая-нибудь фигня, – философски заметил Понг.

И, как по волшебству, началась фигня. Только что небо было совершенно чистым, но внезапно на нем возникла буро-зеленая точка, стремительно разрослась в треугольную кляксу, а затем в нечто, похожее на сумасшедший заплесневелый пирожок размером с небольшой школьный автобус. ещё миг и пирожок с резким вибрирующим свистом промелькнул над экранопланом-плашкоутом на высоте 5-этажного дома, после чего умчался, сжавшись сначала до кляксы, потом – до точки, и исчез в лазури неба.

– Это нези, – авторитетно пояснила корейскому экипажу Есано Балалайка. – Океанский магистральный патруль. Чем-то мы им подозрительны.

– Модель «Moon-Cat», – добавил Бенитес. – Легкий ударный суперсоник. Такие иногда заходят к нам в гости на Гуам, в Апра-Харбор. Они слабее наших FAB-55 «Sea Stealth Navaho» по критерию в четыре с лишним раза, но, блин, дешевле почти в сто раз.

– Что значит, в четыре раза слабее? – Спросил Чанг.

– Ну… – Бенитес почесал в затылке. – Есть такой специальный тактический критерий в компьютере. Туда подставляешь ТТХ боевого самолета и получаешь цифру. У нашего «Navaho» – 89 баллов, а у их «Moon-Cat» – 22 балла. А что это практически значит…